Панкейковый город, вокруг которого сплошной песок

– Боже! За что!? – рычал LED.

– Наши создатели, имена которых я произносить не стану. Они считают, что даже самый испорченный разум имеет здоровую базу, которая раз за разом переживает смерть, пока плохая часть творит мракобесие. Я в целом-то согласен, что любого человека можно вернуть, поэтому, я покопаюсь в твоей начинке. Может даже с оракулами поговорим и те любезно расскажут где скрываются. – он взял ножовку, чтобы принести LED`у максимальную боль, пока будет добираться до его жидкого мозга.

– Нет! Они не скажут! Ничего! Они убьют меня! Но ни в коем случае не скажут! – LED задрожал от страха.

– Узнаем. Мне говорили, что ты их любимец.

Изо лба LED`а брызнули первые капли крови, лезвие шло крайне туго, что означало жуткие мучения для LED`а.

– Это тебя не убьёт, но будет жуть как больно. Такова плата за твоё бессмертие. – пиля голову сказал Ричард суровым тоном, но сам будто страдал не меньше, беззвучно плача.

БАРОН БАЛОГ

Барон Балог – не был бы Бароном Балогом, если бы рассчитывал на одного только Федерико Мадейру. Он тесно сотрудничал и с его братом, хоть тот этого и не подразумевал, да и как подразумевать, если Барон сделал всё, чтобы Ник об этом даже не догадывался. Он стал сотрудничать с Эденом Остином – краснокожим из клана Идои[3 - Indo? (Греч.) – Индейцы.] в Северных землях. Он платил тому процент от каждой поставки арбалетов – «Марс» и стрел к ним для Аммоса. Вторым его подкупным человеком, стал молодой работорговец – Феликс Кнеллер, которому он помог в открытии собственного зверинца. Феликс являясь более образованным человеком, брал больше кредитов уже от Пираньи и По Хиггинса (братья грабили городскую казну в тайне друг от другу) и оставлял себе больший процент чем получал Остин. Через того же Кнеллера Барон поставлял для червей… Необычных людей. Как известно, в человеке есть железо, небольшое количество ? 5—6 граммов в виде свободных катионов. Барон прекрасно знал, что черви нашли способ, как извлекать это железо, перерабатывать его и использовать для своих нужд. Кнеллер добывал для него людей, которые по своей наивности, слишком много трепались о чём не следовало. И только к Лингрену, долгое время он не мог найти подхода, пока тот не создал свою алкашку. Через обедневшего на своих исследованиях, толстяка Арнора Атласона, который потратил последние средства на открытие предприятия по продаже спиртного, которое вскоре обанкротилось, по причине своей незаконности. Арнор нуждался в инвесторе им-то и стал Балог. Арнор по его указке, стал спонсировать Лингрена спиртным и за отдельную плату подслушивать беседы его шайки.

Действия Балога как минимум могут показаться странными, а как максимум – идиотскими! Зачем спонсировать своих соперников? Ответ в деле же лежал на поверхности и был заключён в его драгоценном медальоне кошки, который он всегда прятал, как и фарфоровую маску с плащом. Он был частью чего-то большего и более масштабного, выходящего за рамки пустынных земель и всего острова. У него было поручения, цель от тех, кто правит этой планетой!

– Недаром люди зовут меня бароном. – подумал Барон, сделав передышку пока писал свои стишки, закурив сигарету и отпив пару глотков виски. – Это всё игра, даже Русь – которой я правлю – только марионеточное общество.

Орден грамотно расписал ему, что и как делать и он делает, восхищаясь его грамотностью и дальновидностью.

ТУМАС ЛИНГРЕН

Тумас, пожалуй, впервые в этом веке чувствовал себя разбитым, когда отдавал свою лисицу. Он не был в морозильных банях, отдав это на откуп Яну.

Он сидел в своей лисьей норе, в самом её отдалённом углу играя на намеренно расстроенной арфе, чтобы та выдавала не миловидную мелодию, а дрожащую и скорбящую как его душа. Он играл для маленького огонька, разведённом на зубочистках. Пламя обрело женскую фигуру и крутилось в такт скорбной арфе. Тумас дышал ртом, лицо онемело, пальцы с каждой минутой всё медленнее дёргали струны, а когда вернулся Ян и сказал, что всё получилось:

– Лисица в волчьей стае! – так он сказал.

Тумас хотел избить его за такую аналогию, но Ян неповинен в его решениях. Он часто отговаривал его вначале их совместного пути, но быстро перестал, поняв бессмысленность этих словесных баталий, после которых оставалось только копоть на душе.

Тумас обманывал, грабил, убивал, торговал запрещёнными веществами, не гнушаясь, предавал – он сам термин зла, он и есть зло, но никогда это понимание не марало его изнутри, не ломало. Лисица – любит его, а он, вместо того, чтобы принять и полюбить самому – отгонял её любовь, но каждый раз, когда он звал её обратно – она прискакивала без раздумий. Она из разу в раз доверялась ему, отдавая всю себя, и с горечью принимала предательства, ненадобность без нужды.

– Что ты наделал, Тумас Лингрен? – спросил он у себя. – Тебе нужен Аммос? – ответом на вопрос стал другой вопрос. – Да, но цена слишком велика… – Ты заплатил и товар более не вернуть, остаётся только верить, что тебе не придётся прикончить её лично, молиться богу и творцу, что По сам её прикончит. – Наверное, ты прав… – Лингрен осушил рюмку, но дно стало пополняться иной жидкостью.

Жидкостью капающей из глазных яблок.

НИК МАДЕЙРА

ЗАПИСЬ ДВАДЦАТАЯ

Давно я не писал. Четыре записи почти за полугодичный срок – совсем не дело! Надо писать почаще…

Сын творца отметил у нас своё десятилетие. Несмотря на столь юный возраст – я неподдельно восхищаюсь им и сам надеюсь, что этот мальчишка может исполнить своё предназначение. Уже в таком возрасте он организовал выставку своих картин, которые действительно достойны, но выставка была не самой обычной. Картины весели на стенах, а по всему помещению, в котором они были собраны – раскатывалось целлофановое море, в прямом смысле – целлофановое. Это море под действием специальных ветровых пушек – качалось как настоящие волны, под ногами трясущиеся моллюски, до которых мог дотронуться любой желающий, на потолке не было ламп – только гирлянды, свисавшие как сосульки.

А ещё…

По Хиггинс назначил моего брата – Федерико – главврачом Панацеи (единственной больницы Аммоса). Я люблю брата, каким бы ни было его прошлое и проблемы с законом, но я старался оспорить это решение, потому что доверять ему – единственную больницу, после всего, что он натворил в прошлом веке… Он бесспорно талантливый хирург, но ещё больше он прославился в роли охотника за головами. Убивая без разбору. И хороших и плохих.

Я знаю, что может это мелочи, для глобального мира, но я просто не знаю, о чём ещё писать, может о том, что меня сейчас окружает, ну что ж…

Светильник. Стол из берёзы. Куча помятых бумаг, на которых я писал свои идеи и законы, всё, всё, всё. Картина творца на стене. По полу, час от часу катаются пустые бутылки. Душный ветер в Блаунзе он освежал – здесь он душит. Белый потолок. Рамка с фотографией жены и сына – единственные мои спасатели от рабочих тягот.

Вокруг на самом деле много чего происходит, но писать об этом как-то совсем не хочется. Жизнь словно проходит сквозь меня, словно бы я и не живу вовсе.

Я устал.

ФЕДЕРИКО МАДЕЙРА

– Прошу тебя, напомни мне, какой это по счёту склад? – спросил Федерико у Пираньи.

– Мне почём знать, негрила!? – огрызнулся он.

Пиранья был взбешён безрезультатными поисками LED`а.

– По назначил меня главным врачом Аммоса, я думал, что этот факт как-то изменит твоё отношение ко мне.

– Ещё чего? Разве звание главврача меняет твой цвет кожи? – спросил он, раскурочивая своим лезвия всё, что поддавалось разлому.

– Ну ты же долбишься с… Как ты выразился… Негрилами… И по моей информации – ты их так не называешь.

Пиранья остолбенел, но быстро, в чистом гневе, обрушил своё лезвие уже против новоиспечённого главврача. Но достигнуть задуманного – он не смог. Федерико прошмыгнул под подпрыгнувшим Пираньей и ударил его, выпрямив руку и развернув корпус. Пиранья продолжил лететь, но полёт был недолгим. С пронзительным скрипом, его тело разломило целых три ящика.

– Я не фельдмаршал, Хиггинс! Я раб, но не твой – я раб брата твоего! Искать LED`а – твоя прихоть, которой я следовать не обязан, потому что – это не моя прямая обязанность! Если договоришься с братом, и тот напишет от своей руки бумажку, в которой, я – главврач «Панацеи» должен заняться поисками Альянсовского супергероя – тогда и поговорим! Я оказал тебе услугу – потратив полдня на беготню по всем складам Аммоса – надеясь заслужить твоё уважение, но теперь, я понял – оно нахер мне не сдалось, Пи-Хи! Как тебя называет чёрный парень, которого ты долбишь в задницу!

Федерико ушёл со склада, оставляя Пиранью охать от боли.

ХЭРОЛЬД КЕРР

Хэрольд смиренно поднимался по маленьким выступам в песочной горе, в самую непогоду за своей невестой. Когда Наталия поделилась с ним своим наблюдением, он имел смелость усомниться, за что Наталия протезированной, левой кистью, пробила дыру в его спине, специально не задев механизмы, отвечающие за его жизнеобеспечение, но намеренно порвала провода, которые шли к спинному мозгу. Их повреждение приносило сущую боль и течь бензина, отравляющего организм. Если залатать дыру в спине в течение 3—4 часов, планктоны-спасатели, спящие в его мозгу – восстановят остальные повреждения, но Наталия специально решила помучить его, чтоб он впредь не сомневался в ней. И когда Хэрольд впервые увидел гору, выше обычных – он понял, что ошибался, а когда песок под ногами начал осыпаться и каждое касание рук и ног стало отдаваться звуком пластмассы – он поклялся, что никогда более не станет сомневаться в словах невесты.

Затруднённость в связи с открытой пробоиной в механическом теле, не давала возможности более ловкому и шустрому Хэрольду, нагнать сильную и не исхудалую Наталию. Да и Наталия не стремилась дать себя нагнать, только заводя Хэрольда двигаться быстрее, чем он мог физически. Это продолжалось до тех пор, пока песок под их ногами и прямо перед ними не решил подняться. Хэрольд понимал, что за песком скрывается что-то оставшееся от прошлого поколения, но не подозревал, что ему предстоит оказаться на высоте соизмеримой с девятиэтажным домом. Его, ещё сохранившие наружный облик руки, если не смотреть на подушечки пальцев которые были заменены липким и непромокающим, резиновым аналогом с чипом внутри кожи. Эти липки подушечки оставили его ноги дёргать в воздухе, а не падать под ускорением ветра. Поднятие робота только раззадорило и так бушующую совсем рядом бурю, в которую Хэрольд боялся угодить.

– Я попробую его отключить! – крикнула сверху Наталия.

По своей природе Хэрольд был труслив и всю жизнь старался компенсировать трусость – напором. Сейчас ему тоже было страшно, и он хотел покориться чувству страха в очередной раз, вжавшись и ждя конца, но он продолжил карабкаться.

– Если хочешь заслужить главную среди червей – ползи вверх, думать будешь потом! – повторял он себе раз за разом.

Он любил Наталию и знал, что только так можно заслужить её любовь. Показать ей, что кандидат, выбранный ей в мужья – заслуживает её больше всех!

– Что тебе непонятно в слове – я!?

Руки Наталии по локти тонули в мозгу робота.

– Я мужчина и люблю тебя! Как я могу быть там, внизу, когда любовь моей жизни здесь! – яростно закричал он.

Зло Наталии отступила, какая-то часть её почувствовала себя женщиной, нуждающейся в помощи мужчины.