«Постояльцы черных списков»

– Да, сын, истинно так, – кивнул Валерий Павлович.

– Любовь, дитя, – проворчал Михаил Кульчицкий, – лабиринтодонты, великие системы Басилида и Маркиона, изображение Троицы, как трех зайцев со сцепленными и образующими треугольник ушами, вуджуд и махийа, существование и сущность, начинающей порноактрисе обещают, что ее дублершей будет сама Мишель Пфайфер… А мой брат что, не дитя любви?

– Но ты дитя последней любви! – закричал его отец. – После того, как я помог твоей маме тебе сделать, мы с ней уже никогда не занимались…

– Чем? – спросил «Вальмон».

Стремительно забывая о проблемах характерного для него сына, Валерий Павлович Кульчицкий принялся вспоминать о своих.

– Чем, папа? – устав ждать ответа, поторопил его Михаил.

– Да почти ничем… – удрученно сказал отец.

«Оставьте всю эту жизнь и презрите все временное». Так говорил апостол Андрей, и когда-нибудь они прислушаются к его словам и осознают двойственность любой истины.

Не заметив ни намека на ее существование, они станут верными своей удавке.

Ты не сорвала мой флаг – сломала сам флагшток; we can work it out, забудь о сказанном, прощай навеки, привидения из этого зеркала еще не выходили, хватающее за душу кишение подрастающих невест, тревожа, разжигает чувственность: неугомонный демонолог Тэцу Кавасима делает себе сэппуку уже сейчас.

Он вскрывает живот из-за любви к Мидори Сато.

Тэцу Кавасима приверженец старых традиций; он предпочитает пиву сакэ, медитируя и в те пятнадцать минут, которые отделяют его от вечности. Тэцу видит торчащую из воды длань – человек тонет, но проплывающие мимо него на прогулочных лодках оптимисты лишь пожимают его руку.

– Я стараюсь быть, – говорил разящий смертью старьевщик Хирота бездомному токийскому юноше.

– Кем быть? – спрашивал Акэти Миура.

– Быть… – бормотал старьевщик. – Быть.

– Кем?

– Просто быть.

За восемь лет знакомства с Мидори Сато Тэцу Кавасима не раз ощущал с ней сильнейшую внутреннюю связь. Если у него болела голова, то она болела и у нее; тоже самое происходило и когда у него чесались уши – сейчас он думает о том, заболит ли у нее живот после того, как он разрезал свой.

Живот у нее заболел.

Но он болел у нее и вчера.

Будет болеть и завтра.

Мидори Сато беременна от любимого мужчины, и она едва сдерживается, чтобы не прослезиться от счастья.

Тэцу Кавасима ничего об этом не знает.

До вечности ему уже меньше пяти минут, под его ногами валяется окровавленный нож; Тэцу Кавасима вплотную подходит к кромешной скуке небытия и чувствует себя потерявшейся собакой Лордом – он помнит, как он погнался за палевой сукой. Уступил дорогу страсти: бежал, еще бежал, догнал, оприходовал, стандартные ludus sexualis… помню, помнил, но не дорогу домой; пошатываясь от неизвестности, Лорд брел вперед. Его глаза быстрее привыкали к темноте, чем к свету; прошла страшная ночь и наступило не менее страшное утро. Тэцу Кавасима не слышал о долгожданном счастье своей возлюбленной, Лорд не знал чем бы ему себя прокормить – знать он знал, но как воплотить это знание в жизнь совершенно не догадывался. Подметая улицу пожухлым хвостом, он уныло покидал центр города.

В эту минуту возле него остановился серый джип.

Заднее стекло опустилось и оттуда выглянула огромная морда мраморного дога; судя по трещинам на его языке, дог был очень стар. Но он сыт. Он окликает голодного Лорда:

– Эй!

– …..

– Прокатимся?

– Это вы мне? – недоуменно переспросил потерявшийся пес.

– Тебе, красавчик, тебе. – Высунувшись из окна еще дальше, дог похотливо облизнулся. – Ну как, прокатимся?

Лорду на миг стало жутко. Мерзко. Дико. Но его тело неуклонно молило о выживании – оно было готово принять любые удары.

Удары члена. Судьбы.

Члена, как судьбы.

Удары судьбы.

– А накормите? – спросил Лорд.

– И накормим, и напоим, – ответил дог, – ни о чем не пожалеешь. Ты к подогретым сливкам как относишься?

– Неплохо… – прошептал Лорд.

– Вот и по рукам. – Дог самодовольно рассмеялся. – То есть, по лапам. Хозяин, впусти его!

Увидев перед собой открытую дверь, Лорд нехотя запрыгнул в новую жизнь. Терпи… не ломайся, выде….рррр.. живай… все закончится. Непременно. Нескоро. Непременно… новая жизнь началась еще в дороге.

В дороге не домой.

Облака, думается мне, имеют границы. Всё, что выше них, уже нет, не имеет; в последние секунды перед тем, как войти в открытую дверь вечности, Тэцу Кавасима успел пожалеть о том, что он так и не отважился на древнейший самурайский обычай «Цудзигири», заключавшийся в опробовании своего меча на первом встречном.

Учитель музыки Тагаси, также любивший Мидори Сато и восьмой месяц ждущий от нее здорового ребенка жалел об ином: его лучший ученик Юкио Савамори, некогда являвшийся главной надеждой Японии, в десятилетнем возрасте так исполнил второй концерт Рахманинова, что наряду с ошеломленным премьер-министром, ему аплодировала и очнувшаяся от нервной спячки богиня Аматерасу – в дальнейшем Юкио Савамори сумасбродно встал из-за рояля, и в конце концов оказался в одном из подразделений «Якудза».

«Тени лотоса» – влиятельнейшей группировке, возглавляемой компанейским извергом Акэти Нобухарой.

Гангстер из Юкио Савамори вышел абсолютно никудышний, и первое же задание, состоявшее в погроме «Сусийной белого тунца», принадлежащей враждовавшему с Нобухарой Синдзаэмону «Лосю» Мацуде, закончилось для него сердечным приступом еще не подъезде к объекту.

По существующей в «Якудза» практике ему пришлось отвечать отрезанными пальцами.

За каждый провал по одному.

В недалеком будущем пальцев у Юкио Савамори осталось совсем мало: для дел он стал непригоден, но по волеизъявлению проявившего исключительную благожелательность Нобухары, частенько повторявшего: «не своей ты дорогой пошел, сынок – на рояле надо играть, а не ствол в нем прятать», Юкио Савамори, отрубив напоследок левый безымянный, позволили с позором удалиться и даже поспособствовали устроится в детский сад ночным сторожем.

Проводя там свое плохо оплачиваемое время без радости за его проведение, Юкио Савамори случайно обнаружил игрушечное пианино с одинаково звучавшими клавишами. Приоткрыв крышку последним оставшимся пальцем, он тупо уставился на одноцветную клавиатуру. Надавил… для его слуха, все еще не забывшего о былом, изданный звук непереносим; Юкио Савамори инстинктивно выпрямился и, не выкрикнув ни «Положить!», ни «Преодолеем!», снова ссутулился.

Юкио разрыдался.