– Дуй отсюда, Историк, чтоб я тебя никогда тут больше не видел! – перед самым выходом Ивана из камеры Валера Качин со всей дури зарядил историку под зад коленом, чтоб тот не возвращался. А Чечен дал подзатыльник. Такое поверье.
Несмышляев в сопровождении конвойных шел по продолу и думал: «Хорошо б ребята получше в камере прибрались, чтоб никогда в нее не возвращаться. А я уж им такой подгон обеспечу – два вагона харчей будет мало». Друг в беде – друг вдвойне?
ГЛАВА XVI
Воля!
Арест мэра города Л. Ивана Несмышляева вызвал невероятную шумиху. Добрая слава далеко заходит, а худая – еще дальше.
Василиса Перемудрова приложила все силы, чтобы придать этому событию планетарный масштаб. За пару дней до ареста мэр официальным приказом назначил ее врио главы города Л., и она не только успешно рулила городским хозяйством в его отсутствие, но и буквально взорвала общественность, едва ее любовник попал за решетку.
Шумела мировая пресса: «Задолго до следственных действий в городе Л. сложилась парадоксальная ситуация: оппозицией мэру города выступила фактически администрация области и даже губернатор Сергей Секиров – непосредственный шеф Ивана Несмышляева. Итог противостояния очевиден. Инициатору возведения памятника национальному герою – Ивану-дурачку грозит тюремный срок!»
А вот что писал Андрон Лекалов в «Мукомольской правде»: «Иван Несмышляев имел неосторожность противопоставить себя областной администрации и губернатору Сергею Секирову, в частности, отказавшись добровольно сложить полномочия».
По стране катилась массовая волна манифестаций. Ширилось протестное движение как тесто на дрожжах. В разных городах огромного государства тысячи людей вышли на улицы с хоругвями и православными крестами. Шагая по центральным площадям, они громко требовали освобождения Ивана Несмышляева: «Памятнику национальному герою – быть! Руки прочь от духовного лидера страны! Свободу Ивану-дураку!»
Что интересно, представители законной власти не особенно препятствовали манифестантам «волеизъявляться». Ни арестов тебе, ни задержаний. За три месяца, пока шумел народ за свободу Ивана Несмышляева, полицейские задержали лишь десятка два нарушителей правопорядка, которые, надравшись водки, орали на площадях: «Ивана-дурака в Иван-царевичи!» Но, что особенно удивительно, уже на следующее утро после пьяных дебошей протрезвевших горлопанов отпускали восвояси.
Центральные каналы страны транслировали демонстрации в поддержку Несмышляева в прямом эфире. И даже главный журналист самого государственного канала вышел в прямой эфир со значком на лацкане. На значке был изображен мэр города Л. Иван Несмышляев за решеткой.
– Мы все понимаем, что заключенный заключенному рознь. Убийцы сидят в тюрьме за убийство, подонки за изнасилования, шпионы иностранных государств за то, что предали свою Родину. Но есть и другой пример. Вот за что, скажите, сидит в СИЗО настоящий патриот нашей страны Иван Несмышляев? Только за то, что захотел установить в городе Л. памятник русскому национальному герою – Иванушке-дурачку! Я представляю, как потирают руки в Госдепе американские лже-демократы, как восторженно скулят шавки мировой закулисы, наблюдая за тем, как истинные патриоты нашей великой страны страдают за правое дело. За то, что, не жалея себя, пытаются поднять на заоблачную высоту дух национального самосознания. Будь моя воля, я первым бы радостно встретил у входа в тюрьму настоящего русского героя-богатыря Ивана Несмышляева. И я уверен, что смогу это сделать уже в ближайшие дни, когда наше правосудие разберется в этой истории, – заявил главный журналист главного государственного канала и прокричал в конце эфира: «Иван, мы с тобой!»
За три месяца, что Несмышляев провел в СИЗО, следователь Чеботарев вызывал мэра на допросы нечасто. Майор задавал одни и те же вопросы про старую трансформаторную будку и про деньги на памятник Ивану-дураку. У мэра возникло ощущение, что встречи со следователем Чеботаревым – как День сурка. Те же портреты вождей на стене за спиной непременно страдающего с похмелья майора, одинаковые вопросы и обязательное наставление Чеботарева: «Отчего вы, гражданин Несмышляев, не идете навстречу вашему руководству? Возвращайтесь в камеру и подумайте над своим поведением. В вашем случае не поздно все исправить».
Чеботарев, вероятно, намекал на то, чтобы мэр написал прошение об отставке. И Иван Петрович давно бы это сделал, если бы не записки с воли от Василисы, которые передавал Несмышляеву адвокат Масленников. Все три месяца, пока Иван сидел за решеткой, любовница ему писала: «Ванечка, будь мужчиной, никаких прошений об отставке не подписывай. Целую тебя, мой козленочек. Твоя мамочка». Ну и все в таком духе.
«Козленочек» не мог ослушаться свою «мамочку». И был очень сильно удивлен, когда через три месяца мытарств в хате «восемь-пять» получил от Василисы записку с другим напутствием: «Иван, пора! Срочно пиши прошение об отставке. Скоро увидимся. Твоя Василиса».
Ошибок быть не могло, это был ее прекрасный каллиграфический почерк, который Несмышляев знал до запятой. «Что же такого могло произойти за эти три месяца, если сначала Василиса требовала быть терпеливым, а теперь поменяла свою позицию?» – спрашивал себя Иван, но не находил ответа.
И в этот раз Иван Петрович поступил, как ему велела любимая женщина. Прошение об отставке, обращенное к депутатам горсовета города Л., Иван передал своему адвокату.
И надо же, свершилось чудо! Через два дня после встречи с юристом, 1 сентября, конвойный прокричал в хату «восемь-пять» эти заветные для Ивана слова: «Несмышляев! По сезону! С вещами! На выход!»
Следователь Чеботарев подписал постановление об освобождении Ивана Петровича Несмышляева из СИЗО в связи с отсутствием состава преступления.
«Так что же он мне три месяца голову морочил?» – подумал уже бывший мэр города Л. Иван Несмышляев. Но подумал без злости, а даже с некоторой теплотой, с какой, верно, цепной пес относится к злому хозяину, снимающему ошейник со своей собаки.
Вдохнув воздух свободы за воротами СИЗО, Иван опьянел от восторга. А к нему уже бежала толпа журналистов с телекамерами и микрофонами на длинных палках.
– Иван, скажите, вас пытали? А уголовники пытались вас насиловать? – перекрикивали репортеры друг друга.
«Что за глупые вопросы они задают мне», – подумал Иван.
Никто его не пытал, а с уголовниками он не встречался даже во время прогулок в тюремном дворе, потому что сидельцев ментовской хаты «восемь-пять» выводили на прогулку отдельно от блатных.
– Нет, не пытали и не насиловали. Какие еще будут вопросы? – спокойно ответил Несмышляев.
– А какую вам кличку дали арестанты? Ну типа того, тюрьма-тюрьмуха, дай мне кликуху? Может, Иванушка-дурачок? – поинтересовался бойкий молодой репортер с Третьего канала.
– Типа того, говорите? Ну типа того, – с улыбкой ответил Несмышляев журналистам и сам удивился, что после выхода из СИЗО он вдруг перестал бояться смотреть в глаза собеседникам. «Быть может, боязнь ушла, потому что нет ничего на свете страшнее тюремной камеры?» – попытался Иван найти мысленное объяснение такой перемене, но тут же снова невольно потупил глаза, испугавшись собственной смелости.
Журналисты-государственники наседали: намерен ли настоящий патриот и бывший мэр начать политическую карьеру? Репортеры оппозиционных СМИ пытались выведать, продолжит ли Несмышляев яростную борьбу с кровавым режимом по установке памятника Иванушке-дурачку?
– На все вопросы я отвечу позже, господа. Мне нужно привести себя в порядок и отдохнуть. О дальнейших планах вы узнаете на моем официальном аккаунте в интернете. Там же будет указано место и время будущей пресс-конференции. Готовьте вопросы, господа. Честно отвечу на каждый. Всем вам спасибо за поддержку. – Иван поклонился в пояс, осенился крестом и побежал вприпрыжку навстречу заплаканной маме.
Материнская любовь Зои Николаевны всегда согревала Несмышляева, а ее богатые посылки в СИЗО здорово грели сидельцев хаты «восемь-пять». Даже Федьке Плешивцеву перепадало от щедрот. Тоже ведь тварь божья, хоть и людоед, сукин сын.
Иван обнял маму, одним движением поднял ее сильными руками и закружил. Мама плакала навзрыд, успевая при этом придерживать полы длинной черной юбки.
– Ванечка, Ванюшенька. Как хорошо, что ты теперь не мэр. Зато на свободе… В школе работать учителем – оно спокойнее, а хочешь – в аспирантуру поступай, тебе ведь в университете очень нравилась Отечественная история, – проглатывая слезы, торопливо щебетала мама.
Через минуту к Несмышляевым подбежала Василиса и крепко обняла Ивана за шею.
– Ну здравствуй, мой хороший, – сказала любовница на ушко милому другу поцеловала его в губы.
– Здравствуй, солнышко мое ненаглядное.... Мама, знакомься. Это моя Василисушка, – радостно произнес Иван.
Зоя Николаевна внимательно посмотрела на Перемудрову, которая была запахнута в модный серый плащ…
– Здравствуйте, здравствуйте дорогая Зоя Николаевна! – приветствовала маму Ивана Василиса. – Вы нас простите, ради бога, но Ивана сейчас ждет одно очень важное и неотложное дело.
Иван с Василисой помахали Зое Николаевне, и Перемудрова увлекла любовника к автомобилю. Она сама села за руль.
– Как же я соскучился, – простонал Иван, откинувшись на заднем сидении. – А ты скучала ли, моя царица?
– Конечно, ты еще спрашиваешь… – улыбнулась Василиса.
– А как там наш Васька-толстячок, пушистый серенький бочок? – спросил Несмышляев любовницу про кота.
– Васька куда-то пропал. Уже неделю ищем, – посерьезнела Василиса.
– Кто это мы? – с ноткой притворной ревности поинтересовался Иван…
– Ну я искала, соседи по поселку. Его же, болтуна кошачьего, все в округе привечали, кормили, – без большой охоты ответила любовница. – Надеюсь, не пропадет, паразит. Может, мышей ловить научится…
– А куда мы поедем, моя повелительница? Я весь горю от нетерпения, – Несмышляев и начал игриво раздувать ноздри, точь-в-точь как родовитый мавр Отелло в театральной постановке.
– Это будет долгая дорога, мой козленочек. Я приготовила нам новую Игру. Но ты должен быть послушным, чтобы сюрприз удался.
– О, моя колдунья, ради тебя я готов к любым испытаниям, – игриво засмеялся Несмышляев.
Повелительница надела на глаза уже бывшего мэра города Л. широкую шелковую повязку иссиня-черного цвета.
– Сидеть тихо и не подглядывать, Иван! Иначе мамочка отшлепает своего козленочка… – заразительно рассмеялась Василиса, и машина тронулась с места.
Ехали они в тишине больше часа. «Москва – звонят колокола. Москва – златые купола. Москва – по золоту икон проходит летопись времен», – в салоне авто крутилась одна и та же песня.