Тайны лабиринтов времени

– Пусть сами и скажут.

– Я, Олгасий, сын скифского князя, клянусь до конца своей жизни бороться с татарами и османами. Это они убили моих родных, разрушили мой город и мой мир. Не дам рабству погубить свой народ, всей своей жизнью буду защищать детей и женщин от рабства, а стариков – от преждевременной смерти.

– Мы с тобой, капитан, – ответил Диомед.

– Ты говоришь за всю команду? – Олгасий обвел взглядом моряков, стоящих вдоль борта.

– Мы все оговорили еще там, на берегу Италии.

– Тогда курс на Одессос, абордажной команде быть готовой.

Ариан, писатель и историк, посетивший Северное Причерноморье во II веке н. э., сообщал, что местные жители и прежде питались хлебом, а значит, занимались земледелием, но после вражеских нашествий поклялись не строить домов и не бороздить землю плугом, пока идет война и нет защиты от набегов. Ясы строили военные поселения, напоминающие небольшие города, и укреплены они были так же хорошо, как хорошо укреплена иная крепость; они имеют свою высокоорганизованную армию и беспрекословно подчиняются своему атаману.

Арабский историк Масуди писал: «За царством Алан находится народ, именует себя касак или яс, они живут на всей земле между горой Кабх (Казбек) и Румским (Черным) морем. Среди всех племен и народов, живущих на берегу Румского моря, нет народа с более чистым лицом и изысканной наружности, чем эти касаки. Нет более красивых женщин и мужественных мужчин, чем они. Женщины стройны и тонки в талии, с красивыми бедрами и выразительными глазами. Касаки не позволили поставить над собой единого царя, они вольные люди – ясы».

Казаки.

– Бей его, хлопцы, режь его!

– Зарезать-то зарежем, а шляхтич что скажет?

– Довольно ему издеваться над нами. Еврей церковь разворовал и закрыл, а шляхтич ему за то чистым золотом заплатил. С нас этот изверг три шкуры дерет, по две барщины правим, а ему все мало.

– Шляхтич отдал церковь еврею в аренду, чтоб ему пусто было, а мне дитя окрестить нужно!

– Открывай церковь, рожа, не то зарежем! Пусти православных, нехристь поганый!

– Ищите монахов, может, еще живы!

Казаки разбили ворота и ворвались во двор: стог гнилой соломы, земля загажена отбросами поросячьей еды, стены православной обители обветшали и потрескались, огромные дубовые двери, некогда величаво стоящие при входе в церковь, валялись на земле. Жид и шляхтич забрали все иконы, а утварь, что, по мнению шляхтича, не имела цены, просто разломали.

– Господи, а перекреститься то как? Икон то нету.

– Настоятеля убили!

– Шукайте хлопцы, може, монахов знайдемо! Дай бог живы еще!

– Шляхтич все отбирает себе, а жид – себе. В сэли ни у кого ни коровы, ни курэй, ни лошади. Одними батогами нас потчует. Режь его!

Во всем крае царило насилие польских шляхтичей. У крестьян отбирали скот и птицу, хлеб и зерно. Детей насильно забирали в прислуги к шляхте, а если кто и осмелился сопротивление оказать, то без суда вешали и забивали батогами до смерти. Холопская доля короткая, кровавая, и крестьяне, побыв батраками у шляхты, убегали в Дикое Поле. Всюду ходили слухи, что на Запорожье собирается войско – и вольное казачество будет освобождать Русь от шляхты, жидов и татар; ведь московский царь – прихвостень и раб шляхты.

Холопы собирались в ватаги и, убив пана, жгли поместья и угоняли лошадей. Казаки мстили за уничтожение вольностей, за отнятые земли и голод, за поруганных детей и жен, за искалеченную жизнь. Их, вольных казаков, превратили в рабов, холопов: столько лет жил казак в своей хате, кормился от земли, что простиралась вокруг, а тут, откуда ни возьмись, пришел пан и говорит:

– Эта земля моя, хата твоя мне принадлежит, смотри, казак, за собаками, каких кормят лучше, чем самого холопа.

Всю домашнюю работу делает казак, да кто видел подобное, чтоб воина в уборщики определили? Да еще и добро бы платили, чтоб ноги не протянуть, так шляхта повинность увеличивает и деньги отбирает штрафами да взятками. Станет казак требовать свое, так ему сразу батагов или веревку на шею, а жилнерам и шляхтичам все добро казацкое достается, вместе с детьми и женкой, а казаку – могила, и то без креста.

В поле на ночлег расположился отряд.

– Ты, пан, думай, что хочешь, а я на ночь разбойника беглого связать приказал, иначе убежит, пся крев, спокойнее спать буду.

Выставив дозор, всадники уснули. Ночь степная тихая, кони разбрелись вокруг кургана и едят сочную траву. Дозорные присели на мягкую землю и задремали. Беглому холопу не спалось: придется смерть от плетей принимать – жуткую, лютую… Всю душу казака холодом сковало. Завтра в полдень его последний и мучительный час, казак сам станет молить о смерти катов. Вдруг из тьмы бесшумно проскользнул человеческий силуэт и подкрался к связанному холопу. Рукой рот казаку прикрыл, а другой веревки режет; ноги и руки освободил, шея вот только затекла и спина ноет. Прислушался: тихо кругом, значит, бежать нужно – и быстро бежать, пока дозорные храпят. На полусогнутых ногах, благо, в степи трава невысокая пока, не шуршит под ногами, незаметно прокрались, под носом у сторожей, к стреноженным коням и в степь. Бешеная скачка, туда, к горизонту. Холоп придержал коня:

– Уже далеко ускакали, не догонят, а кони притомились, им нужен роздых. О чем думаешь, казаче?

– Об отце: он у шляхтича во власти денежной пребывает, тяжко ему, а ведь отец не холоп. Работных людей у него много, а все едино, что холоп; вся прибыль на долги уходит. У холопа одна лошадь, и та еле ходит, да и за паном числится; а у отца конюшня, но панская. Сколь ни старался со своих людей содрать, все на долги уходит. Мужикам терпежу и не стало, а у отца и денег, чтоб расплатиться с ними, нет. Продал он меня в обучение шляхтичу.

– Обучение, видать, боком вышло? На тебе, небось смертоубийство, или я ошибаюсь?

– Да рубанул, так рубанул – так и рассек вдоль паныча. А ты то чо сбег? Понятно – я, поймают, так с живого кожу сдерут.

– Убег от жадности пана, все хапает, хапает. Людей по миру пускает, а доведись татары грабить придут да убивать, так за нашу спину спрячется. Мы, голые да босые, доколе терпеть его будем и спину гнуть? Вот тебя спас, а теперь в Дикое Поле подамся.

– Одному сподручно ли?

– Не сподручно, может, будешь сотоварищем моим?

– Мне обратной дороги нет.

– Как нет? А Московия? Там стрельцы нужны.

– Все знают, что князь московский – татарский данник, холоп, значит, что мы перед шляхтичем. Бояре да князья ихние сами татарву на Русь грабить приводят. Ты шо, думаешь, когда степняки на Русь идут их тамо никто не встречает? Ишо как ждут, князья людьми с ними торгуют и с татарином же барыши делят. А люди то все русские, православные. Воля, братец мой, только в Дикой степи, нет там рабства боярского, да и шляхтичей там нет, и татарва не купит казака. Я с тобой.

– Мы теперь смертью побратались.

– Отец только перед крестьянами о гордости своей вспоминал, а сам жесток стал с ними – это от злобы за нищету свою и зависимость. Мыслимое ли дело: огнищанина своего, который дружину его против татарвы вел, жизнь отцу спас, село не дал сжечь – под батоги отдал. Детишки сиротами остались, а в будущем, если выживут, холопская участь их ждет на всю короткую жизнь. Жену его взял к себе в постельничные девки – на забаву.

– Значит, в Дикое Поле?

– Значит, так, другой судьбы у меня нет.

– А у меня – другой дороги.

– Айда к ясам!

– На степняков бы не наткнуться, тогда смерть нам.

От Черного моря до Двины в одну сторону и к Волге в другую лежала полная опасностей невспаханная степь. На севере граничила она с Московией, а на западе – со шляхтой. Через Дикое Поле кипчаки проложили две дороги: одна вела в Московию и к Черному морю к туркам; другая – Черный шлях – к шляхтичам. У Ясов был свой, Чумацкий, шлях: от моря по степи к Днепру, а охраняли его казаки от жилнеров и татар, вот к ним и бежали бывшие холопы.

Окраина Руси охранялась ясами, и князь московский знал, что от полчищ кипчаков Русь спасают только казаки, стрельцов у царя русского не хватало. Стояли на побережье Руси и Дикого Поля несколько крепостей, поставленных в давние времена русскими князьями, но по старости они давно обветшали: стены покосились так, что конем перескочишь, а башни их давно обвалились. Войск у московского князя не хватало, и крестьян, бежавших от крепостного права в леса русские, а то и вовсе за границы Московии, некому было ловить; беглые собирались в разбойничьи ватаги – грабили бояр да служивых царю людей.

Многие города Московии особняком стояли и не шли под руку московского царя, не хотели. Холопы от панства – и в вольные города русские не могли бежать, без злата и серебра ты – раб, хоть где: хоть в Новгороде, хоть в Чернигове или Киеве, невелика разница; только у ясов воля – и бежали к запорожцам, на Волгу, на Дон или к Черному морю.

Служивые проснулись, а пленника то нет. Недосчитались еще одного – своего охранника, и, вроде как, не из холопов сам, а надо же, сбег с рабом в Дикое Поле. Дозор вернулся в село – и сразу доложили пану.

За последние сутки из приграничных деревень в Дикое Поле от пана убежало больше трех десятков мужиков. Теперь в бегах, по всему выходило, двести с лишним душ. Разгневанный пан приказал на всех дорогах выставить заслоны, число дружинников увеличить в двое, а беглых имать и без пощады бить, бросать в ямы, чтоб заживо сгнили.

Сидит пан у окна в шубе, лицо белое от злости. Прошло уже несколько дней, а от дружинников нет никаких известий. Пан знает, что нелегко поймать беглых в огромной степи, да и служивых можно потерять: кипчаки побьют или в рабство угонят, а то и сами холопы могут кровь пустить, если на курень казаков дружинники случаем выскочат. Ясы – злые они дюже на шляхту, и преданным шляхтичу холопам не уйти в степи от разъезда казачьего. Дружинники не токмо денег больших стоят, их еще найти нужно, верных да выносливых. Не дождавшись вестей, пан ушел в свои покои соснуть часок, другой.