ПоЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 4

***

Вера пришла вчера – в понедельник, двадцатого – глубоким вечером, без предупреждения.

Я только выпрыгнул из душа после дневного марафона по милицейским управлениям, где выручал из камеры соседского оболтуса.

После общения с бесом-генералом, а затем одноклеточным Егоркой, я чувствовал себя выжатым лимоном и не хотел жить.

Но пришла Вера, прильнула, обняла. Я сосал ее нижнюю губу, пахнущую гигиенической помадой, и трогал под юбкой. Я ожил.

«Мой источник силы находится в ее свадхистане».

Недавние обиды на Веру казались глупостью, бойня на Майдане – маразмом, а измена с соседкой – дурным сном.

«Этого НЕ-БЫ-ЛО!

Приснилось в бреду! От передоза снотворного…

Есть лишь Вера!».

Успокоив себя надуманной правдой, безумствуя в любви и обожании, я тут же, в прихожей, взял ее сзади.

Вера смущенно тихонечко сопела, а я – на мгновение выныривая из мира блаженства в мир ощущений, приходя в сознание – вспоминал бессмертную мантру Фауста о мгновении, которое должно остановиться.

***

Это было вчера.

А сегодня, двадцать первого января, после обеда, я понял, что люблю Веру, и хочу, чтобы она стала моей маленькой женой-ребенком.

Я понял это после обеда, когда мы гуляли в парке. Вера держала меня под руку и щебетала о чем-то своем, студенческом.

На нас поглядывали прохожие, и – видимо – думали, что гуляют папа с дочкой или учитель с ученицей, или брат с младшей сестрой.

Мне было приятно думать, что они так думают, а может, они так – и в правду – думали.

Я слушал Верино щебетание, любовался румяными детскими щечками, а сам цинично и расчетливо представлял, как мы возвратимся домой, и…

«…прямо в коридоре, не дав опомниться, как вчера…».

От этих мыслей у меня до боли налилось, и уже не было желания гулять парком, а хотелось скорее возвратиться домой, к заветной вешалке.

***

Но тут случилось чудо!

Я повернулся к Вере, полюбоваться ее смехом над нею же рассказанным анекдотом, и заметил на точеном носике капельку влаги.

Сопелька висела на кончике, бриллиантово переливалась в лучах январского солнца.

Вера инстинктивно ее смахнула варежкой, и дальше продолжила свой рассказ. Но этого оказалось достаточно, чтобы опалить мое – и без того влюбленное – сердце.

Мне и раньше приходилось подсматривать за Верой, замечать разные, по умолчанию таимые, неприглядности, с нею связанные – совместное проживание к тому располагает.

И если для двадцатилетнего парня эти подглядки вели бы к незлобивым насмешкам, то для меня, сорокапятилетнего, с каждым таким разом Вера становилась все ближе.

Их было не так и много, этих милых тайн, как-то шмыганье носом, икание или нежданная отрыжка после обеда. Но самыми милыми, которые размягчали мое сердце, окутывая его теплой волной, были невольное Верины пуки и забытые в ванной девичьи трусики.

Я на пуки не реагировал, делая вид, что не слышу, а, обнаружив трусики, украдкой подносил к губам, целовал и клал на место.

С каждым таким наблюдением, я все больше влюблялся в мою земную девочку, которая сморкается и пукает. Однако последним решающим камешком на чашу моего решения стала капелька соплей на кончике ее носа.

После того, как ее увидел, я решил жениться на Вере.

***

И вот теперь, вспоминая дневное наблюдение, я прижимался к теплой Вериной спинке и думал, что завтра же сделаю ей предложение.

«Для этого нужно колечко, но я сделаю без колечка…

Так не хочется откладывать признания, тем более – омрачать светлую любовь чужой смертью».

Я не знал – почему, но чувствовал: откладывать не стоит.

Мысли мои из радужных обратились серыми. В ночной тишине, в уюте Вериного тепла, мне виделась вся хрупкость нашего положения. Виделся враждебный мир за стенами, который хочет нас разлучить. Потому, что по его законам – наша связь неправильная и вредная, и существовать не должна.

«Она бы и не существовала, если бы…».

Я не хотел об этом думать. Мысли мои почернели.

Я понимал, что никогда не смогу расплатиться за свою ошибку, за договор с Велиалом, за загубленные неведомые души.

«Перед тем, как делать Вере предложение, я должен ей обо ВСЕМ рассказать!».

Глава двадцать шестая

Ночь с 21 на 22 января 2014 года

***

Я провалился в липкую дрему, в параллельное измерение.

Там была та же комната, и диван, и спящая Вера.

В кресле сидел Велиал.

– Совет да любовь, – сказал Велиал.

Кресло, наяву протертое и шаткое, под ним казалось роскошным царским троном.