Странные истории

Кукушка, то есть, Вероника, наоборот, оказалась очень приветливой и разговорчивой, и совсем не была похожа на ведьму, которая «увела папу из семьи и лишила девочек счастья», так говорила бабушка. Но Ксюша не любит её. Она не любит её ещё больше за милость и приветливость. Ей кажется, что «милость» и «приветливость» стали причиной ухода отца из дома. И чем она была проще и ласковей с девочками, тем сильнее ненавидела её Ксюша.

А однажды она попросила отца сходить с ней на кладбище к матери. Отец согласился. В воскресенье они пошли на кладбище, оно оказалось не слишком далеко, можно даже было не пользоваться городским транспортом. Они пошли всей семьёй, хотя Ксюше этого и не хотелось. Ксюша думала, что они сходят вдвоём и мечтала об этом, а тут: мальчишки с криками носятся по каким-то свалкам, залазают на гаражи, Вероника их ругает. Рита едет у папы на плече, а Ксюша идёт сзади. К ней никто не пристаёт и ей ничто не мешает запоминать дорогу.

Нет, это не было посещением кладбища. Это была экскурсия, с вскапыванием холмика, с покраской низенькой оградки вперемежку с бранью на мальчишек.

На следующий день она убежала на кладбище одна, никого не предупредив. Она повыдёргивала все цветы, что были посажены рукой Вероники и когда ярость улеглась, то упала на холмик, обняла крест рукой и дала волю слезам. Ксюша не хотела плакать, слёзы текли сами и она, выплакавшись, немного забылась. В дремотном состоянии она увидела как мать ходит вокруг могилки и собирает разбросанные Ксюшей цветы. «Мама, не надо!– хотела крикнуть ей девочка, – это всё она, она!» – но губы не слушались её, а мать всё поднимала и поднимала брошенные недораспустившиеся георгины и они неожиданно в её руках расцветали ярким необыкновенным цветом.

Ксюша не заметила как стал накрапывать дождь, и только после того как платье её промокло, она вдруг ощутила озноб, но встать не встала. «Лучше я умру здесь,– подумала она,– и буду как мама приходить уже к Рите, ведь она помнит меня и любит, а меня никто не любит».

– Да вот же она!,– раздался прямо над её ухом женский голос,– плащевку давай, продрогла вся! – Вероника быстро стащила с Ксюши промокшее платье, укутала её в свою кофту и, прижимая к себе, понесла.– Девочка моя!– повторяла она, целуя Ксюшу в плечи и руки,– Господи, да что же это такое! Почему столько горя и ей одной!? Да какое же сердце всё это сможет вынести!? Девочка моя, не виноватая я перед тобой, крест поцелую, Богом поклянусь, если хочешь!? Взрослые куролесят, а детям достаётся. Господи! Как же это!?

Утром Ксюша проснулась, когда солнце было уже высоко. За перегородкой слышался неразборчиво голос отца. Его перебил голос Вероники:

– И когда вы успокоитесь? Мой первый счастье где-то ищет, ты доискался, что без слёз не взглянешь.

– Верунь, ну хватит тебе, всё успокоиться никак не можешь…

– Это ты дочь чуть не потерял, а меня успокаиваешь. Кто кого успокаивать должен?

– Почему ты ей не объяснил, что когда мы встретились, ты уже давно был в разводе? Молчишь! Ну, молчи, а я молчать не буду, я вот прямо сейчас пойду и всё ей объясню. Послышались шаги. Ксюша прикрыла глаза

– Не спишь ведь!– сказала Вероника, по-матерински, присаживаясь на край постели.

– Не сплю,– согласилась Ксюша. Только мне не надо ничего говорить, ладно.

– Ты всё слышала?

– Нет, мне мама сказала…

– Девочка моя… Как это?

– Просто… Сказала и всё. Там на кладбище. И я на вас ни капельки не сержусь. Просто обидно.

– Правда! А почему обидно?

Ксюша ей не ответила.

Саратов. 2007.

Солнышко играет

(рассказ)

Нет, это необыкновенный день, это замечательный день. Только вчера была пасмурная погода и жена Сергея Сергеевича Лена не знала куда себя деть. Она ходила по комнатам, обвязав голову платком, потому что та с утра трещала и под глазами были синие круги, а отёкшие веки на треть закрывали глаза. Ещё вчера, а вчера в Великую субботу было ещё и Благовещенье, она допекала со своей свекровью Полиной Ивановной куличи, готовясь к светлому воскресенью, и они обе то и дело склонялись над ведром с тестом, потому что было важно знать подошло оно или не подошло. В это время Старый кот Мусус свалил чеплашку с мукой и они немного расстроенные, не зло, а нравоучительно роптали на старого кота.

Полина Ивановна говорила:

– Эк, оказия! Глаза что -ли повылазили у старого, взял и забурдюжился сам не знает куда. Только вчера всё выскребли и на тебе.

– Мама, мама!– раздался из смежной с кухней комнаты голос снохи,– Чундрины не звонили?

– Не звонили, а что?

– А Жирновы не звонили?

– Да нет, никто не звонил.

– Странно, как будто все вымерли. Завтра Пасха… и никто…

– Давай раскладывать по формам, хочется по телевизру схождение святого огня на гроб Господень посмотреть.

– А что, он ещё не сошёл?

– Не сошёл, уже десять минут прошло, как дверь в куликвию закрыли, а огня пока нет,– озабоченно сказала свекровь.

– Может и не сойдёт?

– Что ты! Не сойдёт – это конец света. В самое последнее время огонь не сойдёт, а после этого миру конец.

– Страхи какие!

– Я Косте велела перед телевизром сидеть и следить; как огонь сойдёт, чтобы позвал.

– А кота тряпкой надо было проучить, чтобы не забывал.

«Мама, бабушка, огонь!»– раздалось из зала и обе, сноха и свекровь, не успев вытереть от теста руки, устремились к телевизру.

Всё это было вчера, а сегодня, с утра проезд заполнили люди. Сегодня самый долгожданный день в году – Пасха. Такое количество людей на проезде бывает только в этот день, потому, что через проезд – самая прямая дорога к кладбищу и по нему идут и идут люди. Идут по одному, вдвоём и целыми семьями, неся в руках и за спиной, набитые до отказа съестными припасами, сумки и рюкзаки. Кажется, что весь город сегодня собрался выехать на кладбище, оставив пустыми многоэтажные дома.

Что дома? Что улицы? Разве можно сегодня сидеть дома!? Солнце с раннего утра льёт на землю благодатный свет и хочется его лучи щупать руками. Люди подставляют под солнечные лучи бледные лица, и солнце лижет их тёплым языком. Хорошо! Божественно хорошо…

– Полина Ивановна! Вы идёте с нами на кладбище?– Суровцевы уже ушли. – Раздаётся за переборкой голос.

– Нет, я иду в церковь.

– А кладбище как же?

– На кладбище идут сын со снохой.

– Вы значит разделились?

– А как же. Мы Пасху празднуем каждый по- своему. Я в церкви – они там. Когда жили в Малой Крюковке, то в этот день на кладбище не ходили, в яйца вся деревня играла на лужайках у домов.

Всё правильно – мы идём на кладбище… так оно и есть. Мы на кладбище, а мать в церковь, очень хорошо. У нас разделение. Мы без этого никак не можем. Нам надо обязательно поврозь. Потому что ей в церковь надо, а нам на кладбище требуется. Ладно, не будем отменять установившейся традиции. А где сумка? Ах, да – вот она. И чекушка в ней?

– И чекушка тоже.

– А Суровцевы значит уже ушли?