Волк на холме

На этой успокоительной мысли он немного примирился сам с собой, устроился поудобнее и наконец-то задремал. Снов ему не приснилось, что было скорее плюсом, чем минусом: по ночам слишком уж часто и ярко показывали то, что видеть совсем не хотелось, а хотелось забыть раз и навсегда.

****

Утро наступило непозволительно быстро и вместе с назойливым пиканьем будильника принесло новые сюрпризы: ломоту во всем теле и головную боль. Кое-как разлепив тяжелые веки, Принц понадеялся, что у него обыкновенное похмелье, и чашка крепкого кофе быстро приведет его в форму. Он встал, сходил отлить, слегка умылся и принялся делать зарядку – разминка всех мышц и нагрузочные упражнения с гантелями и штангой были для него сродни утренней молитве, и оставались неизменным правилом даже в тюрьме.

Поначалу дело пошло на лад, ломота сменилась приятным покалыванием, тяжелый обруч перестал давить на лоб и затылок… но примерно на десятом отжимании на кулаках (3) Лука почувствовал себя до того хреново, что его затошнило, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки.

«Вот же херня! Температура поднялась. Нет уж, мне таких радостей не надо!»

Болеть всерьез в планы Принца никоим образом не входило, именно поэтому он не стал качаться через силу и прервал тренировку. По его наблюдениям, небольшая уступка собственному телу работала лучше любых лекарств, и пара дополнительных часов сна, а после – душ и горячий завтрак, избавят от необходимости бежать в аптеку и позориться перед мужиками, покупая аспирин.

На всякий случай Лука пошарил в шкафчике в ванной, и, между пачкой презервативов и банкой с протеиновым коктейлем, обнаружил пару пакетиков с каким-то порошком от головной боли – наверное, из запасов Моники. Боевая подруга при каждом визите в квартиру Принца старалась метить территорию, тут и там оставляя полезные вещи с долгим сроком хранения… что ж, надо признать, это было толково придумано.

Тем временем лихорадка усилилась, значит, порошочек пригодится.

Лука высыпал его в рот – немыслимая гадость, горькая, как хина – запил водой из-под крана, вернулся в кровать и, надеясь, что его перестанет трясти, поплотнее закутался в одеяло.

«Ничего, не помру… Мне завтра по-любому нужно на ногах быть… В Терни же еду…»

Воспоминание о Терни вызвало на губах Принца улыбку, ему сразу стало теплее и уютнее, как будто сверху на него набросили легкое пуховое покрывало, или обняли ласковые женские руки.

Но не прошло и получаса, как резкий звонок в дверь выдернул его из забытья. Принц лениво подумал, что гостей не ждет, работу ему навряд ли принесли на дом, а отмечаться на бирже только на следующей неделе, так что и с пособием он пока ничего не нарушил.

Конечно, это могла быть и Моника с горячей лазаньей, явившаяся, чтобы из первых уст услышать историю про героический прыжок в Тибр, если Наци с утра забежал в «Пеструю кошку» и все растрепал их общей подруге… но Луке пока что не хотелось ни есть, ни рассказывать истории.

«Кто бы там ни был – может проваливать к черту».

Звонок повторился – еще более резко и настойчиво; так мог бы звонить полицейский или кредитор. Несмотря на многочисленные искушения и соблазны трудных времен (впрочем, в Италии других и не бывает…), в течение года с лишним после тюрьмы Принц все еще сохранял чистоту перед законом, а сумма его долгов не приблизилась к критической отметке.

Оставалась последняя версия. Центурион.

Бог знает, как эта лациальская ищейка умудрилась так быстро разнюхать волчье логово, но, подходя к двери в наспех натянутых джинсах, Принц был уверен, что у порога толчется ни кто иной, как закадычный враг из семейки Гвиччарди.

Он не ошибся. К нему и в самом деле пожаловал Бруно: стоял под дверью и терпеливо ждал, когда хозяин соизволит открыть… На сей раз на нем не было дорогого плаща с шарфом и офисного костюма, но все равно он выглядел как форменный пижон из глянцевого журнала – куртка, пуловер, рубаха и штаны, все было с иголочки, «подобрано в тон», как сказала бы Чинция…

– Привет… Лука. – нежданный посетитель изобразил улыбку. – Я могу войти?

Принц смерил его с ног до головы хмурым взглядом и поинтересовался без всякого дружелюбия:

– Чего тебе, Центурион? Я тебя в гости не звал.

– Ты что, болен? – Бруно в свою очередь быстро оглядел Луку и пришел к неким выводам насчет его физического состояния.

– Не твое дело.

Центурион усмехнулся уголком рта и покачал головой:

– Вижу, ты не особенно изменился… все такой же грубиян.

– Да, все такой же. – Принц не повелся на подначку, и голос его стал еще более неприветливым:

– Говори, что надо, и проваливай… а лучше сразу проваливай, пока цел. Не о чем нам говорить.

– Нет, есть, – Бруно придержал дверь рукой, и теперь Лука не мог захлопнуть ее, не прищемив ему пальцы.

– Может, я все-таки войду для начала? Обещаю, что не задержу тебя надолго, но дело важное.

Судя по настрою Центуриона – очень уж кроткому и миролюбивому – и по настойчивости, с какой он стремился попасть к Принцу домой, у него и впрямь стряслось что-то из ряда вон выходящее. Луке даже стало любопытно, связано ли это «что-то» с их старой враждой, или с любительницей прыжков в воду, на которой Центуриона угораздило жениться…

– Ладно, так уж и быть. Проходи, потолкуем. – он посторонился и пропустил гостя в прихожую.

Бруно снял куртку и аккуратно повесил на вешалку, и, к немалому удивлению Принца, протянул ему объемистый бумажный пакет, принесенный с собой:

– Это тебе.

– Черт тебя возьми, Центурион, что за херню ты затеял? – Лука мельком заглянул в пакет, и щеки его покраснели от досады. – Я же сказал – не надо мне никаких благодарностей и подарков… тем более, от тебя! Если ты из-за жены… типа, я ее вроде как спас, и ты мне теперь обязан – так пустое все это! Зря ноги топтал!

– Странный у тебя настрой, Корсо.

– Уж какой есть…

– Слушай, можно мне пройти в квартиру чуть дальше порога? У меня к тебе серьезный разговор примерно на полчаса, и я предпочел бы вести его сидя.

– Давай за мной. – Принц, не прикоснувшись к пакету, где была какая-то дорогая выпивка и еда, пошел в сторону кухни. Бруно двинулся за ним, с интересом осматриваясь в холостяцкой берлоге романисты.

Квартирка, конечно, была так себе, маленькая и тесная, но не сказать, чтобы запущенная… пожалуй, даже уютная на свой манер. Постоянной женской руки не ощущалось, хотя было заметно, что уборку здесь делают регулярно, и хозяин, едва сводящий концы с концами, все же старается держать фасон, не опускаться.

На кухне, одновременно исполнявшей роль гостиной, стоял большой круглый ореховый стол, но им, судя по всему, пользовались редко. Зато столик поменьше, придвинутый к стене и застеленный веселенькой клеенкой с желтыми и красными цветами, хранил на себе следы недавнего дружеского ужина: тарелку с сырными корками, несколько стаканов, банку с оливками, прикрытую сверху надломленной чиабаттой… Пепельница, стоявшая тут же, была вычищена от окурков, а пустые пивные банки аккуратно сложены в пакет и отодвинуты поближе к раковине. Слегка приоткрытая дверь на балкон создавала приличный сквозняк, но зато в кухне не пахло ни табаком, ни едой.

Корсо был не настолько хорошо воспитан, чтобы сходу предложить гостю место поудобнее и чашку горячего кофе, да еще и выглядел нездоровым, так что Бруно предпочел отринуть лишние церемонии, сел на первый попавшийся стул и сразу перешел к делу:

– Я хочу предложить тебе стабильную работу. Зарплата – пять миллионов (4) чистыми, плюс надбавка за переработку и премия раз в квартал. Четыре выходных в месяц и полная неделя на Рождество. Контракт заключаем на год, с возможностью автоматического продления, если все будет хорошо.

Если бы Центурион пал перед ним на колени и объяснился в любви, Принц удивился бы меньше. Сперва он подумал, что Бруно над ним издевается, в своей привычной манере – говорит одно, думает другое, заманивает в капкан… но тот сидел серьезный, как священник на похоронах, а глаза были и вовсе грустными. Затем пришла мысль, что он сам бредит, потому что температура полезла за сорок, и наконец, Лука решил, что попросту не понял собеседника, и переспросил:

– Ты мне предлагаешь работу? Ты – мне?

– Да, – Бруно кивнул так спокойно и беспечно, словно между ними никогда и не было никакой вражды, словно они не вышибали друг другу зубы, не ломали ребра, не выкручивали руки в болевом захвате… словно Принц не пытался угнать его чертов «ламборгини» с частной парковки и не попал за это на два года в тюрьму! Словно папаша этого пижона, из вредности или принципа, не приперся в Гарбателлу со своими деньжищами, и не посносил тут все к херам собачьим из-за долбанной стройки! Правда, когда Принца судили во второй раз, после миланского побоища, Центурион с какой-то радости приперся и выступил свидетелем защиты, и, черт его знает, может, показания этого богатенького хлыща повлияли на решение судьи. Луке дали всего восемнадцать месяцев, хотя прокурор требовал для него – рецидивиста и зачинщика – целых пять лет…

Бруно тем временем продолжал свои уговоры:

– Не знаю, Принц, чем ты сейчас занимаешься… но я тебе советую серьезно подумать над моим предложением. Едва ли тебе хоть кто-то в Риме предложит такие хорошие условия.

– Да уж точно, не предложит! – усмехнулся Лука и полез на полку за кофеваркой. – Это ты самую суть ухватил, Центурион: куда мне с моей анкетой! Если только в дворники, и то не берут… Ну, а ты-то с чего вдруг такой добрый и щедрый? Думаешь, в тюрьме меня перевоспитали, со второго раза, или… погоди…

Тут его осенило, и он застыл с кофеваркой в руках, глядя на Центуриона так, словно впервые увидел:

– Ты мне что… предлагаешь крадуном поработать? Или перегонщиком? (5)