Лобная местность

Прогиб дзюдоиста был засчитан как чистая творческая победа скульптора. Так благодаря беззаветному служению самому высокому искусству Гиви Цетерадзе стал бессменным президентом национальной академии живописи и создал столичный музей самого современного искусства.

Творческие успехи Цетерадзе не ограничивались лишь территорией одного государства. Размах его таланта привлекать к своим работам внимание потенциальных заказчиков со всего света благодаря многочисленным связям был поистине колоссальным.

На всех континентах планеты красовались скульптуры мастера Гиви. Он с легкостью рушил стереотипы о том, что только соотечественники могут наиболее точно передать в камне или бронзе характер своих великих земляков.

Так Гиви Цетерадзе отлил памятник строителям Вавилонской башни выше эпического архитектурного оригинала, создал монумент размером с гору Арарат, посвященный всем обитателям Ноева ковчега и взялся за скульптуру мужа Статуи Свободы. Если у куклы Барби должен быть друг Кен, то и у символа американской демократии должен быть верный спутник.

Очень жаль, что выдающийся скульптор тут немного замешкался (заказов было много, его творческая бригада скульпторов-шабашников работала на износ), и, когда муж Статуи Свободы окончательно обрел соответствующий масштабам памятника детородный орган, в США был избран новый президент.

Президент-демократ в отличие от своего предшественника республиканца не оценил творческий потенциал Гиви Цетерадзе, посчитав, что скульптор задумал в аллегорической форме увековечить превосходство России над всеми Соединенными Штатами вместе взятыми. Проект был свернут, и муж Статуи Свободы не смог пересечь океан целиком, зато его мужское достоинство пригодилось памятнику Симону Боливару, который был установлен в Южной Америке. Правда, местные ревнители искусства прикрыли всю красоту бронзовых гениталий огромной шляпой народного героя, чтобы и без того горячие южноамериканцы не устроили совершеннейшую сексуальную анархию.

Вот к какому выдающемуся скульптору современности Василиса Перемудрова привезла в гости своего любовника.

Несмышляев поначалу очень боялся общения с известным человеком. Но скульптор умел найти подход к нужным людям. Он вышел навстречу к гостям с обезоруживающей улыбкой и пригласил к огромному столу, который ломился от яств грузинской кухни.

Маленький лысоватый грузин с огромными ручищами Гиви Цетерадзе настойчиво предлагал попробовать каждое блюдо… Сулугуни и хачапури, долму и чакапули, лобио и цыплят табака, оджахури и сациви. И, конечно, «Саперави»!

Несмышляев был очарован таким гостеприимством, хотя вино пить не стал. Когда же трапеза подошла к концу, художник пригласил гостей в мастерскую, где в момент облачился в фартук цвета «Киндзмараули».

Иван кушал молча, потому что хозяин стола не давал гостям и слова вставить, а вот в мастерской Несмышляеву захотелось продемонстрировать широту своих познаний.

– Гиви, скажите, как вы относитесь к современному искусству? – не поднимая глаз скромно спросил мэр.

– Искусство невозможно сразу оценить. Особенно современное. Для того, чтобы его понять и принять, нужно время. Современное искусство – это сложный организм, в нем много интересного и талантливого, и только история покажет, кто в ней займет достойное место, – ответил художник с такой интонацией, как будто за его столом когда-то обедал самый великий Творец.

Мастер Гиви увлек гостей в центр огромной мастерской и остановил у мольберта. Чтобы не тратить время, художник решил сделать эскиз с будущей натуры для памятника. Беседа не мешала Гиви творить.

– Гиви, у вас наверняка много критиков. Как вы относитесь к ним? – продолжил Иван свой расспрос.

– Критика, Иван Петрович, это очень хорошая реклама. К этому пониманию я пришел не сразу. Истории великих художников меня научили. Сегодня мы удивляемся, как могли ругать Микеланджело, а ведь современники его не так поняли. Это, увы, участь большого художника, чья главная обязанность – быть художником во все времена. Когда я общался с Огюстом Роденом и Полем Гогеном, то понял главное: надо быть внутренне свободным, чтобы выражать видение мира в любых доступных формах. Эта свобода и есть личный почерк мастера.

Мэр весьма удивился тому, что скульптор Цетерадзе общался с такими великими художниками, которые ушли из жизни раньше, чем началась Гражданская война в России, но из скромности промолчал. Для мэра гораздо важнее было перевести разговор на тему, ради которой, собственно, они с Василисой и приехали к скульптору. Но мэр не знал, как лучше это сделать, чтобы не огорчить хозяина дома – художника с мировым именем.

– На ваш взгляд, Гиви, как должны строиться отношения между властью и художником? Берет ли скульптор на себя какие-то обязательства, помимо правильного расходования казенных средств, если получает деньги у государства? – задал вопрос Несмышляев.

Скульптор понял, что клиент окончательно дозрел до того нужного состояния души, чтобы перейти к материальным вопросам, но все же продолжил отвечать витиевато:

– Дорогой Иван Петрович. Это очень трудный вопрос. Есть люди, которые больше дают государству, а есть, наоборот, те, кто больше от государства получают. Художник создает произведения, а государство его оценивает. Если произведение может быть музейной ценностью, то государство его покупает. От Ивана Грозного до сегодняшнего дня для этого выделялись бюджеты. Но вкусы у всех разные. Поэтому нужно обсуждать каждую ситуацию индивидуально.

– Да, именно, индивидуальную ситуацию мы и хотели бы обсудить с вами сегодня, – сказал Иван.

– Мы с вашей прекрасной спутницей уже обсуждали в целом ваш гениальный проект будущего памятника, Иван Петрович. Кажется, речь шла о монументе герою русских сказок? – скульптор пытался помочь Несмышляеву направить разговор в нужное русло.

– Да. И еще речь про памятник Антону Павловичу Чехову, – уточнил мэр.

– А стоит ли делить надвое великий творческий порыв, Иван Петрович? Может быть, стоит все средства, выделенные на эти благие цели, направить на изготовление одного памятника? Судите сами. Два маленьких памятника – оставят меньший след в общественном сознании жителей и гостей вашего прекрасного города Ж., чем один большой монумент, – пустился в рассуждения художник.

– Да нет же, город Ж. находится в Сибири, а мы приехали к вам из околостоличного города Л., – поправил скульптора Иван.

«Да какая разница, в городе Ж. или в городе Л. установят мой памятник, лишь бы хорошо за это заплатили», – подумал Гиви, но не стал озвучивать свою мысль.

– Да-да, конечно, город Л., – улыбнулся Цетерадзе. – Но все ж таки подумайте над моим предложением, Иван Петрович. А на следующий год мы можем вернуться к проекту памятника Антону Павловичу. Чехов, кстати, мой любимый писатель, хочу вам сказать.

– Что ж, интересная мысль, – сказал мэр и многозначительно посмотрел на любовницу.

Та кивнула, дав понять Ивану, что идея Цетерадзе ей очень нравится.

– Хорошо, Гиви. Ваша идея принимается. В этом году мы сконцентрируем наши усилия на создании памятника Иванушке-дур…, – запнулся Несмышляев. – Только мне пока не очень понятно, как будет выглядеть этот монумент.

– Вы очень вовремя обратились ко мне, Иван Петрович. Я вижу в этом знак свыше. Как бы это объяснить… В общем так. Мысль о создании памятника главному герою русских сказок витала в воздухе, и за полгода до встречи с вами я по наитию начал работу над образом этого героя. Не желаете взглянуть? – художник пригласил гостей пройти в дальний угол мастерской.

Гости последовали за волшебником, который предугадал их желания. Цетерадзе подошел к алой занавеске и резко одернул ее и… О чудо!

Перед гостями мастерской открылся во всей наготе макет скульптуры молодого мужчины. Левой рукой гипсовый истукан указывал вперед, а другая его рука не просто покоилась на плече, но и сжимала в кулаке шкуру какого-то зверя. Шкура как шаль укрывала спину и ягодицы скульптуры. Высота макета была не меньше пяти метров. Скульптура имела лишь один серьезный изъян –мужчина с бицепсами как у Шварценеггера не имел головы.

– Ну как? – спросил художник удивленных гостей. – Вас не смущает нагота будущего монумента?

– Нагота прекрасна, – с восхищением ответила Василиса.

– Ты находишь, Василиса? – недоверчиво посмотрел Иван на свою заместительницу.

В ответ Перемудрова утвердительно затрясла головой.

– Ну нагота, так нагота… Только, мне кажется, у этого героя нету головы и шкура на его плечах какая-то что ли тигровая, – робко возразил Иван.

– О, исправить детали по воле заказчика – это дело техники, а тем более для скульптора с мировым именем, – похвалил себя Гиви, не краснея. – Тигровую шкуру мы заменим на волчью, а нужную голову приставим, то есть отольем…

– А почему волчью? – спросил Иван и почесал затылок.

– Ну как же, сказочный Иван на сером волке добыл какие-то волшебные фрукты – гранат, абрикос, персик, хурма, мандарин, – уверенно сказал хозяин мастерской. – А потом усмирил дикого зверя. Настоящий мужчина!

– Так-то Иван-царевич на сером волке, а памятник-то Ивану, извиняюсь, дураку, – смутился Несмышляев.

– А был ли умен тот Иван-царевич, рискуя жизнью ради женщины?! Конечно же, только настоящий дурак и романтик может бросить все к ногам любимой, но будь по-другому, он никогда бы не познал счастья обладания прекрасной Женщиной, лучшего создания Творца! А ленивая мудрость – это удел старых холостяков, – как грузинский тост красиво произнес Цетерадзе и непременно осушил бы целый рог вина за Ивана-дурака – самого умного дурака на свете, который вышел в царевичи. Но рог с «Саперави» был уже выпит за обеденным столом…

– А какой может быть голова у этой скульптуры сказочного героя? – спросил Иван.

– Важно найти прототип, который бы наиболее точно соответствовал образу героя русских сказок… Тут надо хорошо подумать. Хотя, постойте, Иван Петрович. Да, да, вот так. А теперь поверните голову чуть набок и внимательно посмотрите вдаль, – попросил мэра скульптор и торопливо засуетился вокруг клиента.

После нескольких вращений головы Несмышляева, художник вытянул шею и поднял вверх указательный палец: «Эврика, Иван Петрович. Да вы же вылитый былинный герой, словно сошедший в нашу современную жизнь со страниц русских сказок. Скромный взгляд из-под длинных ресниц, чуть оттопыренные уши, волосы – солома, нос – как у Аполлона. Нет, вы как хотите, а рисовать голову памятнику нужно непременно с вас. И я уже успел сделать кой-какие наброски вашего портрета».

– Да ну что вы, это нескромно, – смущенно замахал руками мэр и покраснел. – Меня не так поймут жители родного города. А давайте мы еще подумаем над вашим предложением, Гиви.

– Конечно, надо непременно подумать и обсудить такой серьезный проект. Ведь памятники – это на века и тут ошибок быть не может, – без искренности ответил художник, прекрасно понимая, что даже самым великими памятникам приходит конец, чего уж говорить о заказчиках, пусть даже с самым большим кошельком на свете. Ничто не вечно под Луной. Ни деньги, ни слава, ни памятники.

Гости тепло попрощались с хозяином мастерской, договорившись о новой встрече.

Скульптор был доволен беседой. От взгляда матерого художника с мировым именем не могло укрыться, что заказчик, эта «золотая рыбка» художника заглотила наживку тщеславия, когда речь зашла о реальной возможности стать прототипом памятника. Мастер Гиви прекрасно знал, как падки люди быть отлитыми в бронзе еще при жизни.