1998
Париж
Н. С.
В ночь ядреных налили чернил.
Весь пейзаж в окне – в чернильной жиже.
Вдруг звонок, приятель позвонил.
Говорит:
– Наташка, я в Париже!
В трубке шумно.
– Что, – спросила, – где?
В самый раз звонок, под настроенье,
под ночные мысли о нужде
и под хлябей мартовских струенье…
«Вот и этот, ясно же вполне,
электричку прозевал, бедняжка,
вот и вспомнил, ладится ко мне!
Ну и ночь», – подумала Наташка.
– Вруша ты, – сказала, – брось шутить!
Где ты? На вокзальной остановке?
За такси-то хватить заплатить?
– Нет, – кричит, – я здесь в командировке!
Удивилась. Может, и не врет…
Вот вам и везенье – для контраста!
– Ты надолго?
– Через день отлет!
Что там нынче в Питере у вас-то?
– Ах, – сказала, – на работе бред,
сын простыл, и нет ненастью края…
Слышно плохо, это связь?
– Да нет,
Это я тут, в городе, гуляю….
– Ой, а где? —
и тоном короля
он сказал:
– Чтоб не считала врушей,
это Е-ли-сей-ские По-ля! —
и подвинул трубку:
– На, послушай!
И тогда весь этот шум и гул,
за вокзальный принятый сначала,
к ней и впрямь приблизился, прильнул —
даже, слышно, музыка звучала!
И она представила Париж —
недоступный, дальний, карнавальный,
и мосты, и черепицу крыш,
и бульвар до арки Триумфальной!
И лохматый чудился каштан,
и его сиреневые свечи!
«О, Paris!» – как пел нам Ив Монтан…
– О, Париж! – вздохнула, сдвинув плечи.
И потом, закончив разговор,
долго вновь глядела, как снаружи
льет желток в чернила светофор
и фонарный свет стекает в лужи…
Сосчитала деньги. Денег нет.
И зарплата в пятницу, не ближе…
И легла. И выключила свет:
– Вот и побывала я в Париже!
1999
«Поэт, затерянный в полночной тьме, как Бог…»
Поэт, затерянный в полночной тьме, как Бог,
доволен тем уже, что вовсе не темна,
что вверх распахнута и там, вверху, – как стог,
лучами колется и трепета полна…
Какие мысли там парят, какие сны —
во тьме величественной, зыбкой, ледяной! —
над жизнью суетной до звезд вознесены
от сосен Ладоги до Балтики ночной…
И как иначе бы могли вы объяснить
исчезновенье их?
Не вспомнить поутру,
что снилось, думалось… Оборван кончик, нить…
А сон затейлив был. А мысль вела к добру.
О бесхозяйственность, о ненадежность уз!
Ты чье, видение? Эй, грусть, ты чья?
А там:
уже отчаялись, уже легли на курс —
вдогонку лайнеру – в Париж иль Амстердам…