Блудник

Беспредел, который творил малой, начал меня доставать. А еще больше удивляло, что ни кто из старших не делал замечания или просто хоть как-то повлиял бы.

– Максим, перестань, хватит, – в полголоса казал я, и схватил его.

Этот сорванец вырывался, дергался и выдал:

– Отпусти, козел.

Я как громом ударенный, опешил. Малой еще больше начал беситься и хохотать, лезть на диван, прыгать. Терпение кончалось. Неужели никому нет дела до ребенка? Почему все делают вид, будто ничего не происходит? Все больше раздражаясь, я снова схватил ребенка с дивана, и шлепнул по заднице в комбинезоне.

– Максим, так нельзя, успокойся, перестань, – меня начало трясти от злобы.

Наконец, на нас обратили внимание.

– Еще раз при мне ударишь ребенка…

Я почувствовал тошнотворную волну бешенства. Ярость сузила взгляд. Тонкая как шелуха грань отделяла от насилия. Словно грохотом молнии, я выпалил:

– И что будет? – глядя прямо в глаза инвалида. Я уже рвал его взглядом, как сорвавшийся бульдог.

Вероятно ожидая другой реакции, он быстро отвернулся и начал клацать в телефоне, и стал бормотать Кате: «как чужой дядька может бить ребенка». Та оправдывала меня, говорила, что я правильно сделал.

Глаза он на меня больше не поднял. Катя тщательно что-то разжевывала этому пьянчуге. Я буквально задыхался от ненависти, как безумный жег их бешеным взглядом. Не выдерживая и минуты такого глупого положения, сказал:

– Короче, мы пошли, – и повел малого к выходу.

Через минуту уже стоял на свежем воздухе с Максимом на руках. Немного успокоившись, спросил:

– Максим, ты не обижаешься, что я тебя шлепнул?

– Нет, – как мишка протянул он. – Мы скоро пойдем?

На душе потеплело от слов мальчика.

– Мама сейчас выйдет, и мы пойдем домой.

Минут пять все равно пришлось ждать, прежде чем хлопнула дверь и появилась бодрая на вид мать.

Когда она уложила Максима, пришла ко мне и холодным тоном спросила:

– Чего ты злишься?

Я стоял около окна и глядел в пустоту, стараясь успокоиться, подавить в себе бурю гнева разъедавшую, как кислота.

– Ничего, – сухо ответил я.

– Ты б видел свое лицо, когда чуть не накинулся на Мишу.

Новая жгучая волна обрушилась на сердце при упоминании о нем.

– Он сам виноват, – тише обычного сказал я. – Хорошие у тебя друзья, ничего не скажешь. Ты Иру видела?

– Я ее впервые такой вижу. Не знаю. Я просто хотела развеяться, выйти с ребенком.

– А водку обязательно пить? Вчера только пластом лежала, – я начинал заводиться.

– Что такого-то? Мы не куда не ходим, вот и решила проветриться.

– Я тебя спрашиваю, водку обязательно пить или нет? Какие гости в одиннадцать часов. И эти пьяные в дым, им же по сорок лет, какие они тебе друзья. Завтра на работу. Я тебя тут жду. Провозился три дня с тобой, а ты отошла и по гостям.

– Ах, значит, ты ВОЗИЛСЯ со мной.

Возмущенная, на грани истерики, даже не понимая, что я от нее добивался, она ушла и осталась ночевать дома. Все произошло настолько быстро, что я не успел опомниться, ощущая новую волну горестного раздражения. Вчера мы были самыми родными людьми, сегодня – я не узнаю этого человека.

Последнюю неделю Катю словно подменили – пропала нежность, тепло, ее поступки стали странными. Было ощущение, будто меня не существовало для нее. Боль душила тисками.

В середине января соседка ушла в отпуск, и решила сделать косметический ремонт, переклеить обои на кухне. Мы после того инцидента поговорили и конфликт испарился. Через пару дней злость прошла, но не на Мишу. Упоминание о нем почему-то вызывало вихри ярости.

Катя стала внимательнее в своих поступках, а я более терпелив. Естественно, я вызвался помочь женщинам. Хотя бы снять шкафы со стены.

В первый же день отпуска мы приступили к ремонту. Словно торнадо пронесся на кухне, оставив голые бетонные стены. Груда растрепанных обоев и десятки обрывков усеяли пол. Мебель двигалась, как фигурки на шахматной доске, то в один угол, то в другой. Особенно тяжело поддавался холодильник, который куда не поставь, везде мешал.

Свою первую розетку я провел именно у Кашиной в квартире. Только подсоединил ее от выключателя. Было смешно наблюдать, как дрель из этой розетки вяло мурчала, а лампочка мигала, едва накаляясь, и естественно не работала, когда свет был выключен. Еще я пробил перегородочную стенку перфоратором. И кран, который подсоединил потек в четыре часа ночи. Было весело. До глубокой ночи мы не спеша делали ремонт. Пили литрами чай, разговаривали, клеили обои, слушали музыку. Потом шли ко мне и любили друг друга как одержимые.

Дома я практически не появлялся. Изредка забегал на пару минут, словно проверяя, все ли нормально и уходил.

Мы мечтали, делились воспоминаниями, целовались. Среди этих дней я устроил романтическое купание. Набрал горячую ванну, расставил круглые свечи по всей комнате и впитывал божественное наслаждение вместе с Катей. Мы светились от счастья и были дороги друг другу. Потом мазали разгоряченные тела кремами в легком массаже. И снова любили. Это прекрасное время. Она была воплощением самых нежных чувств. Я был уверен, что счастье нескончаемо и продлиться вечно. Хотя нет, я ни о чем не думал, я хватался за моменты наслаждения и хотел, чтобы так было всегда.

Уже завершая ремонт, возник разговор, а точнее рассказ. Нередко я спрашивал Катю про Чехию, интересовался бытом, возможностями. Как она жила, кем работала. Катя, имея шуструю натуру, многое успела испытать и узнать. Часто приводила примеры обеспеченных друзей, словно хвастаясь, что у нее есть такие знакомые. Ее привлекала роскошная жизнь, к чему она все время и стремилась. У нее загорались глаза, как только разговор заходил о чем-то дорогом. Она хотела жить красивой жизнью, которую изо всех сил старалась создать, беспощадно жертвуя всем временем.

Я чаще слышал, какую она хочет плитку на полу, или каким цветом стены в спальной, но никогда о том, как хочет воспитать сына или вообще говорила бы о детях. Ее больше интересовала новая мебель на кухню, чем гнилые зубы у Максима. Она восхищалась стеклянным столом, словно каким-то необычайно важным предметом.

– В Чехии было много интересного. Мы, конечно, в основном работали, но и отдыхали на всю катушку, – вспоминала Катя. – Однажды, я совершенно случайно познакомилась с проституткой. Она подсела к нам на лавочку и просто, как старым знакомым рассказала про свою жизнь. Позвала нас в гости.

– Интересно, что ее заставило выбрать этот путь? – спросил я, но будто не у нее, а просто рассуждая.

Катя рассказывала так спокойно, даже казалось с долей вдохновения.

– Наверное, были свои причины, – пожала плечами Катя. – Она спросила у меня: «Вот у тебя парень есть, ты с ним спишь. Что ты от него имеешь? А я сплю, и хорошо зарабатываю. Смотрю мир, езжу в разные страны, прилично одеваюсь. Я жизнь видела, а ты что?».

Мне стало не по себе, от таких взглядов. В груди словно дул ветер и холодил все органы. Мне даже померещилось, что Катя говорила о себе. В ее интонации чувствовались нотки согласия, будто она одобряла такой образ жизни. Тело скрутило от ревности, недоумения, противоречий и бог знает еще от чего.

Я стал замечать, что об изменах или распутстве Катя легко отзывалась, даже одобряла некоторых знакомых, которые так делают. Одна из таких имеет два, как Кашина называет, «постоянных» любовника. Когда муж достает или они скандалят, та девица идет к мужикам и снимает стресс. Муж даже знает, где искать жену в таких случаях. Видно не первый год работает схема. И все так просто, без напряжения, как по нотам.

С одной стороны, Катя была воплощением тепла и нежности. Но в ней явно таилось что-то еще, от чего хотелось отвернуться и бежать.

Как я мало о ней знаю…

Глава 15