Школа. Никому не говори. Том 1.

– Ты опять стала тугой на ухо?! – рявкнул в ответ десятиклассник. – Тебя встряхнуть, чтобы мозги прочистились?!.. Я сказал: будешь давать мне списывать свои домашние. Вообще все работы, блин!.. Потому что вчера кто-то некстати оглох, догадываешься?.. Отрабатывай свой косяк и больше не нарывайся, коза!.. Вкурила наконец, мать твою?!..

– Да, конечно, очень хорошо! – ровесница в подтверждение своих слов послушно затрясла головой. Потерявшись совсем от наезда, девочка поняла, что налипла, но тем не менее выдохнула. Она всё-таки ожидала от этой стычки гораздо худших последствий.

Грубиян, едва получив утвердительный ответ, пошёл дальше, специально толкнув девушку плечом побольнее. Его компания, ещё немного поглазев на Любу, двинулась следом. Поспелова поймала на себе внимательный, холодный взгляд Имира, съёжилась от стыда и поспешно отвернулась.

Отойдя на десяток шагов, Сэро резко повернулся. Все остальные тоже остановились и развернулись следом за лидером.

– Я скоро к тебе подойду, так что готовься, кукла!.. Будешь с пустыми руками – живьём закопаю! Это ж ты услышала?! – напоследок с вызовом кинул ей цыган и теперь уже пошёл своей дорогой окончательно.

Люба торчала на берегу ещё минут двадцать, не в состоянии пошевелиться от шока, и не отрываясь смотрела вслед ватаге парней, среди которых заметно мелькали две высокие черноволосые фигуры, пока бравая компания не повернула за угол перекрёстка.

***

– Зачем тебе списывать у неё химию? – нарочно спросил Имир у брата, когда они попрощались с последним другом из попутной компании.

Сэро, услышав вопрос, будто проснулся. Погрузившись на мгновение в себя, он припомнил пугливое лицо – очень даже миловидное, белокожее, с пухлыми алыми губами и розовыми щёчками. Девчонка наверняка восприняла его наезд всерьёз в силу своей наивности и будет теперь каждый день ходить с тетрадкой по химии в школу да тратить урочное время на дубляж проверочных. Ха, так ей и надо, дуре! Нефиг было вчера строить из себя инвалида.

– Как зачем? – лукаво усмехнулся парень. – Чтобы стать отличником без лишних усилий. Хочу, чтоб моя прелестная фотка висела на Доске Почёта рядом с твоей!.. Ты ж мне хрен дашь списать, братишка!

– Понятно, – улыбнулся Имир, не скрывая иронии. Близнец знал брата, как облупленного. А ещё знал, что тому плевать на учёбу. Тем более на химию. А вот играть на девичьих нервах – другой вопрос. Тут наглый Сэро церемониться не любил и не стеснялся использовать свою привлекательность на полную катушку.

– Ты в курсе, что это была дочка дяди Васи? – словно невзначай, продолжил разговор брат.

– Кого?! – не понимая, поморщился повеса.

– Василия Михайловича. Он с нашим отцом на станции работает. Ты с ним пару раз летом здоровался, когда разгружать вагоны приходил. А её мать, Александра Григорьевна, там же, на станции, в товарной кассе сидит. Когда мы только переехали и встряли без вещей и денег, она нам огромные коробки пряников и халвы приносила.

Решив добить впечатлённого открытием брата, Имир пошёл до конца.

– Припомнил, да?.. Это мать той самой Любы тогда помогла нашей семье после переезда сюда: оформить документы и вернуть вагон с вещами, украденный в пути. Ещё отца на работу взяли благодаря её рекомендации. А ты, добрая душа, теперь её дочку кошмаришь вшивой химией, нахрен тебе не сдавшейся!

Сэро притормозил и задумался. Переезд на юг с севера России несколько лет назад дался его семье очень тяжело. Ибрагимовы остались без вещей, денег и документов из-за чужой оплошности да плохо сделанной работы. Его родители были очень благодарны в то время всем, кто не отказал им в помощи на чужой земле, – особенно, тем самым Поспеловым.

Теперь перепуганная, дурно одетая девчонка на мосту, над которой он позволил себе слегка поглумиться, предстала перед Сэро в ином свете.

Глава 3

До самого дома Любу преследовала сцена с наглым цыганом и его неприятной братией.

Шагая по заросшему изломанному тротуару, девочка тревожно прокручивала в голове раз за разом весьма агрессивную предъяву ровесника. Взбудораженная, тихоня планировала сейчас избежать столкновений с выходной мамой, закрыться в комнате, залезть в кровать и, прикрывшись чтением книжки, хорошенько подумать. Ей нужно было срочно переварить случившийся сегодня на реке базар, перепугавший её и в перспективе обещавший нехило усложнить жизнь.

В веранде девочка обнаружила несколько пар чужой обуви, а из-за неприкрытой двери в дом её ждало шумное щебетание нежданных гостей. В зале, заняв все кресла и диваны, расположились несколько бабушек. Люба давно привыкла к старшему поколению, часто гостившему в её родном доме, поэтому, войдя, от всей души широко улыбнулась.

– Кто тут у нас пришёл?! – повернувшись на скрип зальной двери, громко воскликнула Зинаида Александровна. Эта седовласая опрятная старушка жила за пару кварталов от Поспеловых в малюсеньком кирпичном домишке с большим ухоженным огородом. – Любушка пришла! Какая ж ты красавица стала! Иди ко мне, я тебя расцелую!

Мама, сидевшая рядом с бабой Зиной, подняла на Любу свой строгий, немного озабоченный взгляд.

– Как твои дела в школе, дочь?..

– Все хорошо.

– Как учёба?..

– Все хорошо, – так же дежурно ответила Люба, а потом, чувствуя, что ей всё-таки нужно что-то добавить, сказала. – Получила пять по литературе и истории.

– Молодец какая!!! – хором похвалили школьницу старушки.

Подросток подошла и позволила себя крепко обнять сначала Зинаиде Александровне, затем ещё двум малознакомым пожилым женщинам. А потом подбежала к широкому креслу, из которого привстала самая обожаемая Любой старушка – бабушка Тася. Девочка буквально нырнула с головой в тёплую кофту бабульки, вдохнув чистый запах шерстяного голубого платка на её голове. Бабушка Тася обняла ребёнка от всей своей открытой души: щедро, нежно и с большой любовью, которой пятнадцатилетней девочке так мало перепадало.

Растаяв в объятьях маленькой да сухонькой старушки, Люба на пару мгновений забылась и позволила царившим в душе тревоге, неразберихе и озабоченности проявиться на своём лице. Баба Тася, заглянув в потемневшее Любино личико своими большими пушистыми чёрными глазами, сразу всё заметила. Она посадила девочку в кресло рядом с собой и тихо, чтоб другие не слышали, спросила:

– Почему моя яхонтовая перепёлочка опечалилась?.. Что тебя тревожит?..

Люба не ответила. Лишь грустно посмотрела и, опустив глаза, наклонила голову.

– Кто-то обидел?.. Ну же, посмотри на меня, ясноглазочка!..

Юная Поспелова, едва осмелившись, подняла слегка голову и тоскливо посмотрела в чёрные глаза бабушки. Люба не привыкла делиться своими переживаниями и всем тем, что копилось у неё на душе. Она всегда все свои невзгоды переживала сама, молча, никому не говоря и даже не намекая. Но в глазах бабули не было ни порицания её хандры, ни осуждения, ни чёрствости и безразличия, прикрытых фальшивым участием и самым что ни на есть обывательским интересом. Бабушка Тася искренне за неё переживала, и Люба, увидев это неравнодушие, чуть не расплакалась. Она крепко прижалась к старушке, спрятав голову у той на плече. Женщина обняла ребёнка, поглаживая девочку по её русой головке.

– Ой, ну ты посмотри-ка!.. Прижалась! Соскучилась!.. Люба, а ну оторвись от Таисии Фёдоровны, совесть имей!.. Мать она тебе родная, что ли? – стыдясь, укорила дочку Александра Григорьевна.

– Не ревнуй, Сашенька, у тебя доченька ещё маленькая, а наши дети давно уже выросли, внуков нарожали да дорогу к нам забыли! А кто-то уже и детей своих похоронил, – ответила маме Акулина Никитишна.

– Верно! Все верно! – поддержали, вздыхая, другие женщины.

– Юная у тебя доченька, уже совсем созрела! Скромница какая! И воспитанная! Старших чтит, – похвалила Любу Анастасия Петровна, давно уже овдовевшая и успевшая похоронить двух своих сыновей. – Одета как степенно… Всё прикрыто. Не то, что современная молодёжь!

– Ой, и не говори! – подхватила горячую тему Зинаида Александровна. – Как суббота или воскресенье, топают на танцы мимо моего дома: девки разукрашенные, юбки едва срам прикрывают, ноги голые, сиськи вывалят, сигареты во рту!.. Ох, бесстыжие!.. Что они нарожают за нацию, такие беспутные?!..

– А матершинницы какие! Да разве мы в своё время себе такое позволяли?!.. Помню, как я, молодицей будучи, мимо старших проходила: голову склоню и глаз не подымаю! Во мне родители уважение воспитывали! Отец (Царствие ему Небесное!) всегда строго мне так говорил: «Смотри, не опозорь нас, дочка! Не посрами честь семьи!». Для меня слова отца да матери Законом Божьим были! А сейчас родители современные-то куда глядят и что воспитывают?!..

Для пожилых, оставивших в далёком прошлом свою молодость женщин поверхностная беседа зашла в натёртое до оскомины, острое русло.

«Хорошо, что гости пришли: мама сегодня как раз выходная после смены, развеется с ними, выговорится, отдохнёт», – согрелась этой мыслью Люба и, выглядывая из-под кофты Таисии Фёдоровны, улыбнулась.

– Распоясалась станица! Льётся к нам, русским, чужая грязь с экрана телевизора, похабщина всякая! Разве было такое во времена Союза?.. Развращают страну, губят молодежь!

– Какая станица?!.. Городские теперь мы, забыла, старая?..

– Ой, точно, совсем забыла! – всплеснула руками говорившая. – Батюшки!..

Станицу около полугода назад обозначили городом, а станичники, ещё не привыкшие быть горожанами, величали новоиспеченный город по-прежнему.

– Вот уж горожане так горожане! Село селом! Как были деревней, так и останемся…

– Да не такая уж мы и деревня, – перебила собеседницу бабушка Тася, – Станица у нас крупная, плодовитая: поля свои, хлебозавод, комбинат, маслосырзавод…

– Был, – закончила за неё с горькой усмешкой Анастасия Петровна. – Всё развалили, обокрали… Всё, что непосильным трудом народ создавал!.. Эээх, чёртовы ворюги, сволочи продажные…