Интеллигент

Пруток расширился, стал сначала жирной докторской колбасой до неба, потом столбом, потом театральной тумбой, потом еще немного расширился, до метра в диаметре. И в центре этого яркого столба стоял я.

– Это я, Интеллигент, – сказал я, вдруг перепутает, – Спасибо, брат, что в пару витков уложился.

Надо будет рассказать ему, что я тут сам с собой умничал, орбиту считал. А вот столько света он на меня зря тратит, потому что такой столб издалека видно, и не только хорошим людям.

Абсолютно бесшумно, как призрак в фильме ужасов, модуль спускался прямо на меня, и только над самыми верхушками елей принял влево, качнул плоскостями и вырубил свет. Плоскостями?

В полной темноте раздался хруст ломаемых веток и скрип деревьев, почему-то недовольных тем, что их выворачивают из земли. Выворачивают столь яростно, что в падении они поднимают ветер, и он бьет мне в лицо еловым запахом, будто я, маленький, переборщил с хвойным мылом в ванне. Я маленький, очень маленький, а кто-то большой и сильный ломает лес прямо передо мной. Вот, совсем сломал, кажется. Плоскостями сломал, и жирным округлым фюзеляжем величиной минимум в полторы железнодорожных цистерны.

– Родик, – сказал я, – Ну ты даешь. Ты там тоже, что ли, таблеток наелся?

Деревья еще какое-то время хрустели, возмущались насилием, а я стоял и смотрел. Я люблю торжество техники, даже если страдает лес. Я городской интеллигент, не сельский, мне техника дороже земли. Для меня не очень большая печаль, когда падает елка. Главное, чтобы меня не задела.

Так вот как выглядит модуль со стороны – как цилиндр с крыльями. Конечно, это только в темноте так кажется, на свету он наверняка футуристический, приятный на ощупь глазом. Я попробовал интеллигентно вглядеться, но было слишком темно. Зато было хорошо слышно, как там что-то загудело электромотором, словно шторы в офисе поехали вверх, и раздался громкий голос:

– Эй, парень, ну-ка дуй сюда! – и это был не голос Родиона, ей Богу.

Это был грубый командный голос, за отсутствие которого меня и прозвали Интеллигентом. Не только за это, конечно. Голос был зычный, суровый, без хрипоты. Я не люблю, когда на меня хрипят, я же не корыто с отрубями. Этот голос был очень, очень уверенный. Настоящий такой командирский голос.

– Чего застыл? Иди сюда, лопату бери!

Но пройти «туда» за лопатой не представлялось возможным, потому что в мою сторону топорщились макушки поваленных елей, как пики. Еще это напоминало гнездо птеродактиля с гигантским яйцом в середине. Представляю, какой будет цыпленок, когда вылупится.

Вслед за окриком в борту модуля отворился проход размером с хорошую гаражную дверь, и возникли три фигуры, освещенные ярким светом. Елки-палки, у них у всех были лопаты! У двоих, стоявших по краям, лопаты были через плечо, словно карабины у почетного караула. Два мужика в середине были не столь торжественны: один держал лопату наперевес, как древнюю «мосинку» перед штыковой атакой, а другой опирался сразу на две лопаты. В моих романтических начитанных глазах он моментально оказался матерым черным копателем, увидавшим подходящую могилу и прикидывающим, с какой стороны начать ворошить чужое прошлое.

– Не, он точно тормоз, – раздалось ворчание, и ворчал, кажется, черный копатель.

Они пошли в мою сторону, лопатами отводя в стороны ветки, преграждавшие путь. Дай им вместо лопат мушкеты, выйдет известная троица из романа Дюма-отца. Интересно, кто из них Атос? Почему-то подумалось именно про Атоса.

Я стоял на месте и ждал.

– Родион говорил, что ты более сметливый, – с легкой укоризной сказал черный копатель, оказавшись у подножья берлоги, – Капсулы под нами? На, копай, времени мало.

И он аккуратно подал мне лопату, которую я и принял, как шпагу от государя. Лопата была классическая и совсем новая. Конь не валялся, как сказал бы интеллигентный питерский кочегар.

А потом мы вчетвером долго и тяжело откапывали капсулы. Трудились так упорно, что мне даже спрашивать ничего не хотелось. Понятно было, что не ответят, а то еще и облают.

– Может, – спросил я, – силовым лучом попробуем? Сюда мы с Родионом их краном ставили, но если у вас…

Черный копатель, в котором я видел старшего, остановился. Посмотрел на меня, явно сочиняя рекомендацию, чем бы мне следовало попробовать копать. Пока он молчал, я прикидывал – что же он посоветует? Все предположения были неприличными.

Да, не надо было ничего спрашивать. Нет у них силового луча, придется лопатами. И я продолжил копать. Благо, медведь, император леса, сварганил себе такую лежку, что впору задуматься – а здесь точно один зверь зимовал? Похоже, и рыла-то целая рота медведей, а потом вся тут и залегла.

Когда лопаты наконец застучали по капсулам, обрадовались все.

– А ты говоришь, силовой луч! – провозгласил черный копатель, – Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а уж четверо! Четверо как раз и заменяют силовой луч.

Я почувствовал, что устал, и моя былая игривость сошла на нет. Стало тяжко, невесело, и особенно печально после того, как мы достали-таки гробы с пацанами. Капсулы выглядели именно как гробы модернистского дизайна, и пресловутый сторонний наблюдатель имел полное право усомниться, что внутри находятся живые еще люди.

– Надо в рамках государственного туризма внести обязательное посещение ближайшей берлоги, – сказал я, но никто не ответил.

Потом мы таскали тяжелые капсулы на борт летаблы. Когда подходили с первой капсулой, кряхтя от ее тяжести, я заметил, что это не модуль. Вход не такой, нет широкой аппарели, совсем другой шлюз, от борта до борта. Это было видно по люку с противоположной стороны. Светало, картинка вокруг улучшилась, но времени тщательно рассмотреть летаблу не было. Ясно было только, что это не прежний модуль, это что-то другое.

Вторую капсулу поставили рядом с первой. Флагами бы еще укрыть нашими, будто мы двухсотых забрали, домой везем…

– Тебе придется лететь с нами, на станцию, – сказал черный копатель, – Не оставлять же тебя.

– Можно и оставить, – пожал я плечами.

Я сказал это, чтобы услышать от него четкое «нет». И испугался, вдруг он ответит «да ради Бога, оставайся». Пока он поворачивался ко мне, я вспотел, достал из нагрудного кармана платок и вытер лицо. У меня всегда с собою платок, аккуратно подписанный в уголке машинным способом.

Черный копатель оценил мою приторную аккуратность легкой усмешкой, устало вытер лицо тыльной стороной ладони, посмотрел на нее, словно оценивая, сколько стер с себя грязи. Нахмурился, перевернул ладонь – и эта сторона тоже была грязной. Хоть три морду, хоть не три, грязи то же количество. Лодочка из ладони чуть дрожала, это напряжение уходило из мышц черного копателя.

– Нет, не можно, – сказал он, и я почувствовал, как моментально ушло напряжение теперь уже из моих ног, камень свалился с груди и свободно опали приподнятые в страхе ожидания плечи, – Никак не можно. Родион допустил нарушение, серьезное, спасая вас. И оставил два артефакта на планете… три, вместе с тобой. Так что, придется всё забрать. Понял?

Я кивнул, потому что на самом деле понял.

– Мужики, вы инопланетяне? – спросил я.

Они переглянулись и засмеялись. Кто-то внутри меня задал вопрос: «А меня обратно в блиндаж можно?». Спросил, и затих, потому что остальные внутренние голоса на него шикнули. Заткнись!

– Сам ты инопланетянин, – сказал черный копатель, и хлопнул меня по плечу.

Глава 6. Реверанс.

Полковник Тишков не был рожден хватом. Может, потому и выжил, не слег в земле сырой. Постоянно осторожничал, переспрашивал и уточнял, доставая начальство своей напускной неуверенностью. За глаза его иногда звали трусом, но так делали дураки, если сильно злились. Это была жуткая, присущая дуракам, неправда. Однако же, никто не мог сказать, что Тишков не бережет людей: у Тишкова за два года боев потери были минимальными, самыми минимальными в корпусе. А продвижения были не хуже, чем у других: опорники, городишки, укрепы – все подобное Тишков занимал чуть ли не по графику. У всех натиск и сплошной героизм, а у Тишкова график.

Когда прошлой осенью потерялся Интеллигент, полковник расстроился. Он так и говорил: «потерялся». Труп не нашли, ничего не нашли, записали пропавшим без вести.

– Вот вы, остолопы неграмотные, нашлись, а единственный начитанный человек потерялся, – Яковлев! Тропинин! Вам повторить, куда вам сходить?

Это уже стало несмешной шуткой, которая не особенно шла Тишкову. Ему никакая шутка не шла. Вячеслав Яковлев и Алексей Тропинин тот блиндаж десять – да какое десять, раз сто! – перекопали, но ничего не нашли. Сами выжили в тот обстрел, оказавшись без единой царапины, а Интеллигент канул. Товарищей спас, а сам канул.

Тишков подал на «За спасение в бою ценой собственной жизни», скоро придет.

– Отправлю вас его матери вручать, – сурово пообещал Тишков.

Воистину, лучше еще сотню раз блиндаж перерыть, чем такое. За зиму корпус малость ушел вперед, и блиндажик остался почти в тылу. Весна в этом году холодная, поздняя, не до стройки. Но когда-нибудь строительные бригады выдвинутся на восстановление, и даже места не останется от того блиндажа. Построят там детский лагерь, или санаторий, или памятник поставят Интеллигенту.

Интеллигента не хватало. Все в Интеллигенте было прекрасно, разве только на имена он был слабоват, все время путал и забывал, а то и другие присваивал. Адам бы из него вышел прекрасный, он бы животных уж так называл, так называл! Как солдат, он был не лучше других – но и не хуже. А вот после боя оказывался незаменим. Он всегда находил нужное слово, и, самое главное, грязную работу старался взять на себя. Отмыть, почистить, прибить – он словно выискивал подобные занятия.

– Мое самое любимое занятие, – говорил Интеллигент, – это копать. Нет ничего более медитативного, разве только мыть посуду.

Мыл посуду тоже Интеллигент, причем везде и всегда. Настолько всегда, что у него даже отбирали иногда это занятие, прогоняли почитать что-нибудь, понимая, что ему книжки были, как хлеб. Рассказать на ночь бойцам сказочку, вовремя пошутить, процитировать классика, намурлыкать про лебедей из Петра Ильича, погрустить рядышком…

Вот такие, короче говоря, слухи теперь ходили об Интеллигенте. Дело пахло канонизацией, какое там «За спасение».

– Подставил Интеллигент, – сказал Слава, – Не вовремя ушел.