Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Еду с Булг[аковым] в Невский монастырь на завтрак, а обедаю у Воейковой. От Жуковского ни слова. О Батюшкове только слухи. Поздравляю тебя с моими именинами. А. Тургенев.

У Милорадовича все пережалованы. Не знаю еще, дал ли что Глинке.

Кривцову видел вчера: бледна, но мила. Сестры тебе кланяются. У другой болят губка.

399. Тургенев князю Вяземскому.

30-го августа. [Петербург].

Карамзина – фрейлйна. Графу Кочубею и маркизу Траверсе – Андрея. Кампенгаузену – 1-го Владимира. Граф Соллогуб – в должности церемониймейстера. Князь Гагарин – в должности гофмейстера. Хитрово старику – Александра Невского. Сверх Карамзиной – шесть фрейлин: Кутузова, Балашева, фон-Троиль и прочия. Нарышкина, Мария Яковлевна – кавалерственная.

400. Тургенев князю Вяземскому.

2-го сентября. [Петербург].

Карамзина – фрейлина. Также: графиня Комаровская, Балашева, графиня Ливен, дочь куратора; баронесса Троиль, Кутузова, дочь г[енерал]-а[дьютанта]; маркиз Траверсе и граф Кочубей – святого Андрея; Хитров-Spectateur – Александра Невского; барон Кампенгаузен – первого Владимира; князь Долгоруков Василий, Поленов, Негри – первую Анну; Журавлев, Сувин, Дивов – второго Владимира, и множество по Министерству юстиции, Иностранных дел и по ведомству графа Милорадовича. Князь Гагарин – действительный статский советник и в должности гофмейстера, граф Соллогуб – в должности церемониймейстера; Родофиникину и Сухопрудскому – аренды. Танеев – камергер, Желтухив – камер-юнкер. Графу Милорадовичу – бриллиантовые знаки святого Андрея. Вот что мог упомнить из наших новостей.

Но, вероятно, будет для нас и существенно-новое, только не в виде милости. Хлопотно. Пиши больше на досуге, а на мне не взыскивай. Не знаю, успею ли писать сегодня к Дмитриеву. Чтобы умилостивить, пошлю проповедь Серафима. Теперь еще нет. Брата ожидаю дней через семь. Прости! Целую ручки у княгини и обнимаю Николеньку. Тургенев.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

401. Князь Вяземский Тургеневу.

4-го сентября. Остафьево.

Здравствуй, мой милый! Вот письмо к Гнедичу, которое прошу не оставлять у себя, хоть будь оно унизано ошибками, и бумагу, которую отдай Гречу. Если найдешь случай, скажи ему, что мне более всего хотелось бы сохранить то, что сказано о пребывании и связях моих в Варшаве и моей отставке.

У вас ли Сергей Иванович? Прислал ли тебе Василий Львович брошюрку; вот и третья, то-есть, последняя. Пришли еще, что есть, а особливо же Фонтана. Я в деревне еще не обсиделся; погода скучная, желудок не совсем вычищен; жар к занятию худо согревается; двойные рамы не везде вставлены; под ноги дует; настоящим не исключительно довольствуюсь; будущим не овладел еще твердым решением воли; пришедшие из Варшавы книги должны преданы быть рассмотрению губернатора; все это вместе и тысячу других мелочей наводят тусклость на жизнь, которая, если не совсем ясна, то никуда не годится, как эти вещи посеребреные, которые сами по себе коренной цены не имеют. Итак, прощай! Я и так сижу несколько часов за письмом, и жена зовет пить чай.

Исполни все мои поручения исправно, прежния и теперешния, и не забудь мой поклон в сестрам, который важнее всех поручений. Письмо к Нессельроде отдай именно Туркулю или Соболевскому для верного доставления в Варшаву.

Приписка княгини В. Ф. Вяземской.

Je me rappelle ? votre souvenir; me voil? rentrеe dans mes fonctions de secrеtaire. Vive la campagne pour les femmes: elles redeviennent nеcessaires aux maris. Donnez nous de vos nouvelles, et pensez un peu ? nous qui vous aimons bien.

402. Тургенев князю Вяземскому.

6-го сентября. [Петербург].

Письмо в Фовиц[кому] отправлю завтра. Вино заказал; надобно отправить, но хлопотно, и времени пет. Скорый отъезд государя, хотя и на несколько дней, завалил делами. Скажи Василию Львовичу, что Кюхельбекер едет сегодня или завтра с Ермоловым. Мы устроили его дело. Государь знал все о нем; полагал его в Греции и согласился определить к Ермолову. Я этому душевно рад и еду благодарить Ермолова. Надобно приискать другого издателя.

Еду на крестины к Кривцовым, если успею. Денег на вино присылай. Коляску отправлю. Прости!

Блудов здесь. Кажется, здоровье его получше. Булгаковым отсрочен долг на десять лет, с платежем процентов.

403. Князь Вяземский Тургеневу.

7-го сентября. [Остафьево].

Спасибо, мой милый, за два письма от 30-го августа. Благодарю за приятное известие о Софии Николаевне и за брошюры, которые немедленно возвращу. Разве я не прислал тебе объявления о «Стихотворениях» Василия Львовича? Не откладывай дела в длинный ящик, а сунь его в приспешную. Он от радости, нетерпения, смятения и так уже

Краснеет и бледнеет,
Как месяц в облаках.

Как я рад, что вице-Сушкову удалось завострит письмо свое текстом из священного писания: подвиг жизни совершен. А каков мой Кокошкин, который на плошки пишет стихи и печатает их в «Московских Ведомостях»! Признаюсь, и стихи самые сальные и вонючие. Это стоит маскарада. В этих людях стыда нет ни на грош. Я начинаю приходить в себя, ибо начинаю беситься.

Что слышно об моей отставке? А o белых панталонах? Того и смотри, что ты мне летнее платье пришлешь по первому пути. Да дай ему десять рублей: ведь панталоны более того стоют. Мои письма начинают походить на письма Галиани: тот все о рубашках хлопотал, а я хлопочу о портках. Есть ли в Петербурге «Les dix annеes d'exil» и «l'Italie» de lady Morgan? У меня продолжение Байрона: есть прелести и трагедия его. Прости! Всем сестрам по серьгам.

Да хоть спроси у Вороненко,
Когда от места прочь пойдет Емельяненко?

Мне смерть хочется видеть сестер в Москве и у себя в Остафьеве. Если Сергей Иванович у вас, обними его. Что делает Николай Иванович? Не будет ли зимою к нам?

8-го. Москва.

Что ты меня дразнит ли хочешь? В двух письмах от 30-го и в полученном сейчас от 2-го потретил ты мне о милостях. Я приехал в город, чтобы отбить свои книги. Письмо в контору отправить сейчас.

На обороте рукою княгини В. Ф. Вяземской: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу. В доме господина министра просвещения. В Санкт-Петербурге.

404. Князь Вяземский Тургеневу.

15-го сентября. Остафьево.

Вот тебе «Негодование». Сделай милость, узнай и дай мне знать верным средством, отчего указ о придворной моей отставке не является в газетах, и что делается с другою отставкою в руках графа Аракчеева? Дай знать таким же образом, что делается и у вас, то-есть, с тобою: сквозь туман твоих слов догадываюсь, что и на вас лег туман. По почте будь со мной Туманский, но ищи случаев быть со мною иногда и Солнцевым. Я здесь никого из светлых не вижу, да и видеть некого: все народ темный, везде тьма кромешная.

Будет ли война? Оправдывается ли или обвиняется Строганов? Мы, кажется, опутаны австрийскою политикою. Воевать одним не дают, воевать сам друг или сам третей – ее хочется. К тому же казна пуста, а голова еще пустее. Что же делать? Другого нечего, как ехать набивать свой желудок за гвардейским обедом, который, сказывают, заказан (уж точно заказан) за сто тысяч рублей. А в Петербурге у дураков и слюнки текут, и слезы умиления, и песок из – валится: все вместе. В каких-то газетах читал я о каком-то царском съезде; слышно ли у вас о том? Вообрази, что здесь между сенаторами ходил слух, что Картузов был отставлен за донос на меня. Намекни мне, что могло бы это значить.

Дмитрий Давыдов желал определиться к Кочубею и просил узнать меня, что за народ его окружает, и что он сам в государственном и начальническом смысле. Скажи мне при случае о том слово. Новосильцов был очень глуп и смешон с моею мною. Тот от всего отпирается и все сваливает на старшего. Ничтожные сплетники! А между тем я здесь узнал, что он при отъезде моем из Варшавы писал в Шульгину, приказывая ему надсматривать за мною и посылая копию с донесения своего обо мне в Лайбах. Все сваливают на письмо мое к жене, в коем говорю о переменах, долженствующих быть в Варшаве; разумеется, о переменах по службе и местам, а варшавская сволочь говорит, что это письмо попало в руки государя, который понял, что говорю о переменах политических. Все это воняет глупостью, как и надпись Остолопова.

Я не знаю отчего, но принимать не могу живого участия в греческих делах. Успехи могут быть, и большие, со до чего доведут? Не история ли это магнетизма? Он существует, он применяться может, но кончит ли тем, чтобы иметь бытие самостоятельное? Я все боюсь развязки: все идет горячо, и все кончится дымом. Да и чего желать для греков? Да и нам желать ли, чтобы Греция была? И так уже Европа запутана, а тут как еще сядет к ней на голову новая забота, то и пуще перепутается. Цари рады, чтобы горячились и рыцарствовали за Грецию: она отвлекает народы от главного дела. Немецкие энтузиасты уже забыли о своем освобождении и с красным крестом на груди бегут резать туров. Чего лучше для правительств? Пускай печки выдыхаются на чужой счет: у них от угара голова не заболит. Воля ваша, а мне какой-нибудь процес с vrai libеral, или прошение в отставку моих любезных товарищей придворных гораздо занимательнее всей этой резни, которая резнею только и кончится.

Греч обещался мне дать таблицы ланкастерские русские; сделай милость, выпроси их и перешли: я у себя в деревне завожу училище. Прости, мой милый! Заготовь на досуге ответ на это письмо по пунктам и при случае доставь: ведь случаев много. Обнимаю тебя от всего сердца.

405. Князь Вяземский Тургеневу.

[Вторая половина сентября]. Остафьево.

Я получил твое конвертное отношение от 13-го сентября, и перед тем – записку с сенатскою бумагою. Что не говоришь ты мне, получил ли ты мое известие о «Стихотворениях» Василия Львовича; а если получил, то отчего не печатаешь его в «Сыне»? Если тебе некогда печатать, и нет у вас человека на примете, коему доверить можно заботы о печатании, то отошли манускрипт сюда. Мы здесь у Семена напечатаем не хуже и скорее вашего. Ты – странный человек: все откладываешь дело, которое отлагательства не терпит. У Василия Львовича воды давно уже прошли и так и прет его издание; что мучить его долгими родами?

Москва, говорят, вся иструсилась и искланялась от приезда Ермолова и Завревского. Без стерлядей дело не обойдется.

Не затерялся ли у тебя один варшавский пакет, перед последним, то-есть, присланным от 13-го сентября? Я что-то в газетах своих расчесться не могу. Василий Львович гостил у нас несколько дней. Что за милое отрочество! Он теперь возится с воззванием к грекам из Байрона и верно желает скорее войны, чтобы нацечатать его. А я начал возиться с «Дмитриевым». Кое-что уже написано: будут смотры новые. Но ученое общество признает ли мои ереси? Я все хлещу и всех. Хочется посалит мне это несколькими анекдотами: намекнуть об опале его при Павле и промолчать про последние победы его действительные, но бездейственные. Только с ним нескоро сговоришься, а оскорбить его недотрогость не хочется. Скажи Гнедичу, чтобы он скорее высылал требуемое мною. Кажется, костромскую поездку свою отложу до первого пути, то-есть, весь октябрь просижу здесь. Кстати о первом пути: не забудь по первому снегу напечатать мой «Первый Снег» в «Сыне». Не отпрягается ли Воейков из колесницы? Мне что-то так сдается по некоторым догадкам. Скажи ему, чтобы он прислал мне второй том «Образцов», коего еще не имею. Спроси у Сленина, может ли он выдать мне особо второй том «Истории» Карамзина первого издания? Не забудь: меня о том просили Четвертинские. Или не осталось ли у Карамзиных разбитого экземпляра? Деньги надеюсь доставить на будущей неделе. Прости! У вас ли цареградец? Что слышно о Жуковском?

Приписка княгини В. Ф. Вяземской.

Je vous prie de remettre aussi la lettre, adressеe ? madame Knoring, ? Mr. Turkol.

406. Тургенев князю Вяземскому.