Школа. Никому не говори. Том 1.

Причин, по которым ребёнок мог не понравиться строгой и авторитетной, всеми уважаемой учительнице, было немало. Каждый мог попасть из угодных в неугодные в любой момент. Чаще всего Бортник не переносила ленивых, бедных и слабых людей. Сама она была хозяйкой в приличной состоятельной семье, с приличным состоятельным мужем и приличными воспитанными детьми. Поэтому бедняков она свысока считала лентяями, лентяев – неудачниками, а слабаков не переносила на дух. Своё глубокое презрение Валентина Борисовна выражала мимикой или жестами: брезгливо морщила нос, презрительно поджимала губы и оглядывала предмет своего раздражения холодным, злым взглядом.

В железных рукавицах учительница держала не только классы, но и родителей. Никто из пап и мам не рисковал даже взглядом показывать свои претензии, дабы не оказаться униженным при всех на собрании. Валентина могла отчитать любого родителя за его чадо так, что взрослому человеку хотелось потом, как минимум, исчезнуть подальше от этого позора.

Педагог очень любила дорогие подарки и другие материальные знаки уважения и внимания (кстати, именно таким способом можно было выползти из отверженных). В завершение описания этой суровой матроны можно только добавить, что Бортник Валентина Борисовна была одним из сильнейших учителей школы, и к ней, как мухи на мёд, стремились попасть все тщеславные и целеустремленные классы, рассчитывающие на высокое качество знаний и строгую дисциплину.

10 «А» почти дотянулся до своего классного кабинета русского языка №19 в полном составе. Перемена между физикой и русским была короткой, а на уроки Валентины Борисовны опаздывать было вредно для собственного душевного здоровья. Это знал каждый ученик, имевший удовольствие учиться русскому языку и литературе у классрука 10 «А».

Старшеклассникам пришлось толпиться под дверью и выжидать, так как класс, находившийся в кабинете, ещё не окончил урок.

Дверь, громыхнув, резко отлетела в сторону, чуть не прибив Жваника с Картавцевым, умудрившихся встать на свою же голову не с той стороны. Из проёма хлынули школьники.

– Какой класс там был щас? – суетился кто-то у Любы за спиной.

– 10 «Д»!.. Что, сама не видишь?! – буркнули в ответ.

У Поспеловой от упоминания о 10 «Д» ёкнуло в груди. Тот, о ком она подумала, не заставил себя долго ждать.

Сэро вышел из кабинета почти сразу за первыми, спешившими на перемену раздолбаями. Он немного затормозил на проходе, занятый болтовней с белобрысой одноклассницей. Та играючи хлопнула его ладонью по груди, а он ей ответил лёгким шутливым щелчком по носу. Девчонка зажмурилась и показала ему язык.

Камилла уверенно вышла из стоящей ватаги вперёд, навстречу цыгану, и приветливо поздоровалась.

– О, привет! Как делишки? – дружелюбно ответил Сэро и начал озираться, узнав Любин коллектив.

Тихоня замерла и забыла дышать, потому что хотела, чтобы чёрноглазый красавчик её увидел.

Брюнет аккуратно вертел головой, не привлекая внимания и не забывая улыбаться Камилле. Едва Ибрагимов нашёл Любу, встретился с ней глазами – тут же отвернулся. Будто совсем её не знает, не видит и знать не собирается. Как они и договаривались. Поспелова удовлетворённо выдохнула и слегка улыбнулась. Теперь у неё есть пунктик, в котором Камилла может ей завидовать. Хотя, зная Виноградову и её целеустремлённость, а ещё уверенность и обаяние… Люба помрачнела.

Одноклассники начали постепенно заходить в почти освобождённый кабинет.

Валентина Борисовна сидела за своим учительским столом и с кем-то спорила, возле стояло несколько подростков из «Д» класса. Ученики 10 «А», проходя рядом с классным руководителем, чтобы поздороваться, почему-то вдруг тормозили возле неё, явно из интереса. Вокруг Бортник уже собралась дюжина ротозеев, в число которых вошли Лыткина, Камилла, Рашель, Жваник с Сысоевым и Илютина с Бутенко.

Люба хотела было пройти на свой третий ряд готовиться к уроку, но тут заметила в просвете тел знакомую фигуру, сидевшую прямо напротив её классного руководителя.

– Ибрагимов, я тебе последний раз повторяю: оценку за сочинение исправлять не буду.

– То есть Вы, Валентина Борисовна, отрицаете, что неверно исправили два слова?

– Что значит «неверно исправили»?!.. Ты себе придумал, что эти два существительных пишутся так, как ты и написал, а теперь пытаешься меня оспорить?!

– Это не существительные, а наречия. В разговорном стиле используются редко.

– Ну так кто тебе виноват, что ты засунул в свою работу редкие наречия?..

– Я их (повторю Ваши же слова) засунул, чтобы избежать речевых повторов. И проверил написание. Они, кстати, довольно активно используются в художественной литературе. Ведь Вы нас учили брать синонимы, подходящие по смыслу, чтобы избегать бедности письменной речи, не так ли?.. Или я опять намеренно ввожу Вас в заблуждение? – последнюю фразу Имир произнёс с лёгким сарказмом; насмешка мелькнула едва уловимым блеском в его чёрных глазах и тут же исчезла.

Поспелова, забыв обо все на свете, метнулась в гущу спора.

– Во даёт! – услышала подскочившая Люба восхищённые слова Матвея Сысоева.

– Да! И не говори! – поддакнул шёпотом Жваник Илья, вылупившийся на брюнета, словно околдованный.

Защищавший свою работу цыган сидел напротив Валентины Борисовны – за первой партой, в спокойной, расслабленной позе, и никуда не торопился. Возле него малодушно топтались Крюков Миша и Лёвочкина Надя, боясь потревожить оккупанта, совершенно не обращавшего на них своё внимание. Имиру явно было наплевать, что он занял чужое место, что кому-то надо приготовиться к уроку. Миша и Надя робко смотрели на Ибрагимова в надежде, что он вдруг заметит их и посторонится. Но у Имира на лице было написано, что он не встанет, пока не добьётся своего.

Парень наклонился к рюкзаку и достал невзрачную толстую потрёпанную тетрадку. Пролистав её до нужной страницы, он передал работу Валентине Борисовне.

– Это черновик сочинения. Вот это – те самые наречия с выпиской из толкового словаря. Здесь, – мальчик перевернул страницу тетради и ткнул пальцем, – данные словаря, которым я пользовался: его авторы, номера страниц, год издательства. А это словарные статьи к наречиям. Как видите, пометки «устаревшее» нет. То есть за это Вы оценку, как в прошлый раз, снизить мне уже не сможете.

– Ни хрена себе, педант! – шокированно шепнула Бутенко Илютиной.

– Тем не менее я глубоко сомневаюсь в правдивости твоих слов, Ибрагимов. Мне нужно свериться с коллегами. Если я не уверена в их написании, то как ты можешь знать?

– Значит, Вы всё-таки не знаете написания этих наречий и не знали, когда проверяли мою работу? Соответственно, исправили Вы их наобум?

– Всё, хватит! – рявкнула, разозлившись, педагог, попавшаяся в собственный капкан. – У меня уже следующий урок начался! Ты зря тратишь моё время! И освободи место – дети сесть хотят!

От приказного, грубого, повышенного тона Люба и её одноклассники съёжились. 10 «А» боялся своего классрука: с Валентиной Борисовной шутки были плохи, а последствия этих шуток – тем более.

Ибрагимов проигнорировал агрессивно-вызывающий выпад учительницы в свой адрес и остался совершенно хладнокровным. Лишь чутка усмехнулся и иронично прищурился. Подобные споры с учителями (особенно с Валентиной Борисовной) явно были для мальчика не в диковинку. Видимо, уже не в первый раз Имир сталкивался с предвзятым отношением к себе, в том числе и через оценки.

– Подождут. Вы не хотите признать вторую оценку заниженной, верно?.. Если Вам неудобен, Валентина Борисовна, этот разговор, я могу, чтобы не тратить Ваше рабочее время, спуститься вниз, в кабинет завуча, и посоветоваться там. Разумеется, я покажу ей также выписки из словаря. Если будет нужно, я и сам словарь из районной библиотеки сегодня принесу. Такое решение нашего спора Вас устроит?..

Учительница, недовольно нахмурившись, угрюмо уставилась на Имира. Такой расклад ей явно не нравился.

«Надо же, он как бетонная стена! В обиду себя точно не даст», – поразилась Люба.

– Хорошо, исправлю на пять/пять. Если ты сказал, что эти слова пишутся так, Ибрагимов, значит, это правда. Что поделать, поверю тебе на слово! – с каменным лицом снисходительно выдала матрона.

Тихоня заметила, как после этих слов Камилла и Аня Рашель недоумевающе скривились: если классрук знала, что цыган прав, зачем было устраивать этот сыр-бор?

– Имир меня зовут. Напоминаю Вам, на всякий случай, – спокойно, мягко, не моргнув и глазом, ответил русоведу десятиклассник. – Вы постоянно забываете моё имя, Валентина Борисовна.

Люба вздрогнула. Бортник очень «любила» забывать не только его имя.

– Хорошо, Имир, на днях я согласую с завучем и исправлю оценку в журнале, когда найду время для этого, – вне себя от злости, педагог еле сдерживалась и явно была готова удушить нахала.

– Завтра, Валентина Борисовна. Завтра перед уроками я подойду в учительскую и попрошу завуча показать мне исправленную оценку с вашей подписью и печатью директора. Вы же можете, как обычно, забыть и не вспомнить. Особенно к концу четверти, перед выставлением итоговых.

Такой диалог с Валентиной Борисовной, бесспорно, был верхом наглости для всех присутствовавших школьников. Но это была наглость, не выходящая ни на миллиметр за рамки культурного диалога и полностью в границах подчинения ученика учителю. Проще говоря, Имир вёл бой с Валентиной Борисовной её же методами.

«Где он так говорить научился?» – оторопело изумлялась про себя Люба. Сейчас в её глазах Имир был не то что примером для подражания, а чуть ли не революционером. Представить, что она отстаивает себя перед учителем так же, как Имир, девочка просто не могла. Для неё это было невозможным. От этого близнец становился для Любы ещё более страшным, пугающим и недосягаемым сразу.

Ибрагимов встал с места, взял свой черновик и пошёл к выходу. Ребята из 10 «Д» – видимо, его товарищи – двинулись следом. Любины одноклассники не сводили с цыгана ошарашенных, восхищённых глаз, неуклюже освобождали ему путь к выходу.

Имир поравнялся с Поспеловой, замершей в немом зачарованном ужасе. Его чёрные пушистые глаза приветливо, чуть лукаво, на секунду тепло заискрились, а уголок рта легонько, едва заметно дрогнул. Девочка не отвела глаз. Их взгляды пересеклись, и спустя пару мгновений мальчик отвернулся.