но как сказочен он,
как он праздничен,
как бесподобен!
А вокруг наша жизнь – и владельца зовет «мерседес»,
будто малый ребенок: «уау, уау, уау»…
Двое пьяниц у Спаса – снежинкам, как манне с небес,
умиляются так, словно выпивки ждут на халяву!
И мозаики – блещут! И в ликах святых – торжество!
И деревья в саду расцветают, как люстры в театре!
И кавказец седой из-под кепки глядит на него —
ну совсем как тот Цезарь, вздыхающий о Клеопатре!..
Ах, такому бы снегу явиться пораньше чуток —
лет сто двадцать назад бы! – над царской каретой,
пред нею, —
и тогда Рысаков проморгал бы условный платок
и не смог Гриневицкий шагнуть с тротуара, бледнея…
И тогда вся История наша была бы иной!
Мы бы были иными, а вместо роскошного храма —
только б рой золотой, прилетающий каждой весной,
над мостом и каналом мерцал – и не весил ни грамма!..
Дивный снег иногда в Петербурге под вечер идет,
если Бог в небесах опорожнит мешок или ранец:
что-то есть в нем от счастья, которое рядышком ждет —
и меня, и тебя, и кавказца того, и тех пьяниц…
2002
Баллада для одиноких
Бог приходит ко всякому, кто жалок и одинок —
ко всем этим брошенным, чокнутым, отчаявшимся и прочим —
и от края бездны отводит, говорит что-то вроде:
– Сынок,
успокойся, ну что ты! – вот все, чем он может помочь им…
Даже, если не слушают, все равно говорит:
– Держись! —
Говорит, что давно приглядывался, что имеет виды…
Он ведь Бог, он ответствен за каждую жизнь,
и ему ни к чему все эти глупости и суициды…
Бог приходит ко всякому – во всякой беде.
Бог не может сказать человечеству:
– До свиданья!
Он для нас ведь и держит все мирозданье в узде,
и напрасно нам кажется, что рушится мирозданье…
Иногда он опаздывает и, глядя падающему вослед,
сокрушенно разводит руками:
– Какая жалость!
Но потом – гасит звезды и зажигает рассвет,
чтобы вся остальная жизнь продолжалась…
2001
Случай в Лахте
А. Комарову
– А в воскресенье в Лахте, мужики,
такое было!
О, такое было!
Мы с Лехой тестю правили сарай —
чинили дверь, меняли рубероид…
И вдруг – она! Вот так вот, как ладонь,
над Лисьим Носом – вжик! – и над заливом,
над самой дамбой, а потом назад —
как повернет!..
– Кто? Самолет?
– Да нет же!
Я ж говорю – она! Летит, мерцает —
то вверх, то вниз…
Тут Леха гвозди даже
рассыпал, дурень!
А из кухни тесть:
«Всё на столе, – кричит, – слезайте с крыши!» —
Ну мы слезаем, надо ж и поесть,
чтоб больше выпить! А она – все выше
и светится… А там – Кронштадт, закат…
Красиво так…
А тесть – уже поддатый
и огурцом соленым манит, гад!
И свет – как в огурце, зеленоватый…
– А дальше что?
– Как что? Сарай накрыт,
и тесть позвал. Пошли…
– Ну а ракета?
– А кто ж вам про ракету говорит?
Чтоб так летать… нет, не ракета это…
– Похожа-то на что? На шар?
– Едва ли…
Слышь, Леха,
что? она – тарелка, шар?
– А я что, помню? Нас же – пить позвали.
– Вот, тесть всегда зовет, как на пожар!..