Кукушка на суку. Акт второй

– Нормально! – сердито буркнула в ответ. – Всё, идём.

– Жди здесь, я быстро.

Схватив бутылку, я стремглав умчался за водой. А по пути стал прикидывать в уме ход дальнейших событий. Солнце стояло в зените. Сейчас самое неподходящее время для похода. Тем не менее, идти надо, а иначе какой-нибудь новый её каприз поставит жирную точку на моих планах спасения. Но самое неприятное, что если мы сейчас выйдем, то до темноты уже не успеем добрести до шоссе. А это значит, что нам придётся ночевать посреди пустыни. За себя я не беспокоился. Я был готов всю ночь не спать. Не впервой. А вот, девушка… У неё и наряд совершенно летний и усталость, естественно, свалится на неё мешком, полным цемента. Посреди пустыни даже не присядешь – земля чуть ли не ледяная. Что делать? И я вместе с водой прихватил то самое водительское кресло. В руках эту громадину нести было неудобно. Поэтому я продел рукава своей ветровки через пружины и закинул сидение за спину. А рукава завязал на шее. Кресло было тяжелым, но ветровка – это не верёвка. Она не давила и не резала кожу, мягко распределяя нагрузку. Довольный своей смекалкой я вернулся назад.

– Что это у тебя? Кресло?

– Угу. Пригодится. Можно будет сесть и отдохнуть.

– Хм, понятно. Лёгких путей мы не ищем. Ты бы и домик прихватил, если бы смог его оторвать от земли.

Язви, язви, сколько хочешь. Меня пулей не прошибёшь. Я промолчал, она тоже не стала развивать тему.

В тягучей тишине мы тащились часа два. Тащились по знакомой уже мне колее, в которой хорошо был виден протектор колёс джипа Жандара. Мы не шли, а тащились, так как Виола плелась в улиточном темпе. Она едва передвигала ногами, обутыми в непривычную обувь. Было скучно, нудно и противно. На душе кошки скребли. Хотелось идти быстрей, чтобы весь этот ужас скорее закончился. Но выказывать недовольство темпом продвижения девушки не было ни сил, ни желания. Поэтому я решил заговорить. Болтая, идти всегда легче.

– И всё-таки, ты не расскажешь, как попала в проект?

Она помолчала, но всё же ответила:

– Тебя только это интересует? Какое-то извращённое любопытство.

– Но надо же о чём-то говорить. В беседе забываешь об усталости и мозолях.

– Хорошо, но почему ты опять спрашиваешь только об этом?

– Понятно, «почему». Что тут непонятного? У нас больше нет точек соприкосновения. Мы не знаем друг о друге ничего. Вообще ничего. У нас нет общих знакомых. Нет взаимной истории.

Девушка опять помолчала, как будто взвешивая перспективы разговора, после чего стала говорить вполне спокойным тоном:

– Да, только кино нас и связывает. Странно. Странно, что нас не спохватились в киногруппе. Ведь там знали, что мы должны были приехать ещё вчера.

– Может и спохватились. Но где нас искать? Казахстан большой. Просто огромный. Никто не видел, куда мы отправились. Никто не знает, что Жандар поехал по этому автобану, – я ухмыльнулся, указав на слабую колею, продавленную в пустыне всего несколькими машинами. – Возможно, что про этот короткий путь знали только Жандар и его отец. И никто больше. Кто нас здесь будет искать?

– Наверное, ты прав.

– Ну, так расскажешь свою киношную историю?

– Чего рассказывать?

– Для начала, как ты здесь оказалась и почему. А дальше разговор найдёт проторенное русло.

– Как и почему, как и почему… Хорошо… Нет, давай-ка сначала ты мне расскажешь свою историю.

– «Свою»? Пожалуйста! Я снимался в фильме «Мёртвая петля». Меня там заметили и оценили. Именно поэтому пригласили на этот проект.

Виола немного грустно и устало улыбнулась:

– Врёшь.

– Почему «вру»? Ты не видела фильм с моим участием?

– Видела, видела.

На душе стало приятно от того, что меня, как актёра, знают малознакомые мне люди. Значит, я хорошо сыграл. Слава только вскользь коснулась моего честолюбия своей изнеженной десницей. А мне хотелось признания. Очень хотелось, как, наверное, и большинству людей.

– Тогда чего?

– Тебя на этот проект пригласили вовсе не поэтому.

– Шутишь? С чего ты взяла? Кто тебе сказал?

– Никто не сказал. Просто знаю и всё.

– Погоди, погоди, что за бред ты несёшь? Из-за чего тогда, по-твоему, меня сюда позвали?

Она задумалась, затем вздохнула и произнесла:

– Нет, сейчас не скажу.

– А когда?

– Потом. Посмотрим на твоё поведение, – Виола загадочно улыбнулась.

В этот момент она мне показалась не такой уж неприятной особой, как воспринималась с самого начала знакомства. Она продолжила:

– Но я не про второй фильм говорила. Как тебя в первый раз в кино пригласили?

– «В первый раз»? Да, как, обычно. Я шёл по Дворцовому мосту… Нет, не так. Я шёл по набережной Мойки, а навстречу мне двигалась Марина Юрьевна. Как только она меня увидела, так сразу поняла, что я талант от бога, – в лёгком трёпе быстро забывались все невзгоды, я даже не заметил, что стал болтать так, как раньше болтал: легко и беззаботно. – Сударь, вскрикнула она, ради бога, умоляю, снимитесь в нашем фильме.

– Так и вскрикнула: «Сударь, умоляю!»?

– Да, так. Хотя нет, ты права. Она воскликнула: «Солнце моё, освети своими талантами отечественный кинематограф. Без тебя он загнивает в завале бездарностей!» Пришлось согласиться.

– Опять врёшь.

– Почему ты мне не веришь? На премьере в театре «Россия» зрители тоже задавали мне этот вопрос. Я так и рассказал. Именно так. Сухарецкая стояла рядом и не взяла под сомнение ни одно моё слово.

– Я знаю, что ты врёшь. Точно знаю. Всё было не так.

Оба-на! Даже интересно. Кто ей и чего мог натрепаться? Неужели Марина? Нет, это на неё не похоже:

– Понятия не имею, кто и чего тебе наговорил. Не люблю сплетни. Но всё было именно так, как я рассказываю. Может, без всяких этих восклицаний и эпитетов – но, по сути, так.

– Врунишка. Лемешев, ты патологический врун.

Её слова мне напомнили подобную оценку, звучащую из дорогих мне уст. Кто этой Виолетте и что там про меня наплёл? Я хмыкнул:

– Давай, рассказывай, свой вариант моего вхождения в мир кино. Может, я чего-то не знаю. Неужели обо мне жёлтая пресса писала?