Серена

– С чего вам взбрело в голову заявить такое, проповедник?

– Из-за штанов, – провозгласил Макинтайр. – Ибо сказано в Откровении: в последние дни явится нам блудница вавилонская, в штаны обряженная.

Мужчина с угрюмым лицом по фамилии Росс, не расположенный выслушивать причитания Макинтайра, смерил проповедника таким взглядом, словно тот был шимпанзе, забредшим в лагерь и несущим сущую околесицу.

– Я много раз читал Откровение, Макинтайр, – проворчал наконец Росс, – и как-то пропустил этот стих.

– Его нет в Библии короля Якова, – парировал Макинтайр, – но в греческом оригинале он имеется.

– А ты греческий знаешь, что ли? – фыркнул Росс. – Потрясающее достижение для парня, который даже на родном английском ни строчки не прочтет.

– Это верно, – сквозь зубы процедил проповедник, – сам я по-гречески не обучен, но слыхал от тех, кто читывал.

– «Читывал»… – повторил Росс, качая головой.

Снайпс вынул изо рта чубук трубки из корня вереска, чтобы вступить в разговор. Его парусиновый комбинезон был настолько изношен и залатан, что изначально синяя расцветка осталась лишь смутным воспоминанием, фоном для новых оттенков, не нашедших особенно удачного сочетания со старым. Наряд бригадира пестрел множеством желтых, зеленых, красных и оранжевых заплат. Полагая себя человеком образованным, Снайпс утверждал, что, поскольку в природе яркие контрасты окраса служат для других существ предупреждением об опасности, броские цвета его рабочего одеяния не только отпугнут хищников, больших и малых, но с тем же успехом смогут отвести падение сучьев и удары молнии. Теперь же Снайпс задумчиво подержал перед собой трубку, а затем поднял голову и заговорил.

– В каждом языке мира – свои тонкости, – веско заметил он и, казалось, был готов развить эту мысль, но Росс остановил бригадира, подняв ладонь.

– Вот и результаты подсчета, – сказал он. – Приготовься вывернуть карманы, Данбар.

Забравшись на ясеневый пень, Кэмпбелл выудил из кармана плаща блокнот. Разговоры постепенно смолкли, и среди лесорубов воцарилась тишина. Кэмпбелл не бросил ни единого взгляда на свою аудиторию – ни на работников, ни на хозяев. Даже начав говорить, он не оторвал глаз от блокнота, будто уже в самый момент вынесения вердикта не желал дать кому-то повод оспорить его беспристрастность.

– Миссис Пембертон одержала победу с перевесом в тридцать досковых футов, – провозгласил он и без дальнейших комментариев удалился.

Люди стали расходиться; те из них, кто, подобно Россу, поддержал пари и выиграл, шагали заметно бодрее проигравших. Вскоре у строения конторы остались только те, кто наблюдал за оглашением результатов с крыльца.

– Предлагаю отпраздновать это событие глотком нашего лучшего виски, – объявил Бьюкенен.

Он и Уилки последовали за доктором Чейни и Пембертонами внутрь. Пройдя через помещение конторы, они вошли в комнату поменьше – с баром у стены и четырнадцатифутовым обеденным столом в центре, вокруг которого была расставлена дюжина капитанских кресел[7 - Цельнодеревянные кресла с подлокотниками, которые изначально предназначались для командного состава кораблей.] с мягкой обивкой. Тут также имелись сложенный из галечника камин и окно. Зайдя за барную стойку, Бьюкенен водрузил на лакированную деревянную столешницу бутыль «Гленливета» и содовую воду. К ним он добавил, вынув из-под стойки, пять стаканов стекольной мануфактуры «Стойбен» и наполнил серебряное ведерко ледяной стружкой из ящика.

– Я называю это помещение своей послеоперационной палатой, – признался Серене доктор Чейни. – Сами видите, оно неплохо оснащено всеми вариациями алкогольных напитков, что я нахожу вполне достаточным для нужд медицины.

– Другая послеоперационная палата доктору Чейни без надобности, ведь пациенты нашего доброго доктора редко выкарабкиваются, – отметил Бьюкенен из-за стойки бара. – Предпочтения этих прохвостов мне известны, но что налить вам, миссис Пембертон?

– То же самое.

Все уселись, не считая Бьюкенена. Серена изучила столешницу, проведя пальцами левой руки по ее поверхности, и уважительно заключила:

– Цельный срез каштана. Дерево срубили где-то неподалеку?

– В этой самой долине, – подтвердил Бьюкенен. – Сто двенадцать футов вышиной. Крупнее мы пока не встречали.

Оторвав взгляд от стола, Серена огляделась вокруг.

– Боюсь, наш салон довольно аскетичен, миссис Пембертон, – извиняющимся тоном произнес Уилки, – но удобен и в своем роде даже уютен, особенно зимой. Надеемся, вы станете трапезничать здесь вечерами, как привыкли поступать мы вчетвером до вашего приезда.

Все еще осматриваясь, Серена согласно кивнула.

– Превосходно, – обрадовался доктор Чейни. – Женский шарм хоть немного скрасит эту унылую обстановку.

Бьюкенен негромко заговорил, передавая Серене ее напиток:

– Пембертон рассказал мне о прискорбной гибели ваших родителей во время эпидемии испанки восемнадцатого года. Но есть ли у вас братья или сестры?

– У меня были брат и две сестры. Все они тоже умерли.

– Из-за эпидемии? – уточнил Уилки.

– Да.

Его усы чуть дрогнули, а слезящиеся глаза потемнели от печали.

– Сколько же вам тогда было, моя дорогая?

– Шестнадцать.

– Я тоже потерял близкого человека в ту эпидемию, свою младшую сестру, – сообщил Уилки Серене, – но расстаться со всей семьей, да еще в таком юном возрасте… Просто не могу себе представить.

– Я сочувствую утратам, но рад, что вам повезло больше. Вся ваша удача теперь на нашей стороне, – пошутил доктор Чейни.

– Это было нечто большее, чем просто везение, – возразила Серена. – Врач сам так сказал.

– Чему же тогда мой коллега-целитель приписал вашу живучесть?

Серена вперила в Чейни прямой взгляд; ее глаза были так же холодны, как и ее тон.

– Он посчитал, что я просто-напросто отказалась умирать.

Доктор Чейни медленно склонил голову, словно бы пытаясь заглянуть под стол, потом пытливо уставился на Серену; густые брови приподнялись на пару секунд, затем опустились. Бьюкенен перенес на стол остальные напитки и тоже уселся. Подняв свой стакан, Пембертон улыбнулся, разряжая сгустившуюся обстановку:

– Выпьем за очередную победу руководства над работниками физического труда!

– Я тоже поднимаю тост за вас, миссис Пембертон, – сказал доктор Чейни. – Сама природа прекрасного пола ограничивает способности к аналитике, скорее свойственные мужчинам, но вам каким-то чудом удалось компенсировать этот недостаток.

Лицо Серены чуть напряглось, но возникшее раздражение столь же быстро исчезло: она смахнула его прочь, словно непокорную прядку волос.

– Муж говорил мне, что вы родом из этих самых гор, из местечка, которое зовется Уайлд-Хог, – обратилась она к Чейни. – Очевидно, ваши воззрения на природу моего пола сложились под влиянием распустех, в обществе которых вы росли, но, смею заверить, женская натура куда многообразнее, чем подсказывает ваш ограниченный опыт.

Словно подтянутые рыболовными крючками, уголки рта доктора Чейни поползли вверх, кривясь в кислой улыбке.

– Ей-богу, твоя невеста даже дерзит остроумно, – пробурчал Уилки, поднимая свой стакан, чтобы выпить за Пембертона. – Отныне в нашем лагере можно будет забыть о скуке.

Бьюкенен принес бутыль виски и поставил ее на стол.

– Вы прежде бывали в этих краях, миссис Пембертон? – спросил он.

– Нет, не доводилось.