Странные истории

– Всё так,– проговорил Сеня, пытаясь проникнуть в сказанное,– я корвалол пил – не помогает.

– Истинная жизнь течёт в глубоком сердце, и эта жизнь сокрыта не только от людей, но и от тебя самого. Это сердце не подчиняется законам природы, оно превосходит всё земное. А ты, – кор-ва-лол. Данное свыше корвалолом не вылечишь.

– А как же мне, батюшка, быть? – опешил Сеня.

– Подобное лечится подобным.

– Что же подобное?

– Бог.

И вдруг, батюшка Пахомий соскочил с скамейки и с криками, побежал вокруг песочницы, изображая ястреба, который хочет утащить цыплят, которых налепили девочки. Маша и Нина захлопали в ладоши, замахали руками, пытаясь защитить цыпляток от коварного хищника, но батюшка, изловчившись, всё же схватил одного цыплёнка и, поднеся его к Сене, сказал, бойся, чтобы тебя вот так же не утащили.

С тех пор прошло три года. Отца Пахомия похоронили рядом с часовенкой. Эту часовенку, почти до конца, срубил Сеня. Рубил после работы в поле, рубил в холод и зной. Ему никто не помогал, но и явно не мешал. Зато к часовне приходил каждый день отец Пахомий и наставлял Сеню, что и как должно быть. И если Сеня сетовал на нехватку материалов, то старый священник говорил: «Ты только верь, Семён, и всё будет, тебе даже и просить ничего не придётся. Верь, ведь это так просто».

Рубил часовню Сеня один, а вот класть верхние венцы и крыть крышу народу прибавилось. Пришёл с топором шурин, за ним пришли два сына бабушки Тани Фёдор и Артём, отец Маши и Нины, пришёл с того конца деревни, даже не зная, что здесь собралась целая артель.

– Нам такие длинные как раз и нужны,– пошутил Сеня, увидев Артёма.– Стойку как будем ставить – он её, в аккурат, и подержит.

Перед тем как установить крест, на крышу стали поднимать стойку. По сути, стойка – это хорошо вытесанное бревно. Его поднимали верёвками.

– Ещё разок! Ещё взяли!– командовал Фёдор, ловко орудуя вагой и направляя комель в засеку. Наконец – нижний конец заправлен и начался медленный подъём. И в то время, когда стойка почти встала на своё место, то есть, заняла вертикальное положение, случилось ужасное – одна из растяжек лопнула и стойка, потеряв равновесие, накренилась и стала падать на стоящих внизу людей. «Поберегись!– кричал Артём, видя со стороны, как стойка падает прямо на братьев. Он, перепрыгивая длинными ногами через доски, бежал к мужикам, понимая, что не успеет и что несчастье неминуемо. А что он мог сделать, разве только свою голову подставить.

Стойка падала медленно и тяжело. Сеня был на самом верху, он видел падающую стойку, видел внизу мужиков, на которых она падала, и бегущего к ним Артёма. Сеня не мог кричать, спазма перехватила горло и он только сипел. Но вдруг, когда до мужиков осталось не больше метра, стойка круто изменила направление, как будто её кто оттолкнул рукой, и упала в стороне.

– Я же видел! Я видел, что она падает на вас!– кричал и радовался Артём. Если бы не видел – не поверил бы. В это время из-за угла часовни появился с палочкой в руке отец Пахомий.

– Батюшка,– кинулся к нему на встречу Сеня,– стойка чуть мужиков не зашибла!

– Так ведь не зашибла же,– проговорил он, и добавил,– пока строятся часовня и церковь – никаких несчастных случаев не будет.

– Отец Пахомий умер зимой в крещенские морозы. Похоронили его около часовни. Николай и Сеня вытесали ему хороший дубовый крест. А через неделю на могилку пришёл Сеня и прибил дощечку с надписью:

«Верьте, ведь это так просто».

Подошёл Николай, спросил:

– Что ж, не имени ни отчества? Не по- людски как-то.

– Всё по- людски, имя его и так никто не забудет, а то что говорил, могут и забыть.

Через неделю он принесёт ещё одну табличку и прибьёт её рядом с первой.

О церкви в селе, пока не говорят.

Робостно

(рассказ)

У маленькой Ксюши нет Мамы. Вернее она есть, но об этом взрослые не знают. Они думают, что они её закопали в могилке, поставили крестик, затем собрали поминки и всё. Нет, не так. Просто взрослые в этих случаях, похожи на совсем ещё маленьких детей, как Рита – её маленькая сестрёнка. Вот та действительно ещё ничего не понимает. Ей два года, она умеет говорить и набивать себе шишки и делать царапины. С ней постоянно возится бабушка. Рита её любит и завёт мамой. Глупая, она даже не знает, что это не мама, а мамина мама. И когда Ксюша говорит сестрёнке, что она глупая, то бабушка ворчит и поправляет: «Нельзя так говорить о сестрёнке. Она не глупая, а глупышка». Только какая разница между словами «глупая» и «глупышка» Ксюша не знает. Она вообще многого не понимает в жизни взрослых. Например, не понимает почему с ними не живёт отец, а ведь раньше, когда была жива мама, он был вместе с ними. Теперь он приходит раз в неделю, а то и реже, приносит какую-нибудь игрушку Рите, спрашивает: «Как дела» у Ксюши и разговаривает с бабушкой.

Они, обычно, общаются на кухне, плотно закрыв за собой дверь. Однажды дверь не была плотно закрыта и Ксюша услышала, что речь шла о какой-то Веронике. Бабушка сидела за столом, обхватив голову руками, а отец ходил от двери к окну, не переставая курил и говорил:

– Вы, Елизавета Терентьевна, просто не понимаете. Вероника хорошая женщина, она любит детей, но ей просто не повезло, ошиблась.

– Это ты называешь словом «ошиблась», – перечит бабушка, – Кукушка она, вот и всё. Не повезло видишь ли ей. А мне, значит, зятёк дорогой, повезло по-твоему? Двое на моих руках, мал – мала меньше, а ты хочешь на мою шею,– и она, закрыв лицо руками, заплакала. Когда она плакала, отец ещё быстрее начинал ходить по комнате, тыкал сигаретой в пепельницу и говорил:

– Я вас прошу потерпеть ещё чуть – чуть, всё образуется. Мне должны дать хорошую работу, естественно, зарплату. Вы же не хотите использовать первый вариант? Вы же этого не хотите!?– Дверь плотно закрылась. Больше Ксюша ничего не слышала кроме отдельных слов: «больница», «операция», «выплаты», «собес», «опекунство». Кроме слов «больница» и «операция», других слов девочка не знала.

О чём они говорят – Ксюша не понимала. Не знала, кто такая хорошая Вероника? И почему её называет бабушка кукушкой. У Ксюши есть книжка с разноцветными иллюстрациями и в ней изображена кукушка. Это птица, в небольшую полоску с рябинкой. «Наверное, Вероника, так одевается похоже», – подумала она,– и ещё у кукушки хвост длинный. Бабушка то же говорила про какой-то хвост, ничего у взрослых не понять. Но после таких разговоров ей очень хотелось увидеть эту самую загадочную Веронику.

«Наверное, на ней папа хочет жениться? – решила Ксюша,– а бабушка недовольна, вот они и спорят». Сделав такой вывод, Ксюша перестала вслушиваться в разговор и направилась в другую комнату к Рите. Рита тихо играла в кроватке с пластмассовым попугаем, увидев сестрёнку, протянула к ней ручки и запрыгала от радости.

Ксюша подошла к Рите и, обняв её, проговорила так как обычно говорит бабушка: «сиротиночка ты моя сиротиночка! Горе ты моё горькое!»

Мама у Ксюши, умерла полгода назад. После родов, она долго болела, часто лежала в постеле и лёжа кормила Риту. Ксюша тоже любила лежать вместе с ними и слушать всякие истории, которые рассказывала мама. Она была очень добрая и ласковая. Ксюша и сейчас помнит её руки и глаза. Вот и теперь, когда Ксюша засыпает, то чувствует, как эти руки гладят её по голове. Этого прикосновения она ни с чем не спутает и потому ей больше всего нравилось засыпать… в это время приходит мама. Ксюша это чувствует, хотя этого и не видит. Но, она видит её, когда мама сидит у окна и что-то шьёт, но почему-то никогда не произносит ни одного слова. Ксюша наблюдает за ней из-под одеяла и молчит. Однажды она громко позвала её «Мама! Мама!» И это, как она поняла, маме не понравилось, она повернула к дочери лицо, приложила палец к губам так, как когда просят молчать, взяла со стола Ксюшино платье, и, покачав укоризненно головой, вышла в другую комнату.

В это время вошла в комнату бабушка с Ксюшиным платьем. Она повесила его на спинку стула.

– Баб, а ты не видела маму?– спросила внучка.

– Нет, не видела,– проговорила бабушка,– сегодня мне ни один сон не приснился.

– А ты разве сейчас с ней не встретилась, когда шла сюда?

– Нет, лапочка моя, не встретилась,– и бабушка испуганно приложила ладонь ко лбу внучки.

– А где ты взяла моё платье?– допытывалась девочка.

– Где ты его положила, там я его и взяла.

– А где, где?– уточняла Ксюша.– Но Елизавета Терентьевна посчитав, что внучка озорничает, не ответила и ушла на кухню.

«Странно,– подумала Ксюша,– бабушка её не видела, а ведь они должны были с ней обязательно столкнуться в прихожей. И потом, почему мама не разрешила звать её? Это было загадочно. Почему мама таинственным образом приходит в детскую, что-то делает с её платьем и при этом её в доме никто не видит, потом – это был не первый приход матери. Она приходила и раньше, поправляла одеяльце на сестрёнке и уходила, только тогда Ксюша думала, что это ей всё снится. И она иногда рассказывала бабушке про эти появления, но как про сон. А теперь, оказывается, что это не сон. И мама совсем живая… да-да… живая, только не живёт вместе с ними, а приходит, и у неё светлое и спокойное лицо и ничего не болит. Она ей сама однажды сказала: «У меня, дочка, ничего не болит, я здорова, только я не могу быть с вами».

В понедельник бабушку увезла скорая помощь, у неё сердце. Ночью с ними ночевала соседка, подруга бабушки, утром она разговаривала с кем-то по телефону и долго плакала. С кем она говорила по телефону? – Ксюша не знала. А через некоторое время пришёл отец. Он вполголоса разговаривал с соседкой, говорили о похоронах и поминках.

В комнатах, после смерти бабушки, повисла тягостная тишина. Даже Рита и то присмирела и потихоньку играла со своим пластмассовым попугаем. Соседка от них почти не уходила, она хлопотала на кухне, часто всхлипывала и говорила вслух: «Что же это такое, совсем осиротели, вот и Лизоньку Бог забрал. Думали, что она ещё поцыкает. Кому нужны чужие дети!?»– из кухни слышались вздохи и бряканье посудой. Когда соседка чем-нибудь была недовольна или расстроена, она всегда брякала посудой. К вечеру приехал отец. Он сказал соседке, что квартира продана и они переезжают.

Начали упаковывать вещи. Их упаковывали целый вечер, а утром к Ксюше пришла мама, пришла в последний раз. Больше она её, кроме как во сне не видела. Мама села рядом с девочками на софе и долго смотрела на них любящими и задумчивыми глазами. Рита проснулась и тоже уставилась на маму. Мама погладила её по головке и обращаясь к Ксюше сказала: «Будешь приходить ко мне на могилку, ладно». Ксюша ничего не успела ответить, как образ матери стал светлеть, светлеть, пока не разошёлся в воздухе как дым от папиной сигареты и его не стало.

Квартира, в которую они переехали, была больше той, в которой они жили с бабушкой, и эта квартира была в новостройке, на самом краю города. Рядом строились ещё дома, фыркали самосвалы, отвозя грунт и привозя кирпич, скрипели, поворачиваясь, башенные краны, светились огоньки сварки. Ксюша подолгу наблюдает с девятого этажа за строителями. Папа ходит и радуется тому, как он удачно продал две квартиры и приобрёл вот эту. Ксюша его радости не разделяет. Ей вообще не нравится и этот дом, и это место, и визгливый лифт за стеной. Ей не нравятся эти дурацкие обои, дурацкая люстра и вообще ей хочется домой.

Рита домой не хочет, она весело играет в новой детской и ей всё нравится. «Глупышка,– подумала Ксюша и улыбнулась ей, как могла,– ты радуешься потому, что ещё совсем ничего не понимаешь. Не понимаешь, что мы больше не увидим бабушку и не услышим звякающей посуды рассерженной соседки. Мы много чего не увидим из прошлой жизни. И ещё, она – Ксюша не увидит мамы, потому, что она сюда просто не придёт. Ведь она же сказала – «Приходите ко мне на кладбище». А где это кладбище? Ксюша не знала. Может быть, надо ехать за три–девять земель, как в сказке. Спросить отца, она не решалась, а кроме него Ксюша никого не знала.

В окно она видела, как бегают во дворе ребятишки, но ей во двор не хотелось. Ей хотелось сидеть в комнате и чтобы к ней никто не приставал ни с советами, ни с расспросами, ни со всякими жалостями. В ней, вроде, всё окаменело внутри, и она, подойдя и обняв сестрёнку, произнесла: «Сиротинушка ты моя, сиротинушка!»

Они приехали во второй половине дня. Они – это кукушка, то есть Вероника и двое мальчишек. Один был возрастом как Ксюша, а другой постарше. Они сразу стали ходить по всем комнатам, ковыряться в носах, и радоваться, говоря: «У нас теперь будет отдельный туалет и ванная комната и собственная спальня». Они совершенно не замечали девочек, ходили как хозяева и когда буквально натолкнулись на них, то вытаращили глаза и премного удивились: «Откуда такие?». Это были их сводные братья. Но Ксюша этого слова ещё не знала.