Писец. История одного туриста

– А пусть Писец и выберет, – предложил Кайсар. – Он же видел Спартакиадиса. Подберёт нужную голову.

Эта идея так понравилась Кайсару и Крассу, что они тут же закончили завтрак и повели меня выбирать голову Спартакуса для отправки в Рим.

Мне не нравилась моя добрая миссия, потому что выбирать приходилось из моих же недавних соратников. Да и завтрак фазаньими костями сорвался. Но Марцеллус молчал, и я не мог отказаться, как вы, наверное, понимаете. Или-таки мог? А зачем?

Если бы отказался, то, вероятнее всего, я прибавил бы работы добрым плотникам, которые колотили кресты для либертарианцев. А работы у них и так было невпроворот. В общем, в тот день я дорожил своим шансом остаться в живых более всего на свете.

Быть рабом – не самый лучший способ существования, скажу я вам. Даже если ты раб какого-нибудь Кайсара!

Если ты раб, и не важно – человека или дурной привычки, или глупых предрассудков, то сделай всё, чтобы перестать им быть! Жизнь – она в свободе, как её ни покрути.

Но что лучше: рабство или смерть? Я не знаю ответа на этот вопрос. Но я знаю, что от рабства можно освободиться, а от смерти, пожалуй, – нет.

И в тот день я сделал-таки свой выбор – я выбрал жизнь. И сейчас я считаю, что мой выбор оказался верным.

В общем, пускай каждый выбирает свой путь сам!

И нет того судьи, который может судить с беспристрастием! И нет в мире однозначности ни в чём, и ни в ком – можете мне поверить!

А пленных либертарианцев построили в один ряд, и мы втроём пошли вдоль этого строя.

Я старался не смотреть на лица пленных.

– Эй, Писец, тебе нужно выбрать похожего! Ты не понял? – сказал Красс и за волосы поднял нашу с Марцеллусом голову. – Смотри на их морды!

Я глянул на пленных, но один из них плюнул Марцеллусу в лицо.

– Продался, гнида! – сказал он.

Красс достал из ножен свой гладиус и проткнул недовольного либертарианца. Тот осел, изо рта его пошла кровь, и он забился в судорогах.

– Так будет с каждым, кто плюнет или вякнет! – сказал Красс.

Пленные ещё не знали, что их приговорили к мучительной смерти, и что по этой причине плеваться и вякать можно было без ограничений. Можно было даже кинуться на Красса и разорвать его на части, потому что терять всё равно было нечего, а умирать со знанием свершившейся мести веселее, надо полагать. Можно даже позволить себе улыбнуться.

Но, из-за отсутствия информации о дальнейшей судьбе пленных, слова Красса подействовали на либертарианцев устрашающим образом, и они перестали выказывать своё возмущение поступком Марцеллуса.

Я тогда шёл и думал о мести Каннингему за Патрицию. Это помогало приглушить угрызения совести и неприятные ощущения в области живота, которые сопутствуют всякого рода угрызениям. Тогда я ещё думал о совести и о животе.

Мы прошли весь строй, но у меня так и не поднялась рука, чтобы на кого-нибудь указать.

– Что? Нет похожего? Не бзди, долбаный раб! Или ты показываешь нам двойника, или я отсеку тебе руки! – сказал Красс.

– Но он не сможет писать! – вступился Кайсар.

– Тогда ноги. Ходить Писцу не обязательно! Пошли обратно!

Я подумал, что пора заканчивать эту неприятную процедуру, поднял свою руку и указал на самого невзрачного либертарианца. Я решил, что ему всё равно не жить, а умереть без мучений выгоднее, чем на кресте, как ни покрути. Получалось, что я оказывал тому доброму человеку услугу на безвозмездной основе, и от этого ощущения мои угрызения притупились.

– Этот?

Я кивнул.

– Что-то не верится, что Спартакиадис был таким… Ты ничего не перепутал, Писец?

Марцеллус помотал своей головой.

– Этот не пойдёт, – сказал Кайсар. – Главный бунтарь не может быть с такой незначительной харей. И маленькой головой, к тому же. Нас не поймут! Решат, что ты хочешь обвести всех вокруг пальцев!

– Суки! Давай тогда этого! Этот побольше. Да и морда у него выразительная! – сказал Красс.

– Нет. У него страх в глазах. Вот! Вот кто нам подойдёт! Смотри, с какой ненавистью он смотрит! Прямо-таки готов разорвать нас в хлопья и съесть без гарума! То, что нужно!

– Отличный выбор, Кайсар! Эй, отделите голову и принесите мне!

Солдаты схватили выбранного Кайсаром пленного и потащили выполнять приказ, я выдохнул с облегчением, а Марцеллус – тот и вовсе успокоился.

Мы дописали письмо в Сенат и упомянули в нём, что Спартакус повержен Крассом в кровавой схватке, что полководец, хоть и получил серьёзные ранения, совместимые с его драгоценной жизнью, но сумел-таки лишить главного либертарианца головы одним ударом своего позолоченного гладиуса.

– Ну-ка, дай поставлю подпись, – сказал мне Красс, когда я нарисовал жирную точку.

Красс прочитал то, что я написал.

– Ну что ж, хорошо. Мне нравится. Если и есть ошибки – не беда, главное – почерк красивый и понятный. А не то что у долбаного сенатского секретаря – сразу не поймёшь, что он там нацарапал – всем легионом разгадываем, – сказал он. – Поздравляю с отличным приобретением, Гай!

Кайсар с удовлетворением кивнул головой.

Красс капнул расплавленного сургуча и перстнем пропечатал на письме свой знак.

– Ты куда теперь, Гай? – спросил Красс. – Если в Рим, то захвати моё письмо в Сенат, и голову Спартакиадиса заодно. Тебе доверяю, как себе!

– Хорошо, Маркус. Чего не сделаешь для друга!

– Я закончу с либерами – и тоже в Рим. Пускай готовят долбаный венок и консульский курулис!

Они обнялись.

Кайсар доверил мне везти голову Спартакиадиса – её упаковали в ящик и закинули на тощую кобылу, которую выделили мне как кайсарскому Писцу.

– За голову либера ответишь своей! – сказал мне Кайсар, когда мы отъезжали из лагеря Красса.

Полководец помахал нам своей рукой и пожелал счастливого пути, а я поблагодарил богов за то, что Марцеллус остался живым. Да и за то, что, наконец, увижу Вечный Город в его древнем виде.

12

До столицы доехали без приключений, хоть Кайсара и сопровождали лишь двое телохранителей. Но грабителей, которых в то неспокойное для Рима время развелось как мух, он почему-то не боялся.

Древний город поразил меня своей грандиозностью – здания были огромными, в особенности храмы с величественными и высокими колоннами.