Интеллигент

Я слушал, удерживая внутри гортани слова, стремившиеся испортить меня, как почти все то, что выходит из человека. Какие-то признаки разумности уже проявились в голове после нескольких минут полной отключки от реальности и погружения в нелепую радость. Интересно, отходняк будет?

– Я снялся, вытащил вас, и нажил себе проблем. И тебе, Димитрий, тоже. Потому что я не могу подняться вместе с людьми в капсулах, понимаешь? Это не вопрос, не отвечай.

– Да я слушаю, – протянул я, больше прислушиваясь к своим ощущения, чем к словам Радия… Родиона, пардон.

Никогда еще в моей жизни человек так лихо не менял свои имена. Надо будет рассказать пацанам, посмешить и удивить. Этого они от меня и ждут, я ведь Интеллигент.

– Не бойся, плохо не будет, – сказал внимательный Родион, – У них… у нас медицина на высочайшем уровне. На высочайшем. Итак… Итак, мне придется оставить капсулы здесь… я как-нибудь смогу объяснить их утерю… да никто и не проверяет их никогда, поводов не было еще ни разу. Да, я оставлю их здесь, вот. Так я и сделаю.

Похоже, он прямо сейчас размышлял, принимая какие-то, непонятные мне, решения. Я слушал, успокоенный словами про «высочайшую» медицину. Оказывается, я боюсь боли, надо же. И мне, как маленькому мальчику, нужны слова, чтобы успокоиться и снова начать верить в хорошее будущее.

– Оставлю на время… только не знаю, на какое. Потому что мне пора, Дима. Понимаешь? Пора.

– Понимаю, Родик, – сказал я в отместку.

Дима, так Дима, чего уж там. Оставишь на время – так оставляй. Времени у нас целая вечность, и вообще этот мир есть иллюзия, майя. Какая разница, что происходит во сне?

– У тебя нет права меня в чем-то винить, – сказал вдруг Родион, и побледнел.

Став белым, он вмиг похудел лицом, отек вниз… нет-нет, это не таблетки на меня так действовали: Родион и впрямь заострился, сдулся, весь пошел углами и выступами от переживаний. Казалось, он сдерживает себя, чтобы не зарыдать или хотя бы разораться на себя самого.

– Я не виню, – сказал я, на самом деле ничего не понимая.

Родион не поверил. Он сидел по по диагонали от меня, сдувшийся и неловкий, беспомощно опустив взгляд на палубу и закопавшись в тяжкую глубину чувств. «Сейчас ты скажешь, что не надо было всего этого делать», – подумал я.

Родион поднял глаза.

– Ладно, – сказал он сам себе, – Я все-таки скину вас где-нибудь, всех троих. Вы сможете пересидеть, пока я не придумаю, что делать. А если не придумаю… тогда… тогда…

– Тогда все само рассосется, – пообещал я как можно беззаботнее.

Родион не был воякой, и не верил в то, что иногда любая неприятность сама рассасывается. А я верил, у меня, бывало, рассасывалось. На войне иногда даже беременность рассасывается, чего уж там. Даже если Родион не поверил моим словам, пусть хоть от голоса моего успокоится. Тем более, я толком все равно не понимаю, что происходит. Да, это так: если спасены мои товарищи, то мне все равно, что там у Родиона в башке не клеится. Пока действует обезболивающее, я буду просто участвовать в игре, подстраиваясь и принимая ее такой, как предложит Родион.

Я прислушался к себе – как оно, еще тащит? Действие препаратов было удивительным, никакого сходства с привычным армейским промедолом. Тихо, спокойно и немного равнодушно было сейчас внутри моего ума.

– Ты можешь предложить место, куда вас скинуть? – спросил Родион, – Спустить, я хотел сказать. Надо спрятать капсулы… и чтобы у тебя было алиби, что ли… хотя…

– А давай ко мне домой, – предложил я, – У меня двушка в Саратове, места полно.

Сказал, и подумал: «Я же питерский, зачем я про Саратов сказал?». И тут же вспомнил, что и не питерский.

Родион посмотрел на меня, оценивая состояние. Потом хмыкнул, поняв, что пока что моим словесам верить не стоит. Я им и сам не поверил, чего уж там.

– Не получится, – сказал Родион, – Второй проход не открыть, а лететь не на чем. Могу на пару секунд вырубить стабилизацию, и нас отнесет гравитационным потоком… километров на шесть, я думаю. Шесть километров на запад у нас что? Лес?

– Берлога там, – неожиданно сказал я, и это было правдой.

В часе-полутора ходьбы действительно была берлога, на которую мы с Лешиком и Славой наткнулись пару дней назад. Переночевали там, отпуская шуточки о своих прошлых жизнях, кто кем был. Сидишь, пьешь самогрейный кофе, наслаждаешься скупым недолгим уютом, и будто на самом деле вспоминаешь, как бродил сто лет назад по этим лесам бурым хозяином леса.

– Родион, а ты знаешь, что медведь на зиму себе задницу залепляет землей, чтобы паразиты не залазили? – спросил я.

Родион вновь кинул взгляд, оценил мою невинность, и произнес:

– Не знаю.

– Как это не знаешь? – удивился я, – Я ведь только что тебе об этом сказал!

Родион не рассмеялся.

– Извини, – сказал я, – В голове что-то… В пяти-шести километрах отсюда на самом деле бывшая берлога, вполне приличная яма в земле, или там окопы были еще в Отечественную. Мы с пацанами раскопали немного, расширили, ночевали недавно там. Можно твои капсулы прикопать, никто не увидит. Никто там не ходит, Родион. Война.

Былую дурашливость как ветром сдуло, и, самое приятное, никакого тебе отходняка. Я всегда знал, что наличие практических дел приводит в чувство. У нас в голову раненые в себя приходили, хватались за пулемет, когда на самом деле надо было.

– Господи, как все коряво выходит, – сказал Родион, – Хотел ведь как лучше. Если спалюсь, то все сорвется… так много сорвется, понимаешь? Столько лет, столько стараний – и все медведю под хвост. Вот же дурак.

И никакого мата, никаких чертыханий, одна лишь печаль в голосе. Никаких тебе рыданий, стенаний и битья головой о переборку. Сижу, наслаждаюсь общением с интеллигентным человеком.

– Мой отец говорил, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – сказал я, – Не понимаю, о чем ты говоришь, но вижу, что у тебя на самом деле цейтнот.

Родион покрутил ступнями, словно разминаясь перед тем, как натянуть ласты.

– Эй, – позвал я, – Нам не в аквариум, нам в берлогу.

– Что? – не понял Родион, – А-а, шутишь, да… Легко тебе, Интеллигент. На войне все шутниками становятся, да? Иногда жалею, что… Впрочем, у каждого своя война.

– Нам еще медведя выгонять, – сказал я, – Может, тогда и повоюешь.

Мое слово иногда лечит, это я уже понял. Не столько само слово, как спокойствие и уверенность в голосе. В прежние революционные времена мне бы в комиссары пойти, воодушевлять рабочий класс на разбор булыжника с мостовых.

Родион хлопнул себя по коленям ладонями, и я подумал, что это на самом деле мой жест, ну да ничего, я уже и так Родиону простил многое. Например, он меня Димой назвал.

Оттолкнувшись ногой, Родион крутанул свое кресло, и оказался ко мне спиной, а к пульту лицом. Пальцы Родиона заиграли кнопками и рычажками, но я не стал любоваться его игрой. У каждого своя партитура.

Я откинулся в кресле, благодарно вспомнив его создателей, потому что было удобно, в меру мягко, и очень тепло там, где задница и спина. Кресло, оно ведь и предназначено для этих двух важных частей, а подлокотники это так, дополнительные удобства вне рамок технического задания и бюджета.

Когда летабла тронулась с места, я уже почти спал.

Глава 5. Сам такой.

Космический корабль инопланетян улетел. Конечно, это был космический корабль, хоть Родион и называл его «модулем». Слишком много неземного, не нашего, было там, даже сам Родион был не наш.

С другой стороны, это был не корабль. Это была дырка в небе, обрамленная металлом и стеклом. Ни движков с дюзами, ни крыльев, ни лазерных пушек. Кстати, насчет движков: меня всегда забавляло, что в фантастических фильмах корабли летят по космосу с работающими двигателями – синее пламя из кормовых дюз на весь экран, впечатлений зрительских ради и уютного вечера на диване для.

Зачем такое в космосе, непонятно. В космосе двигатель нужен только для разгона, а потом корабль летит сам. Ну да ладно, иногда в кино и звук раздается в космосе, и звезды бабахают.

Модуль в небе пропал, но я еще не пришел в себя. Это был тот самый момент, когда ты уже настолько пришел в себя, что понимаешь, что ты не совсем в себе, но ты еще не настолько в себе, чтобы вести себя так, будто ты в себе полностью. Осознанности хватает лишь для того, чтобы позаботиться о своей безопасности. Я накидал лапника на берлогу, забрался внутрь, пару веток швырнув в сторону прохода. Жутко хотелось спать, просто жутко. Просто страшно было от того, что засну на ходу… на ползу, точнее, я ведь по берлоге полз, а не шел… и не успею накрыть себя одеялом.

Я все-таки герой, это факт: спокойно улегся между двух ящиков, стало снова тепло, как в том кресле… каком еще кресле, Интеллигент, не было никакого кресла.