Лобная местность

А вот раньше – с пребольшим удовольствием. Отец Евстафий был хлебосольным батюшкой. В трапезной Никольского храма даже в пост подавали такие вкусные блюда, что не только свои пальчики оближешь.

В постном меню для гостей батюшки Евстафия было место и отменно хрустящим соленым груздочкам, и запеченным баклажанам под чесночным соусом, и салатам из свежих огурцов и помидоров, изрядно политых горчичкой. А какими волшебными были на вкус рулетики из трески, фаршированные морковью с лучком… Ммм, мое почтение, ваше преподобие…

Настоятель Никольского храма отец Евстафий любил не только вкусно покушать и пропустить за обедом стаканчик «Кагора», но и вести умные беседы о спасении души. Иван Несмышляев во время этих бесед чаще слушал высокого и весьма упитанного священника, чем говорил, редко вставляя в разговор свои замечания.

– Что всего нужнее человеку грешному? Милость Божия, невзыскание по грехам нашим, продолжение к нам долготерпения Божия, дарование еще времени на покаяние, самое возбуждение души к покаянию, прощение грехов, а в конце концов – помилование на Страшном Суде Божьем, – частенько за обеденным столом повторял отец Евстафий наставления Иоанна Кронштадского.

Мысли о Страшном суде мэра Несмышляева не особенно волновали, потому что в силу собственной молодости он еще не задумывался о том, что когда-нибудь навсегда покинет этот мир и предстанет перед Господом.

А вот обеды в храме были вкусными в режиме настоящего времени. Иван, сидя за столом в трапезной, как обычно, потупив взор, кивал головой, в пол-уха слушал наставления отца Евстафия, и с большим рвением налегал на дары божьи. Но это было до той поры, пока нехороший слушок не дошел до ушей мэра.

Если бы не конфликт с губернатором, Иван Петрович, вряд ли бы пришел на исповедь. Но настало и его время. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Мэр по сотовому набрал номер отца Евстафия и договорился о встрече в Никольском храме.

В будний день в церкви было совсем безлюдно.

Имя исповедующегося, священник перед аналоем спрашивать не стал. Он и так прекрасно знал, как зовут главу города. Но покрыл голову Ивана епитрахилью и спросил: «Что раб божий желает исповедать пред Богом?».

И Иван Петрович, как никому и никогда, совершенно искренне поделился с батюшкой тем, что его особенно волновало.

– Грешен, я батюшка. Путь был мне предназначен, да свернул я с него. Был учителем – стал чиновником.

– Христос с детства помогал плотнику Иосифу. И сам знал это ремесло. Но нам неизвестно, был ли плотник Иосиф счастлив в своей работе или же занимался ею по смирению и безысходности. Но мы знаем, что святое семейство было счастливой семьей. Уверен, что в этом немаловажную роль играло и играет правильное отношение к труду. Если тебе не нравится работа чиновника, не бойся начинать заново или вернуться к тому роду занятий, к которому лежит душа. А, быть может, это и есть твое истинное предназначение, служить своему народу, преумножая славу родного края и Отчизны нашей?

Ивана удивился вопросу протоиерея. Точного ответа на него он не знал.

– В чем еще хочешь покаяться, раб божий Иван? – не услышав ответа, снова спросил мэра отец Евстафий.

– Грешен в том, что вчера назвал дураком самого губернатора…

– Обиженный кем-либо, не будь злопамятен, и когда обидевшие тебя покажут ласковый вид, обратятся с речью к тебе, не обрати сердца своего к злобе, а говори с ними ласково и добродушно, как будто бы ничего не бывало между тобою и ими. Научись побеждать благим злое, злобу благостью, кротостью и смирением, – как по писаному давал наставления справный протоиерей.

В храме снова воцарилось молчание. Иван медленно переваривал слова священника.

– Это все, что беспокоит тебя, сын мой? – снова задал вопрос батюшка.

– Грешен в том, что в трапезной этого храма больше думал о хлебе насущном, чем о спасении души.

– Будешь удерживать чрево от пресыщения и услаждения, а также и тело от излишнего покоя, и Господь вскоре поможет тебе более работать для души, чем для тела, – приглушенном басом ответил поп.

– И грешен в блуде телесном я, батюшка…

– Против блудных помыслов вооружайся воздержанием в пище и сне, старайся всегда находиться в труде и при деле. Раб божий, назначаю на тебя епитимью: от блудной страсти молись преподобному Иоанну Многострадальному и святой мученице Фомаиде, каждый день клади по три поклона. Молись и за тех сестер, к которым имеешь расположение… Или за братьев?

Задав этот вопрос, отец Евстафий как-то особенно нежно и выразительно посмотрел на Ивана, который, наверное, впервые за долгие годы поднял глаза на своего собеседника.

От этого взгляда священника мэру стало не по себе.

– К сестре, к сестре я имею расположение, – буркнул Иван, густо покраснел и опустил глаза.

– Если себе легко всё прощаешь, если согрешишь против Бога или против людей, тогда легко извиняй и других, – как будто извиняющимся тоном сказал протоиерей, словно пытался вложить в свои слова собственное покаяние. А после прочитал разрешительную молитву над головой Ивана.

У иконы Иоанна Крестителя мэр поставил в храме три больших свечи, а от трапезы с отцом Евстафием отказался, сославшись на срочные дела.

Поп грехи прощает, а полиция все их знает.

Визит в храм божий не спас Ивана от земных проблем. Через час после исповеди в его кабинете раздался звонок. Хорошо известный Ивану Петровичу голос руководителя администрации губернатора ему сообщил: «Сергей Андреевич Секиров ждет вашего заявления об отставке».

Конечно, Иван от страха подписал бы прошение в ту же секунду, едва руководитель администрации губернатора повесил трубку. Так бы, вероятно, и произошло, если бы не Василиса.

После неприятнейшего звонка, мэр вбежал в кабинет к заместительнице: «Что же делать? Я пропал». Любовница поднялась из кресла ему навстречу, отработанным до автоматизма движением схватила Ивана Петровича за галстук, привлекла к себе и горячо шепнула в самое ухо: «Надо бороться, Иван. Будь мужчиной, мой козленочек». Что было дальше в кабинете в кабинете Василисы пояснять не нужно. Кому гнило, а им было мило.

Весь фокус этой истории с отставкой мэра оказался в том, что даже всесильный губернатор Секиров не мог в одночасье пусть даже самым волевым решением снять Несмышляева с должности, потому что только совет депутатов города Л. имел на это право. Однако для этого требовалось собрать кворум на заседании горсовета.

Василиса Перемудрова сделала всё, чтобы не было никакого кворума. Депутаты горсовета боялись ее гнева не меньше, чем губернаторского. «Губернатор – далеко, а Перемудрова на месте, и пока влиятельная фурия не покинет свой пост, она может так прижать наш бизнес, что по миру пойдешь за то время, пока в городе не установится новая власть», – примерно так рассуждали депутаты – местные бизнесмены и находили сотню мнимых причин, чтобы не являться на заседания горсовета.

Естественно, губернатор рассвирепел от того, что в городе Л. его указания волшебной силы не имеют. И только лишь через месяц после неприятнейшего звонка из областной администрации, когда нужный компромат на мэра города Л. был собран и сшит в папочку следователем Сергеем Чеботаревым, Несмышляев был арестован, сменив кресло чиновника на шконку в СИЗО.

Однако за этот месяц Иван Петрович успел дать столько интервью журналистам, что мелькал по телевизору и на газетных полосах не реже, чем, даже страшно сказать, глава государства. Губернатор не мог запретить опальному мэру общаться с прессой. А Василиса Перемудрова поощряла медийную активность любовника не только в СМИ, но и в социальных сетях.

Как выглядели это поощрения, прекрасно знали ее «козленочек» и кот Васька.

ГЛАВА ХIV

Момент славы

Как мухи на сладкое в город Л. налетели роем телевизионщики центральных каналов, газетчики ведущих изданий страны – причем, как государственных, так и оппозиционных. Иностранные СМИ тоже проявили неслыханный интерес к главе провинциального российского городка.

Матерый журналист Андрон Лекалов своим очерком о странном мэре, который решил установить памятник Иванушке-дурачку, открыл не ларец Пандоры, а малахитовую шкатулку народных чаяний о светлой жизни и первым представил широкой публике, ни много ни мало, вполне вероятного духовного лидера нации. По крайней мере, именно так представляли теперь в репортажах Ивана Петровича Несмышляева журналисты различных изданий и телеканалов.

– Ваше заявление об установке памятника Иванушке-дураку – это причуда сумасшедшего, или глубоко осмысленная попытка сформировать четкую национальную идею? – интересовались у мэра Несмышляева репортеры-государственники.

– Да. Конечно. Очень глубоко осмысленная попытка верной самоидентификации русского народа. Ведь сказочный образ Иванушки-дурачка – истинное олицетворение русского характера, русской души. Наш национальный сказочный герой – добрый, немного ленивый и бескорыстный молодой человек, который долго запрягает, но быстро едет к успеху. Он бесстрашен и справедлив… Феномен Ивана-дурака – ключ к познанию фундаментальных ценностей русского народа, код миропонимания наших великих предков, которые позволили стать нашему Отечеству великой и непобедимой державой… – отвечал Иван Петрович.

– Но ведь ваш национальный герой, извините, дурак? – глумились польские журналисты.

– Это как посмотреть. Иван следует к своей цели, невзирая на здравый смысл и вероятные жертвы. Враги пытаются надуть простака, и иногда им это удается, но всегда с плачевным для супостатов исходом. Русский сказочный герой никогда не сдается, как бы ни складывались обстоятельства. Многие государства в Европе хотели бы повторить наш путь, но так и остались карликовыми. Да, отчасти потому, что пошли по той дороге, которой их повел наш национальный герой Сусанин, тоже, между прочим, Иван, – срезал поляков мэр Несмышляев.

На интервью к мэру города Л. была невероятная очередь. Пресс-секретарь городской администрации Глаша Стожкова только успевала выдавать аккредитации репортерам.

Журналистка японской телекомпании «Восходящее солнце» Асука Токуяма спросила Несмышляева на ломаном русском:

– Будь вы российским лидером, то пожелали бы установить памятник Ивану-дураку на Сахалине и островах Курильской гряды? Или у вас есть понимание того, что это исконно японские земли и этот недружественный шаг может еще более отдалить во времени подписание мирного договора между нашими странами?

– Дорогая Асука, так далеко я не думал, предлагая установить памятник Иванушке-дураку в нашем городе. Но если вы так ставите вопрос, то моя позиция предельно четкая. Тут все будет зависеть, прежде всего, от волеизъявления нашего народа, от мудрых решений нашего уважаемого Президента. Ведь при всем уважении к вашей стране, я гражданин великой России и мне ближе чаяния наших простых граждан, к числу которых я с гордостью себя отношу. Но это совершенно не значит, что установка памятников на российской территории нужно воспринимать, как недружественный знак. Это, прежде всего важный шаг в укреплении национального самосознания российского народа.

Асука в ответ кивнула и подарила Ивану Несмышляеву японскую игрушку – прототип русской матрешки. С каким подтекстом был сделан этот подарок, Асука не пояснила. Японский аналог был расписан под гейшу. В самой большой гейше было восемь деревянных сестер, каждая гейша одна другой меньше.

Едва Асука Токуяма покинула кабинет мэра, Несмышляев позвонил пресс-секретарше Стожковой: «Так кто у нас еще сегодня на очереди?».