2002
Заявление
Гражданину Начальнику 24-го отдела милиции Невского РУВД от Левитана О. Н. – гражданина, с виду потертого, но все же поэта, члена Союза писателей и т. д. – на себе испытавшего описываемое явление
Это ж как, гражданин начальник, мы должны куролесить,
чтобы в таком количестве утрачивать свои паспорта
и – два раза в неделю! – устраивать очередь в кабинет
номер десять,
даже если дверь в него еще заперта!
И беда не в самой этой очереди – но в ее постоянстве,
в разговорах у двери вполголоса о кражах в транспорте
и грабежах…
А потом в заявлениях пишем о своей рассеянности
или пьянстве —
кто затейливо, кто с ошибками в падежах!
И – ни-ни криминала! – нам тут же шепнут многоопытно,
что не будет милиция защищать интересы каждого лоха,
что такие дела Вам расследовать трудно и хлопотно
и что с кадрами – плохо…
И сидит за той дверью девушка – старший инспектор,
зовут Мариной,
и когда перед нею присаживается очередной индивид,
она делает все, чтобы жизнь не казалась ему малиной,
то есть – делает строгий вид!
То есть хмурится так, что на лбу появляется складка,
и, читая вранье, головою сурово покачивает, но
ей так трудно все время быть по ту сторону правопорядка,
ей бывает – смешно!
И тогда по лицу у нее, как лучик, пробегает улыбка,
от которой она становится так хороша,
что в душе заявителя вдруг становится жарко и зыбко,
если, конечно же, у него есть глаза и душа!
Гражданин начальник, обращаю Ваше внимание
на возможность использования лиц указанной категории,
так легко поддающихся на женское обаяние,
для борьбы с преступностью на вверенной Вам территории!
Ведь когда со штрафным квитком он выходит из ее кабинета
и, похоже, уже не знает, куда идти – налево или направо, —
гражданин начальник, уверяю Вас, это —
наверняка растяпа или раззява!
А карманники, жулики и прочие хулиганы
вот таких-то как раз и высматривают, и в парадной
дают по загривку,
и в общественном транспорте лезут в сумки,
и подрезают карманы!
Значит, можно и нужно использовать нас – как наживку!..
И если по паре сотрудников с хорошей реакцией
и зреньем отличным
да послать вослед, приказав проявить сноровку, —
это ж сколько же можно различной сволочи взять
с поличным,
улучшая в районе криминальную обстановку!
Ну а если у вас, гражданин начальник, остается еще
сомнение,
что все дело вот так, как написано мною, и повернется, —
вы зайдите к Марине и дайте ей прочесть мое заявление
и увидите сами, как чудно она улыбнется…
2001
Портрет с заколкой
Заколка-бабочка, уж так ты хороша
в руке хозяйкиной – для ласки на ладони
расправив крылышки, – и к пальцам льнешь, шурша,
и обмираешь вся при качке и наклоне.
Ну что ты, глупая, ей и самой, пока
портрет рисуется, не скучно любоваться
твоими складками – поглаживать слегка,
краев оборочек батистовых касаться.
Совсем как девочка играет, ну и ну!
Шепчу ревниво ей:
– Брось, на меня взгляни ты!
Я тоже трепетный, дай я к тебе прильну!
Нет, медлит, тешится, и губы приоткрыты…
Заколка-бабочка, так жалок твой испуг —
во тьме, на столике, гадая, что приснится
к утру владелице – а вдруг разлюбит, вдруг
иным пред зеркалом прообразом пленится!
А вдруг – стекающим по дивному плечу,
роскошным, плещущимся, рыжим водопадом
решит пожертвовать! «Куда я полечу? —
тоскливо думаешь. – Чьим буду я нарядом?»
Но вот над скрученной, прижатою волной
ты планкой клацаешь – как шавка из батиста!
И женщина становится – иной.
Тут нужен дар другого портретиста.