Школа. Никому не говори. Том 1.

После слов Имира о Поспеловых цыган испытывал легкое чувство вины перед Любой, попавшей под его мстительную горячую руку. Парень вроде бы и не ощущал угрызений совести – стрёмная девка сама напросилась. И в то же время юноша воспринимал себя поганцем, который обидел того, кого обижать не стоило. Налёт на деваху постоянно крутился в мыслях и доставлял не очень приятное послевкусие, вынуждавшее мальчика напрягаться. В голове так и проносилось, как мама, узнав о некрасивой шутке сына над робкой дочерью Поспеловых, отчитывает и укоряет его. Ещё меньше десятиклассник хотел попасться под руку отцу: тот, спокойно, без жалости, скажет всего пару слов, но приятного будет мало. От представленной сцены парнишка вздрогнул и невольно поморщился.

Сэро пытался игнорировать навязчивые мысли, но они совсем обнаглели – лезли в голову и лезли, отравляя всё беспечное и весёлое внутри него.

Мальчик решил извиниться. Очень не хотелось этого делать, ведь «зубрилка» тоже некрасиво повела себя на уроке химии. Но как-нибудь он всё-таки извинится. Или хотя бы сделает вид.

***

Люба мыла руки после еды в одном из школьных умывальников, врезанных в стену коридора перед входом в столовую. Здесь было всегда очень темно и очень шумно. Сзади толкались желающие попасть к крану или просто балующиеся от переизбытка дури.

Ещё один урок, английского языка, – и домой. Только окончившееся черчение оставило пренеприятный осадок и безвозвратно испоганило настроение на весь день.

Предмет вёл бесхарактерный, абсолютно безобидный седой мужчина в очках. Он не держал дисциплину в классе и не пытался её держать.

10 «А» класс единственное, что не делал на черчении, – это не ходил по потолку. И то только потому, что это было физически невозможно. Во время урока обрывались занавески, гремели стулья и парты, многие вставали с мест, пересаживались, ходили и бегали по классу. Летали бумажки и всякий мусор. Виноградова со Степанченко подрались, потому что он бросал зажжённые спички ей в волосы. 10 «А» вертелся, ржал, визжал и вместо черчения страдал откровенной дрянью.

Сбоку от Любы, на соседнем ряду, уселась Близнюк Юлиана с подружкой Светой Тарасовой, и вслед за ней, своей королевой, приполз Картавцев Игнат. Мальчишка весь урок стремился превзойти самого себя, чтобы рассмешить Юльку и Свету. Кричал гадости безответному учителю, травил несмешные анекдоты, напрашивался к Близнюк в гости. Его фантазии попасть в дом к кудрявой красавице-брюнетке, как и проводить её или сходить на прогулку были абсолютно безнадёжными – Юлиана избегала слабаков. Это больно ударяло по самооценке неудачливого ухажёра. Тут кривляка подметил сидевшую в метре от него Поспелову и решил сменить тему.

– Поспелова! А Поспелова!..

Люба посмотрела на Картавцева.

– Что, тебя на свидания никто не зовёт? – скалясь, выкрикнул Игнат и злорадно заржал.

– И никто с тобой встречаться не хочет?..

Люба молча смотрела на него.

– Глянь-ка, не отвечает! – повернулся к хихикающим девочкам Картавцев и начал, демонстративно и гадко кривляясь, передразнивать тихоню.

У Любы на глаза навернулись слёзы. Она отвернулась. Только слышала, как Картавцев громко говорит Юлиане:

– Да кому она нужна, сдохнет старой девой, монашка кривая!..

Слёзы больше не смогли держаться в глазах и потекли по лицу. Люба глубоко вздохнула, пытаясь подавить рыдание, иначе станет ещё хуже.

«Молодец, Картавцев! Ты, как всегда, прыгаешь по мне, чтобы заработать себе очки! Браво! Только Близнюк всё равно с тобой встречаться не будет, когда есть богатые взрослые мальчики на джипах или понторезы с первой школы!» – девочка ещё раз вздохнула и засунула обиду глубоко внутрь себя. Она поплачет дома. Здесь не место. В ушах будто сквозь вату гудел шум распоясавшегося класса.

Поспелова закрыла воду и протяжно выдохнула. Мерзкое воспоминание после черчения не отпускало: поднималось тяжёлым комом к горлу и начинало душить. На этой неделе ей говорили много гнусностей, но эта была последней каплей. Челюсти болезненно сжались, и Люба, чтобы расслабить сдавленную грудную клетку, втянула с шумом воздух через нос. Сердце бешено колотилось.

«Ненавижу тебя, Картавцев! Когда-нибудь ты поплатишься за все свои подлости, мерзкий ты уродец!.. Надо успокоиться, посмотреть на себя в зеркало: вдруг лицо или глаза красные… Никому не покажу, что мне больно. Пусть даже не надеются!» – Люба собралась пойти к выходу из коридора, граничившего с вестибюлем первого этажа. Слава Богу, в её группе по английскому не было ни Игната, ни Юлианы с Тарасовой. Хотя девочки ей ничего плохого не говорили – лишь только хихикали, тихоня ненавидела и них.

– Тетрадь принесла? – вкрадчиво сказал ей на ушко кто-то позади.

От неожиданности Поспелова резко развернулась в сторону говорившего и чуть не столкнулась лбом с нахально улыбавшимся цыганом, что подкрался к ней слишком близко. Старшеклассник незаметно последовал за девочкой с момента выхода из столовой и стоял за её спиной всё то время, что она мыла руки.

– Не принесла! – взбеленилась школьница, не ожидав от самой себя такой ярости. Внутри заклубилось всё, что подросток пыталась подавить после черчения, и на наглого красавца её терпения не хватило. Гнев и чувство, что её подленько поймали в момент душевной слабости, наконец заставили Любу защищаться.

– И не принесу. Не рассчитывай! – жестко чеканила ровесница, шумно дыша носом и смело глядя прямо в насмешливые чёрные глаза.

Сэро растерялся от удивления: из пугливой терпилы на мосту стрёмная девица переобулась в воинствующего ботана. Наблюдательный юноша подметил, что «зубрилка» явно не в духе: глаза болезненно красные, побелевшие губы поджаты, на бледном лице красные пятна. Лицо человека, старающегося не расплакаться изо всех сил.

– Почему? – только и смог выдавить из себя брюнет, озадаченный резким отпором.

– Потому что я ни черта не соображаю и сама списывала на уроке. Так что ты зря требуешь домашку – пользы будет ноль! Я бездарь в химии, понимаешь? – неожиданно для самой себя, девушка созналась грубо и прямо. Поспеловой стало всё равно, что беседа с парнем пошла совсем не по тому плану, что был продуман ею вчера во избежание новых проблем.

– Что-то не верится, – нахмурился Ибрагимов. – А что ты тогда на листке строчила, как невменяемая?..

– Что на листке?.. Ааа!.. На нём я писала свои девичьи секреты, – выкрутилась Люба.

– Какие секреты? – с любопытством прищурился брюнет.

– Не твоё пацанячье дело!!!

– Ммм!.. Ясно… Это секреты твоего девичьего развратного сердца? – пошутил нахал, развеселившись с дурацкого диалога.

– Сам ты развратный! – вспыхнула, оскорбившись, Поспелова. – По себе людей судишь?!..

– Да нет! Просто читал, что самые развратные именно монашки, в число которых ты и входишь, – парировал цыган, придирчиво оглядев тихоню с ног до головы. И тут же увидел, что «зубрилка» его комментарий приняла близко к сердцу. Девушка потемнела, нахмурилась и замолчала. С миловидного лица исчезли все эмоции, кроме горькой, неподдельной обиды.

– Чего надулась? – посерьёзнел парнишка. – Расслабься! Я же просто пошутил!

Школьница резко развернулась и быстрым шагом пошла прочь через вестибюль в зону младших классов. Сэро, недоумевая, посмотрел ей в спину, а потом решил пойти следом, расталкивая по пути толпящихся учеников. Догнал он Любу в конце второго коридора, на повороте у лестничной площадки возле большого и малого спортзалов. Брюнет подрезал ровесницу на ходу и перекрыл дорогу всем телом.

Люба дёрнулась было обойти парня, но тот не позволил. Юноша без обиняков взял тихоню за запястье и указал на маленький пятачок под лестницей, ведущей к актовому залу, прямо возле двери чулана с хозяйственным инвентарём.

– Слушай, ты это… Ну извини, что ли, за неудачный подкол! Пойдём поговорим? – цыган огляделся. -А то стоим прямо на проходе…

Поспелова, не сказав ни слова, послушно отошла следом за мальчиком на площадку под лестницей. Школьники встали напротив друг друга. Ибрагимов изучающе глазел на сверстницу. Та, не выдержав бесцеремонного взгляда, отвернулась.

– Ты не прям монашка, а очень даже симпатичная! – наконец заговорил мальчик. – Одеваешься, правда, не очень… Извини, врать не могу!

Цыган развёл руками. Люба покорно промолчала.

– Вообще-то я не за химией к тебе подошёл, – продолжил диалог Сэро, не дожидаясь приглашения. – Это так, к слову пришлось… Разговор надо ж было как-то начинать!

Поспелова удивилась и заинтересованно подняла брови.

– Не нужна она мне; в моём классе всегда есть, у кого списать. Твои родители на железной дороге работают?

– Да, – удивилась школьница второй раз и тут же с подозрением поинтересовалась. – А ты откуда знаешь?..

–Я знаю всю твою семью, – спокойно объяснил парень. – И мой брат – тоже. В общем, моя семья знает твою.

Люба живо представила, как её категоричная мама общается с цыганским выводком, и недоверчиво поморщилась.

– Мой папа тоже работает на железной дороге, – продолжил пояснять Сэро. – Поезда составляет. Когда мы только переехали, моя мама, Лала, подарила твоей матери бусы из камней. Голубые, с прожилкой.

У тихони перед глазами пробежали родительские украшения: золота и бус было много, но женщина ничего не носила. Любе нравилось ожерелье из мелкого янтаря и ещё одно, из крупной отшлифованной бирюзы. Значит, бирюзовые подарены цыганкой… Вот так дела! И мама ни разу дочери о цыганском подарке не сказала!