лопухи с мать-и-мачехой топит, лодку встряхивает на песке…
И далекий мужик паромщика выкликает к себе с надрывом:
– Тю-ли-н! Ле-ша-й! – в отчаянье и тоске.
И уж так он там мал – вместе с лошадью, возом, бабой —
что похмельный паромщик лишь кивает автору через плечо:
– Вишь, Ветлуга-то как разыгралась! —
с надеждою слабой,
что недолго кричат, что раздумают ехать еще…
А и впрямь похоже играет река Ветлуга!
И вся в пенных клочьях – ну точно как наша жизнь,
где в порядке частном мы так далеки друг от друга,
и в порядке общем – подхватит, так только держись!..
И не мы ли вот так же готовы кричать во всю глотку,
на притопленных сходнях выстроясь в ряд:
– Тю-ли-н, ле-ша-й!
Паром давай! Давай ло-дку!
Перевоз давай, ко-му го-во-рят!
А паромщик сбежал – вон, в заречье с лесною артелью
водку пьет у костра, даже песня слышна сквозь мрак…
И все больше в нас злости – к коварству его и безделью!
И все больше средь нас тех, кто знает – что делать и как!
Им река по колено! И сложности все по плечу им!
– Ночевать тут, что ли? —
А, собственно говоря,
чем с судьбою играть, разведем костер, заночуем!
И проснемся, когда над Ветлугой займется заря…
И Владимир Галактионович рядом с нами
усмехнется в бородку,
протирая пенсне, и вода зазвенит под веслом…
Это Тюлин спешит, гонит к нашему берегу лодку!
А река, как стекло…
И народу – на целый паром.
1998
Воспоминание
При советском еще было строе…
Глушь карельская. Утро сырое.
Берег озера. Солнечный блик…
И, проснувшись с похмелья в палатке,
удивляясь, что жив и в порядке,
на далекий я выглянул крик.
А он реял над всем Прионежьем —
над сосновым, брусничным, медвежьим —
и похож был на имя мое!
И глядел я со смешанным чувством
на озерную гладь с чьим-то бюстом,
что чернел, шевелясь, из нее…
То мой друг, в капюшоне, как инок,
брел в воде среди листьев кувшинок
и тростник раздвигал и тянул…
И орал, и рыдал от бессилья!
– Что случилось? – в испуге спросил я.
Он лишь всхлипнул:
– Олег утонул….
Это было сильней анекдота:
мы здесь утром сошли с вертолета,
корчевали под лагерь сосняк…
И начальник, суровый геолог,
был в суровости с нами не долог —
ближе к ночи и вовсе размяк!
Колбу спирта принес нам в палатку.
Через час и я рухнул с устатку,
Мишка гостя пошел провожать…
И конечно, служебного спирта
было налито вновь и испито —
чтоб друг друга сильней уважать!
Вот они и поплыли по пьяни —
порыбачить в рассветном тумане!
…И плеснула вода за бортом.
Друг мой глядь – поплавок не ныряет.
И вдруг понял – меня не хватает!
(Так он мне и расскажет потом.)
Собутыльник лежал в клипперботе,
говорил:
– Зря вы, Миша, орете, —
и тяжелой мотал головой, —
не найти без багра Левитана!
И так дико все было и странно…
– Мишка, – крикнул я, – вот я, живой!
Этот случай – с тех пор и доныне —
я храню для себя на помине,
рядом с шансом пропасть ни за грош!
Вдруг – никто и не вспомнит, расстроен…
…То ли строй тот был лучше устроен,
то ли спирт так теперь нехорош!