Вкус утекающей воды

***

Когда Жора вышел через калитку и скрылся, я обернулся лицом к куполу и почувствовал себя первооткрывателем. Передо мной космическое сооружение с манящим названием «станция» … Слово «климатическая» явно было лишним. И я один на несколько квадратных километров. Эх, сейчас как всё изучим! Но с чего начать – целая дилемма. С подземелья или с поверхности? Подземелье тянуло своими устройствами. Но я решил – с поверхности! Вдруг враги уже близко. За ружьём не пошёл: лень было спускаться. Прихватив со скамейки недопитую бутылку коньяка в качестве хвоста страуса, я отправился совершать обход вверенной мне территории. Двигался я вдоль пружин купола, поэтому заблудиться не мог. И вскоре достиг центра купола – самой высокой точки. Затем купол снова начал плавно снижаться, а пружины сходиться все ближе друг к другу. Затем они построились на одинаковом расстоянии, метров 5-6 от земли, и так тянулись до самой «застёжки». Я понял: это и есть коммутатор. Перелезть через него я не решился, вспомнив об «электризацию облаков в ясную погоду». Поэтому я пошёл в обход и минут через десять обогнул коммутатор. По моим подсчётам я прошёл метров 500-600. Значит самое узкое место на станции, коммутатор, длинной 1000-1200 метров. Невероятная цифра, что в переводе означает «ни хрена себе!». По ту сторону коммутатора было все то же самое. Спирали, выйдя из коммутатора, сначала тянулись на одинаковом расстоянии от земли и друг от друга, потом начинали расходиться и подниматься вверх, образуя точно такой же второй купол. Жора был прав, климатическая станция по форме была гигантским лифчиком. К радости астронавтов и инопланетян.

Вся территория станции была засыпана как будто речным песком, но с течением долгого времени песок уплотнился и замусорился. Ноги не проваливались, и идти было комфортно. Зато растительности практически никакой. То тут, то там пробивались отдельные чахлые экземпляры. Но им явно не хватало органики, тени и, возможно, воды. Практически пустыня. Поэтому я очень удивился, обнаружив под вторым куполом островок зелёной растительности. Подойдя ближе, я увидел густой кустарник; ни ёлок, ни сосен, ни рукоблудия садовника. Я обошёл вокруг – никаких тропинок, ведущих внутрь оазиса. Но изначальная конгруэнтность обоих куполов, подсказывала, что внутри что-то есть. Затаив дыхание и стараясь не ломать ветки, я пробрался через заросли и чуть не свалился в котлован. В стенке котлована, под железобетонным перекрытием был ещё один вход в подземелье. Почти как у Жоры, только вместо двери – широкие металлические ворота и никаких иллюминаторов по краям. Слева, где у Жоры располагалась бытовка, с ламповым телевизором «Рассвет», классной задницей на стене и ружьём под кроватью, здесь была глухая бетонная стена. Все было заперто и заброшено. Никаких следов человеческого присутствия. Мне даже не удалось разгадать, в каком месте в котлован был спуск. Не без труда выбравшись наверх, я натолкнулся на рельсы. Откуда здесь железная дорога? Потом я догадался. Это направляющие, по которым ходил кран, опуская в котлован что-то большое или тяжёлое. Например, гигантские конденсаторы, о которых рассказывал Жора.

Обойдя коммутатор с другой стороны, я увидел у самого забора какое-то зелёное сооружение. Подойдя ближе, я понял, это трансформаторная подстанция. И как Жора и рассказывал, к ней из леса подходила очень серьёзная высоковольтная линия. От неё вдоль забора тянулись по направлению к деревне обычные провода. А изоляторы станции действительно были обесточены. От них в землю уходили кабели, но к ним ничего не было подключено. Действительно, отключить деревню от трансформатора и запитать от станции было делом 10-15 минут. Как Жора и рассказывал.

Тут же я обнаружил ворота в ограждении. На них висели два ржавых амбарных замка. Но немного пройдя вдоль сетки, я заметил накренившиеся, почти упавшие столбики забора. В этом месте я без труда перебрался через сетчатое ограждение, а затем легко поднырнул под колючую проволоку. Мне, как настоящему шпиону, очень хотелось проверить подъездные пути.

Грунтовая дорога, похоже, в своё время была настоящим танкодромом и представляла собой высокую искусственную насыпь. Она сначала шла вдоль ЛЭП, потом уходила в сторону, видимо к узкоколейке. По сравнению с «горной тропой», по которой мы с Таволгой поднимались к калитке, дорога спускалась очень плавно. Она давно уже заросла молодыми соснами и кустарником. Колея, укрытая травой, еле угадывалась. Дальше я не пошёл, боясь оставить вверенный мне объект без охраны. И вернулся к Жориному подземелью.

В подземелье было прохладно и сумрачно, несмотря на открытую настежь дверь. Видимо, люди здесь всегда работали при искусственном освещении. Дух секретной лаборатории висел в воздухе. Я насчитал двенадцать рабочих мест. К каждому столу по трубе спускался пучок проводов и прятался в щите управления с многочисленными кнопками, тумблерами, и лампочками. В центре щита находилась круглая вращающаяся шкала. Я все покрутил, на все нажал и всем пощёлкал – жизни не было.

К этому времени мои глаза привыкли к недостатку света. Я рассмотрел, что снизу, от пола, к другой стороне стола, идёт ещё один пучок проводов. Он заканчивался несколькими разъёмами, неизвестной мне конструкции. Которые просто лежали на краю столешницы. Я пришёл к выводу, что здесь должно было находиться вычислительное оборудование оператора, что-то типа монитора с клавиатурой.

Вообще, к моему удивлению, никакой разрухи в лаборатории не было. Ни порванных проводов, ни остатков каких-то конструкций или разбитых приборов. Ничего разбросанного. Все, что хотели, учёные, или кто они там, аккуратно демонтировали и вывезли. Все что оставили, оставили в надлежащем порядке. Даже стулья были аккуратно задвинуты под столы. Ребята явно надеялись вернуться назад. А теперь, видимо… редиску выращивают.

На последних двух столах у задней стены натюрморт был другой. Щиты управления были покрупнее, чем на других. И, самое главное, стояло ещё по одному крупногабаритному прибору. Я ринулся к ним в надежде увидеть чудо советской техники – рабочее место оператора Электронно-Вычислительной Машины, да ещё и засекреченной! Но чуда не случилось. Моих технических знаний хватило понять, что это только очень большой осциллограф. Я лениво щёлкнул тумблером. И ещё не понял, что за шум, а зелёный яркий луч уже нарисовал на экране какую-то кривую. Как я люблю такие вещи! Я поигрался с настройками, график становился то уже, то длиннее, то уходил вверх. Несмотря на то что я постоянно путаю параболу с гиперболой и даже гипотенузой, я все равно осознал, что осциллограф к чему-то подключён, а не просто воткнут в розетку. Отображает какой-то процесс, и показатель плавно изменяется. Я включил прибор на втором столе, и он тоже засветился зелёным экраном. Очень захотелось поиграть в космонавтиков. Я даже издал звук, изображая рёв фотонных двигателей. Но мой мозг, покрытый известковыми отложениями, не позволил. Ему, видите ли, стало интересно, а какой процесс отображает второй осциллограф? И некоторое время я носился между двумя столами, сравнивая картинку с двух экранов. Процессы были разные, но я все равно потерял к ним интерес. Окружающий антураж привёл меня к мысли, что где-то здесь обязательно должна быть огромная пузатая красная кнопка. Как в фильмах про шпионов, военных и прочих уродов. И, сделав вид, что я случайно сел на неё, я заставлю сходиться и расходиться континентальные плиты. Но прежде чем сдвигать материки, нужно включить свет, и я пошёл искать включатель. Жора Электрощит говорил, что здесь есть освещение.

Свет, который поступал через дверь, достаточно хорошо освещал начало двух параллельных стен. Просканировав их, я пришёл к выводу, что надо действовать глубокомысленно. Если впереди рубильников нет, то сзади их быть не может. И я отправился в каморку к Папе Карле. В смысле, к Жоре.

Женщина на колесе, снова привлекла моё внимание. Я забыл, зачем пришёл и замер на пороге, рассматривая её задницу. Она попыталась повернуть голову в мою сторону, и я, матерясь, ретировался вглубь помещения. Эх, надо бы научиться креститься. На всякий случай. Или выучить какую-нибудь молитву…

За Жоркиным холодильником я без труда нашёл нужный рубильник, включив все, что попалось под руку. Через небольшой иллюминатор, который тоже тут оказался очень кстати, я проконтролировал, что вся лаборатория освещена, и вернулся в подземелье. При искусственном освещении помещение оказалось самым обычным, ни романтики космоса, ни родины Красной кнопки. Материки двигать нечем, да и дизайн какой-то старомодный, советский. Зато в задней стене оказался очень широкий проход, который вёл в три отдельных помещения. Слева находился склад запчастей, проще говоря, кладовка. Вдоль стены тянулся длиннющий стеллаж, на котором в библиотечном порядке лежали: реле, пускатели, замыкатели, разрыватели, разрыхлители, предохранители… и провода! В ассортименте и по количеству. Можно было открывать электрический магазин. На всем лежал налёт военной промышленности, и гарантия качества от военпредов. «Повезло Кукушкину», – подумал я, но выбор «квадратов», решил отложить на потом. Чтобы без суеты.

В центре находилось «машинное отделение», здесь, видимо, когда-то стояли легендарные ЭВМ «Минск-32». Но возможно у военных были свои бренды. На полу были видны следы от многочисленных шкафов, разных размеров. По всему помещению тянулись кабель каналы, с них, как змеи с потолка, спускались провода с разъёмами и штекерами на концах. И как в лаборатории, здесь не было ничего отрезанного, или в спешке, перерубленного топором, для ускорения. Ещё шумела вентиляция, которую я тоже, видимо, включил за холодильником. Третье помещение было самое интересное. Это был длинный узкий коридор, который начинался вдоль правой стенки лаборатории и уходил дальше вдоль «машинного» отделения. По всему коридору располагалось несколько десятков стоек. Они были совершенно одинаковые и расположены на одном и том же расстоянии друг от друга. Я понял, это и есть узел коммутации купола. Кроме сигнальных ламп, никаких кнопок, рубильников на стойках не было. Управление, видимо, осуществлялось непосредственно из лаборатории или ещё откуда-то. Желание изменить мир меня ещё не покинуло, но здесь, я понял, у меня нет шансов найти Красную кнопку.

Не исследованным осталось только Жорино жилище, и я отправился туда. Но после масштаба секретной лаборатории, его кучки конденсаторов, транзисторов и микросхем, разбросанных по всем углам и полкам, уже не вдохновляли. С некоторым интересом я рассмотрел небольшие самопальные платы, пытаясь разгадать цель, с которой Жора их напаял. Но в большинстве случаев замысел автора остался для меня загадкой. Зато задница, восседающая на покрышках, все сильнее и сильнее тянула меня к себе, призывая к медитации. Но, во-первых, это было Жорина женщина, а, во-вторых, её мистическое желание повернуть голову и заглянуть в мои глаза каждый раз вызывало всплывание мурашек к поверхности кожи. И все же я проявил акт сексуального домогательства – погладил глянцевую поверхность постера в самом круглом месте… и пообещал все равно её украсть, когда напьюсь.

Глава 10. Вальпургиева ночь

Выйдя из бункера, я с удивлением обнаружил вечер снаружи и чувство голода внутри. Но Жоры не было нигде. Я решил заполнить образовавшуюся пустоту приготовлением ужина. Открыв, за автомобильную ручку представительского лимузина, холодильник Жоры, я исследовал его содержимое. Хлеб, молоко, сметана, два яйца, банка с топлёным маслом, кастрюля с гречкой, какие-то соления… Было даже странно, что здесь нет канифоли и баночек с радиодеталями.

Мне не хотелось связываться с электроплиткой, и сначала я решил перемешать холодную гречку с вареньем и съесть все это под видом пудинга. Но солнечный цвет топлёного масла вызвал такой поток ассоциативных воспоминаний моих вкусовых сосочков, что я решил рискнуть. Плитку я включил без проблем, но поиски сковородки, почти зашли в тупик. Пока я не обнаружил на стене здоровенную сковороду. Она была, конечно, странная… Но тут все было странное, и отдельно удивляться особенностям кухонной утвари было как-то нелогично. Вместо ручки в стенке сковороды была дыра, через которую несколько раз была продета толстая проволока бронзового цвета. Водрузив сковороду на уже горячую электроплитку, я понял, что её диаметр, как минимум в три раза превышает диаметр самой электроплитки, а толщина стенки сантиметра полтора. Мой ужин повстречается с рассветом, и, видимо, без моей компании. Но не тут-то было! Настоящий художник – голодный художник! Или шантрапа на выдумки хитра?

Я равномерно заправил кашу кусками (ну нет! большими кусочками) солнечного масла. И когда центр сковороды стал плеваться в меня, в ответ на мои плевки, я резким движением фокусника перевернул кастрюлю точно «в яблочко» и оставил её там. Приятное скворчание тающего масла подтвердило правильность выбранной технологии. Когда дно перевёрнутой кастрюли стало горячим, я понял, пора накрывать на стол. И тут-то мысль и потерялась. Дальше я уже действовал без неё и без них. Завернув кусок брезента, валяющегося перед входом, в несколько слоёв, я подхватил сковороду и потащил её наверх, на нашу парковую скамейку. Цирк продолжался. Жонглирование раскалённой сковородкой, при движении по крутому склону. Так, чтобы кастрюля, находящаяся в центре, не съехала к краю. С детства не люблю цирк. И только теперь понял почему. Отсутствие мысли, сплошное позёрство. Но я справился.

Накрыв целую поляну, вернее всю лавочку на двоих, я осознал, что Жору ждать бесполезно. Сначала я выпил свою рюмку коньяка, потом рюмку, налитую для Жоры. И приступил к трапезе. Приподняв за ручку край кастрюли, я наложил себе гречки. Сковорода медленно теряла накопленное тепло, и крупа получилась нужной температуры и консистенции, вобрав в себя весь аромат топлёного масла. Ел я за двоих, и пил из двух рюмок. Получалось легко – без тоста и повода. Когда достиг стадии эйфории, решил навестить женщину на колёсах. Но лень и чувство сытости меня переубедили. В стадии ожидания прихода снов, я очнулся. За моей спиной и чуть сбоку восходила огромная луна. Ветви деревьев, скамья и я сам отбрасывали вперёд длинные несуразные тени. И среди наших теней в лунном свете висел звук. В деревне пели. Сначала один звонкий голос резал тишину, потом второй, более плотный подхватывал, потом третий заполнял промежутки, затем хор вытеснял всю пустоту. Звук и лунный свет образовывали единое пространство. Дрожание голоса вызывало колебание света. Усиление света уплотняло звук. Слова нельзя было разобрать, и мелодии были незнакомые. Но это не было ангельским пением, душевное человеческое тепло заполняло душу.

Кайф обломала острая костлявая тень, пересекающая поляну. Я с усилием вглядывался вперёд, пытаясь разглядеть, и не понимая, что объект где-то сзади и сбоку, а я лицезрю только проекцию. Но что-то знакомое угадывалось в этой угловатой фигуре. «Э-ээ, брат, это жулики», – почти услышал я над ухом голос Карлсона, и моя душа ушла в пятки. Душа у меня большая, но трусливая. В пятках она не уместилась и решила совсем покинуть тело. Последним усилием чего не знаю сам я взвизгнул, как можно мужественнее: «Стой! Сейчас нож кину». Мультяшная фигура споткнулась на полном ходу, тень развалилась. Сбоку раздался знакомый смех. Так язвительно хохотать мог только Кукушкин. И я обиделся.

– Вольдемар, ты что ли? – с издёвкой крикнул я. Смех тут же перешёл в бульканье и затих.

– Откуда узнал? – шипящим голосом спросил Кукушкин, приближаясь. – Электрощит проболтался?

– Он теперь не Электрощит, он теперь Жора, – миролюбиво сказал я, улыбаясь в темноту.

– Может он, конечно, и Жора, – согласился Кукушкин, – Я его личного дела не читал. А вот он, гадёныш, моё, видимо, видел. Правда, до сих пор держал язык за зубами. И как только тебе удается любого разговорить.

Он задумался.

– Ты преувеличиваешь мои навыки межличностного общения, – сказал я, все же польщённый словами Кукушкина. – Я чужой и здесь почти никого не знаю…

– Как ты сюда попал?! – опомнился я, вспомнив, что Кукушкина и днём-то не заставишь в лес зайти.

– Не мог же я тебя бросить, ты же из-за меня тут пропал?

– Почему из-за тебя? – не понял я.

– Потому что утром ушёл за проводами и сгинул.

– А как ты определил, что я ещё тут? Тебе Таволга сказал?

– Нет, Таволги до сих пор нет.

Видя моё замешательство, Васильич объяснил очень подробно и очень учено, видимо, мстил мне за «навыки межличностного общения».

– Понимаешь, после обеда в деревне была зафиксирована повышенная сексуальная активность среди женского населения. И повышенная напряжённость среди мужиков. Они все как-то сразу заторопились домой. Если первое явление, наблюдается всегда с появлением в деревне свежих людей. То вторая реакция наступает только тогда, когда в деревню спускается Электрощит. Понимаешь?

– Не понимаю. Причём тут я?

– Электрощит – железный человек, – Кукушкин начал немного нервничать. – Он станцию ни за что не бросит. Значит, он кого-то оставил вместо себя. Таволге сейчас некогда, и он уже не раз попадался на этот крючок: «Посиди полчасика, я скоро». А вот ты прекрасный идиот, никуда не торопишься и, видимо, успешно прошёл проверку на шпионство. А в сенях, по- прежнему, темно! Проводов нет, и тебя нет. Вся деревня на ушах. И где же ты, в этих обстоятельствах?

– Так Жорик не придёт? – начал я догадываться.

– Не раньше утра, – отрезал Кукушкин. – Иначе я бы не пришёл, мы с ним неприятели.

– Вот тебе и Железный дровосек, железное слово, – я был явно разочарован.

– Не осуждай, он заслуживает лучшей жизни, – спокойно парировал Васильич, выкладывая из мешка принесённые продукты. К моему удивлению ёмкости с местной текилой там не оказалось.

– Как, мы теперь не пьём при полной Луне? – язвительно поинтересовался я открывшемуся феномену.

– Ты, давай дурку не включай. Нечего путать яйца с яичницей, разливай коньяк, – скомандовал Кукушкин. Я безропотно повиновался.

– А про коньяк как узнал? – спросил я, протягивая Васильичу налитую рюмку.

– Вся деревня знает, что у Электрощита под землёй хранится стратегический запас коньяка в огромных железных баках.

– И ты в это веришь? – подивился я наивности жизненных воззрений Кукушкина.

– Нет, я не верю. Я пью, – и опрокинул в рот налитую рюмку.

– Так ты, значит, ради коньяка совершил это ночное восхождение, а не ради меня?

Кукушкин побагровел так, что я понял это даже при лунном свете – сейчас гигантская сковорода расколет мне череп. Он уже было схватился за неё, но я заорал: «Гречка, гречка!!!» Вообще-то, я хотел крикнуть: «Шутка! Шутка!» Но «гречка» просто сбила Кукушкина с панталыки.

– Где? – не понял он.