Лобная местность

А начнешь рассказывать сидельцам хаты «восемь-пять» о том, какой беспредел творили в стране царские опричники в черных кафтанах, мигом услышишь в ответ: «Не кроши батон на Грозного, историк, он Казань взял и Сибирь начал покорять».

Когда Несмышляев не находился, что ответить арестантам, они ему охотно «помогали», рождая чудные выводы на основе лекций Ивана. И, конечно, опираясь на свой богатый жизненный опыт.

– А отчего наша страна в каждой войне побеждает, даже когда поначалу проигрывает? – спросил олигарх Полесов.

– Ну не во всех, надо сказать. В Первой мировой войне, например, мы не стали победителями, – начал было Историк.

– Ты это брось, Ваня. Россия своих врагов всегда, как говорят душманы, салам алейкум, – не только сказал Чечен, и показал, как именно будет происходить это «приветствие» будущих неприятелей родного государства. «Приветствие» в исполнении Чечена больше напоминала скорое спаривание млекопитающих.

– Охолонись, Чечен, – успокоил кореша Валера Качин. – У историка знания, а у тебя одна вера в победу. Знания – сила, конечно. Но можно и проще было сказать, Ваня. Чтоб прям на пальцах…

– Это как? – с удивлением спросил Несмышляев.

– Да вот так, – начал втирать за Историю Качок. – Если в России царь в страхе народ свой держит, ну типа в авторитете большом, как смотрящий в СИЗО, значит, хана врагам Отчизны. А если царь-батюшка сопли пускает да с холопами сюсюкать начинает, – то все, крышка. И сам башку потеряет и народ свой подведет под монастырь. Иван Грозный, Петр I, Сталин – чего там говорить, и так все понятно. Они сами кому хочешь башку бы лично отсекли. А этот царь, прости господи, имя забыл. Ну тот, который сам подписал отречение от престола… Так его потом быстренько вместе с семьей большевики к стенке поставили. А сколько потом еще народу положили в Гражданскую? А всё этот царь малахольный виноват со своим отречением.

Сидельцы взяли паузу на осмысление исторической «гипотезы» старшего по хате.

– Ну что, правильно я говорю, историк? – спросил у мэра Несмышляева Качок.

– Валера, твое обобщение – это же чистой воды образец вульгарной историографии. Чтобы делать такие выводы о важных исторических процессах, нужно иметь соответствующий багаж знаний, – с явным недоумением ответил Несмышляев.

– За твоим багажом, Ваня, сколько лет надо в очереди простоять? Лет пять не меньше в университете штаны мне предлагаешь протирать? Только нет на то времени, потому как тюрьма меня ждет, да все никак не дождется, – беззлобно ухмыльнулся Качок. – Да и чему меня там научат в твоем институте, если и так все понятно в твоей Истории. Есть в стране диктатор с железными яйцами, – никакой тебе Смуты вместе с интервентами. Нет смотрящего – и полный беспредел в стране, что хоть вешайся или за топоры хватайся.

– А какая тебе разница, Качок, при слабом или авторитетном царе ты на шконке клопов кормишь? – ухмыльнулся Чечен.

– Зато в своей стране сижу, а не в чужой. А то проснешься поутру, а конвоиры сплошь одни японцы, а по-японски я только «х…» могу сказать без словаря, – рассмеялся Качин.

Вслед за ним грохнула от смеха вся хата.

– Ну что ж, если ты знаешь, Валера, ответы на любые вопросы Отечественной истории, так может ты так же доступно откроешь нам механизм глобальных геополитических процессов? – когда смех утих, Несмышляев обратился к старшему по камере.

Произнес это Иван с иронией, но Качка замечание историка не огорчило.

– Да легко. Куля там понимать, – на пальцах начал объяснять Качок. – Было на земном шарике два «пахана» – США и Советский Союз. Вокруг них всю дорогу тёрлись шестерки, типа шакалы возле тигра Шер-Хана, как в том мультике. Потом один пахан дал слабину, и его шестерки быстро переметнулись шестерить пиндосам, то есть, американцам. Да тут и ежу понятно, что лягают теперь эти шестерки прежнего пахана, чтобы выслужиться перед новым.

– А какое тогда место в твоей истории ты отводишь Китаю, Валера? – спросил Иван старшего по хате. Несмышляеву самому стало интересно послушать, как Качин справится с этой задачей.

– Тоже вопрос не сложный. Китай в тюряге ходил в мужиках, да решил в паханы заделаться. Бабла у него много стало. Но тут уже как китайцы с нашим российским паханом договорятся. Если сговорятся, то США у них под шконкой будет спать… Хотя, черт его знает, все-таки ядерное оружие есть и у Китая, и у нас, и у пиндосов…

– Выходит, Качок, у кого волына в кармане, тот и главный в мире? – этот вопрос Чечена тоже бы занял почетное место в анналах историографии.

– Волына тут в помощь, конечно. Но, думаю, куда важнее, чтобы у пахана были железные яйца. И все чтоб кругом понимали, что случись кипишь какой, его волына молчать не станет. И в любой момент он из нее бабахнуть может прямо промеж рогов, – такая трактовка вероятного развития международных отношений от Качка вызвала живейший отклик у сидельцев.

Народ в хате начал активно обсуждать, кто победит в войне, если паханы мировой политики бабахнут из всех волын одновременно.

– Да какая волына, Валера, – обратился к старшему по хате миллиардер Полесов. – Это несерьезно. Никто из паханов бабахать не будет. Если все бабахнут – то негде деньги тратить будет. А паханы точно не дураки.

– А ты все меряешь на бабки? Вот из-за таких как ты, единомышленников сраных президента перестройки Миши Горбатого, шестерки и побежали от нас служить к пиндосам, – грубо ответил Качок. Добрых чувств к олигарху старлей не питал.

Богат, да крив; беден, да прям.

– А что я. Я ничего, – примирительно сказал Полесов. – Все рубят бабки. С деньгами ты человек. А еще лучше, когда ты при власти. Тогда у тебя и бабки, и власть.

– А потом бац, и в наручники тебя. И спасут тебя твои бабки от тюрьмы? – поинтересовался у миллиардера Качин, но уже без металла в голосе.

– А может, и спасут, – насупился Полесов. – У нас прав тот, у кого больше бабла и кто поближе к власти. Либо ты быдло, либо – хозяин жизни. Либо холоп, либо барин.

– А ты спроси у Историка, спасла его власть от шконки? – ответил Качин.

– А может еще и спасет, – буркнул Полесов.

Иван Несмышляев в этот спор вступать не стал.

На том вечерние дебаты в хате «восемь-пять» подошли к концу. Дело было 31 августа, накануне Дня знаний.

Пора спать. Свет лампочки бил прямо в глаз, но за три месяца сидения в камере мэр Несмышляев привык ко многому. Отбарабанив двухчасовую лекцию и приняв активное участие в ненаучных дебатах, историк быстро уснул.

В его сон вновь вторгся дух бомбиста-«народовольца» Желябова. Террорист похлопал Несмышляева по плечу.

– А я не повернусь, потому что вы меня бить будете, – ответил мэр во сне.

– Ну что же вы, Иван Петрович, так боитесь взглянуть в глаза своему товарищу – революционеру? Это же я – Желябов.

Мэр повернулся на шконке: «Да какой же вы мне товарищ, если вы террорист, черт вас возьми?»

Желябов в ответ страшно захохотал, как будто он главный демон в Преисподней.

– Конечно, дорогой коллега. Самые что ни на есть, товарищ. Я ходил в народ, и вы пришли к чтению лекций в тюремной камере для простых арестантов. Значит, мы оба – народники, Иван Петрович. Неужели вы до сих пор этого не поняли?

– Я отказываюсь это понимать. Боевики вашей организации убили помазанника божьего, пытаясь расшатать устои государства. А я по своим взглядам – державник, – не без гордости ответил Иван.

– И все же, мы – коллеги, Иван Петрович. Наша «Народная воля» считала своей главной задачей совершить политический переворот с целью передачи власти народу. Ведь именно государство, которое возглавляет верхушка капиталистов, – единственный политический притеснитель русского народа. И власть этой верхушки держится исключительно на голом насилии. Мы отвечаем насилием на насилие, – как на маевке начал агитировать дух бомбиста Желябова.

– Так вы дурак, Андрей Иванович, – резко ответил Несмышляев. – И дальнейшие исторические события после вашего цареубийства только это подтверждают. Как показало время, без жесткой диктатуры власти Россия рушится. И с какими бы революционными идеями не приходил к власти новый правитель, он вынужден превратиться в диктатора, чтобы сохранить целостность страны. Нет диктатора – нет страны. И только агент иностранной разведки может желать нашему Отечеству демократических перемен, ибо они разрушат ее изнутри гораздо быстрее, чем ваши бомбы, господин дурак, – зло ответил бомбисту Несмышляев.

Желябов, кажется, не обиделся.

– И потому вы, Иван Петрович, корчите из себя Ивана-дурака в лаптях и косоворотке. Памятник решили воздвигнуть герою русских сказок, ожидающему чуда, которое все никак не настанет. Да вы бы, Иван Петрович, будь ваша воля, и в тюрьме б устроили крестный ход с хоругвями в честь помазанника. Глядишь, помилуют. И все же мы – товарищи. Мы хотели дать волю народу через террор, а вы решили преображать страну после мирного прихода к власти, – ответил мятежный дух революционера.

– Желябов, а с чего вы решили, что я стремлюсь к верховной власти? – поинтересовался Несмышляев.

– Так у вас во лбу печать горит, печать гордыни, сын сатрапа. На патриотической волне желаете въехать в царствие божье? Должности мэра вам было мало.

– Ну, знаете, сын крепостного Андрей Иванович Желябов. Про своего отца я вам уже говорил, что не знаю его. А что касается гордыни, то надо еще посмотреть у кого ее печать во лбу большего размера. Из грязи захотели в князи… И прекратите, наконец, ко мне являться. Привет, Кибальчичу и Софочке Перовской! – презрительно ответил Несмышляев и проснулся.

Иван Несмышляев спал дольше обычного. Его разбудил крик конвойного: «Несмышляев! По сезону! С вещами! На выход!».

В пять минут Иван собрал баул с вещами. Половину из них он оставил Качку и Чечену.