Школа. Никому не говори. Том 1.

С самого раннего детства мама вдалбливала тихоне в голову держаться подальше от цыган, турок, армян, грузин, лезгин, греков и тому подобных. Потому что, по мнению родительницы, такие восточные товарищи ничего доброго и полезного порядочной светлой русской девочке принести не могут. Более того – испортят репутацию, исковеркают жизнь, опозорят! Сама девушка, наслушавшись жутких родительских нотаций, уже и не знала, принадлежит ли эта тревожная неприязнь лично ей, её душе и мыслям, или является собственностью мамы, боявшейся за ещё не случившиеся выборы дочери да стремившейся их удавить в зачатке своим тотальным контролем. Именно благодаря суровой позиции родной матери Люба расценивала вздохи-метания сверстниц по восточным мальчикам (а также общение и дружбу с ними) как свидетельство плохого воспитания, неуважение к девичьей чести, откровенное непотребство да распущенность современных нравов. Лишь только оставаясь наедине с собой, Поспелова с горечью признавала, что, на самом деле, завидует чужой свободе и праву выбора.

Кроме предвзятого отношения к чёрноволосым национальностям, приобретённого от настороженной мамы, Люба ещё чувствовала, что эти двое такие же, как Степанченко Тимофей – хищники. Хищники сильные, агрессивные. А Люба – слабая, не способная за себя постоять. Тимон, эти близнецы-цыгане да им подобные опасны для таких неудачников, как она. От таких людей (жизнь уже Поспелову жестоко научила) ей нужно держаться на достаточно безопасном расстоянии ради сохранения собственного душевного равновесия.

***

Химик и не думала надрываться на два класса. Она попросила учеников достать двойные листочки, открыть учебник на странице 28 и решить задачи под номерами 2,4,7 и 9. Оценки пойдут в журнал. Не успеете – ваши трудности.

Это был хитрый и правильный ход со стороны педагога. Оценок по химии всегда мало, исправить – сложно. Пусть весь урок вместо интриг, хулиганства да болтовни школота пыхтит над формулами и не надеется свалить без оценки.

Началось шубуршание в портфелях, зашелестели страницы учебника. Кабинет нервно, но приглушенно зашумел. Каждый искал, у кого списать, так как детей, талантливых в химии, были единицы даже в «А» классе.

Понимая, что сильных учеников сейчас затуркают и не дадут им совершенно работать, учительница предупредила, что всех пойманных на списывании и нарушении дисциплины ждёт двойка в журнал без возможности исправления. Десятиклассники тут же притихли.

Люба была очень слаба в химии. Ей легко давались русский язык, литература, история, английский язык, но не точные науки. Правда, Поспеловой сегодня повезло: рядом сидела дружелюбная по отношению к Любе Федотова Вера, а впереди – Камилла, настроенная к тихоне более-менее нейтрально. Вера сколько-нибудь могла решать химические задачки, а Виноградова в предмете вообще слыла асом.

Перед Поспеловой замаячил высокий шанс списать хотя бы на тройку. Вот только гордыня не позволяла ей сдирать открыто, когда в кабинете сидит шестьдесят человек, и львиная часть из этих шести десятков озирается, крутится, тыкает соседей да шёпотом пытается дозваться до тех, кто подальше. Уж больно Любе, и так совсем не уважавшей себя, не желалось выглядеть в глазах чужаков ещё одной тупицей и слабачкой. Пусть её способности знали свои, но показывать чужим свою бездарность тихоня не собиралась. Девочка вырвала из тетради черновой лист, на котором, низко склонившись, принялась строчить всякую тарабарщину, напоминавшую химические уравнения только присутствием элементов из таблицы Менделеева. Со стороны можно было подумать, что школьница, корпящая над листком, согнувшись в три погибели, реально соображает. Нет, не просто соображает, а является неоспоримым химическим гением!

– Виноградова! Виноградова! – позвали позади Любы.

Одноклассница не оборачивалась.

– Твою мать!.. Камилла! – снизошёл Тимон.

Брюнетка степенно повернулась.

– Что тебе надо?..

– Охренела?!.. «Что тебе надо»! – передразнил девочку Степанченко. – Списать дай!

– А что мне за это будет? – прищурившись, поинтересовалась красавица.

Илья и Матвей, пригнувшись, заржали.

– В смысле чего тебе за это будет?.. Вконец охренела?!.. Списать дай, говорю, крыса ты!

Камилла бы с удовольствием попререкалась на равных с зарвавшимся одноклассником, если бы ненароком не заметила, как с галёрки за ней наблюдают чужаки из 10 «Д». Степанченко надо было спустить с небес на землю во имя своего же имиджа.

– Да пошёл ты, Кабан!.. Заткнись! – зло кинула Виноградова и стремительно развернулась, колыхнув своей густой каштановой гривой.

Степанченко от возмущения задохнулся и побледнел. Кличку «Кабан» ему прилепил какой-то станичный старшак, которого Тимофей, по слухам, боялся. За какие качества парнишка был награждён такой кликухой, в классе никто не знал. Шатен это погоняло, естественно, не любил и готов был подраться с любым, кто в подражание врагу смел его так обозвать. Поэтому позывной за Тимоном заочно висел, но Кабаном никто мальчика в 10 «А» не величал. Так что Виноградова только что совершила невиданный прецедент.

С галёрки раздался глумливый хохот. Смеялись явно со Степанченко, ядовито и издевательски. Кто-то выходку Камиллы очень даже заценил.

Люба не смогла сдержать любопытства и обернулась.

Закинув руки за голову и вальяжно покачиваясь на стуле, смеялся цыган с мелированными волосами. Сидящие рядом с ним мальчишки – явно его друзья – тоже во весь рот скалили зубы.

Степанченко сжался ещё больше.

«Ооооо!.. Да этот цыган круче Тимона!» – с удовольствием отметила про себя Люба. Впервые она видела своего обидчика столь скукоженным и напуганным. Тихоня, наслаждаясь зрелищем, злорадствовала.

Химичка, услышав ржанье парней, оторвалась от проверки тетрадей и посмотрела на источник шума.

– Сэро, ты сегодня хочешь получить «два» и выйти вон за дверь?!.. Дисциплину решил мне тут нарушить?!

Цыган не стал торопиться с ответом на предъявленную претензию. Он буквально несколько секунд будто пораздумывал над сказанным в свой адрес, потом весело глянул на химичку и размеренно, немного оттягивая каждое слово, вкрадчиво произнёс:

– Никак нет, Марья Игнатьевна!.. Разве я могу?..

– Очень надеюсь, – смягчив тон, быстро ответила слегка покрасневшая и смутившаяся Мария Игнатьевна. Зная, что подростки прекрасно видят неловкость, не подобающую женщине бальзаковского возраста, педагог быстро переключила внимание на другого брата. Тот, лишь слегка отвлекшись на замечание, адресованное Сэро, сосредоточенно продолжил работать над проверочной, тихо советуясь с коротко стриженной белобрысой девочкой-соседкой.

– Имир, ты бы повлиял на своего родственника-повесу, что ли!.. Когда твой брат возьмёт с тебя пример и начнёт, наконец, учиться?!..

Имир медленно поднял голову, задумчиво посмотрел на преподавателя и, неопределённо дёрнув плечами, снова занялся делом.

– Под свою строгую опеку взял бы братца, а?!.. Как пионеры когда-то делали! – не сдавалась химичка, видимо, надеясь, что занятый проверочной близнец включится в разговор.

Имир снова отвлёкся от работы и серьёзно, без тени улыбки на лице, ответил:

– Ну так то ж было «когда-то». Смысла нет поступать так, как давным-давно никому не интересно.

Огорошенная, учительница потеряла дар речи. А Имир добавил:

– А когда Сэро начнёт учиться, мне лично дела нет. У него своя голова на плечах имеется.

Поспелова с такой безапелляционной наглости далась диву.

«Какие эти два цыгана, однако, любопытные!.. Надо же, вот имя у этого крашеного смешное!.. Интересно, как прикалываются с такого чудного имени?.. Сэээроооо!» – протянула школьница про себя, хихикнула, огляделась и поняла, что смешно только ей одной. Когда Мария Игнатьевна обратилась к парню по имени, никто вообще не среагировал. Одноклассники явно Сэро уважали.

Люба тоскливо позавидовала черноглазому мальчишке. Ну как это, с такого странного имени и не смеётся никто! Как же так бывает?!..

***

Время урока неумолимо подходило к концу. А вместе с ним подходил конец хоть каким-то шансам списать.

Сэро надоело бездельничать. Надо было обеспечить себя в журнале любой оценкой повыше «два».

Друг рядом рисовал синей пастой какую-то ересь – явно клал на всю эту суету большую кучу равнодушного дерьма.

Другие два соседа уже списали, но оказалось, что решение неправильное, и теперь они дёргались в поисках лучшего.

Брат содрать не даст. Имир в этом плане вредный и принципиальный по отношению к любому, а к близнецу – в особенности. А если и даст, то Сэро придётся отрабатывать, и немало. Имир выставлял за списывание своему родственнику цену высокую, чем ещё больше отбивал желание обращаться за халявой в учёбе. Сэро клянчил у Имира, только когда совсем прижимало, но старался, чтобы «прижимало» его как можно реже. Впрочем, Сэро всегда находил у кого списать. Наглости и обаяния парню было не занимать, плюс к этому ему никто никогда не отказывал. Цыган своих благотворителей ни под каким предлогом не обижал, даже покровительствовал.

На четвёртой парте первого ряда, примерно в двух метрах от себя, смуглокожий мальчишка заметил школьницу из параллельного класса, яростно корпевшую над проверочной. Сгорбившись от неистового труда над задачами, девчонка не поднимала головы. Золотистые волосы чуть ниже плеч закрывали лицо, локти собраны и почти прижаты к туловищу. Ноги тоже собраны вместе и спрятаны под сиденье стула. Длинная, ниже колен, тёплая юбка, застёгнутая под горло голубая блуза с кружевным старомодным воротником. На ногах – чёрные глухие некрасивые туфли с низким широким каблуком.

«Зубрёжница, стопудово!» – хмыкнул про себя Сэро. – «А строчит-то, как снайпер! Пятёрку, верняк, получит… Вот ты-то мне, дорогуша сейчас и нужна!».

– Девушка! – на полутоне, ласково и заигрывающе, позвал Любу брюнет, наклонившись вперёд, к источнику обращения.