– Нет, с Домашей.
– Опросила ее?
– Опросила…
– Что же она сказывает?
– Да стояли, гыть, у окна. Вдруг как-то вскрикнет, да на пол и упади. Домаша-то не успела и поддержать…
– Вот напасть-то…
– Истинно напасть, батюшка Семен Аникич. Раздели мы ее, в постель уложили, в себя не приходит. Уж чем только я ее не пользовала… Надо бы позвать Ермака Тимофеевича…
– Иди ты с твоим Ермаком Тимофеевичем, – крикнул было в сердцах Семен Иоаникиевич, но вдруг остановился и более мягким тоном произнес: – Сам-ка я пойду посмотрю ее…
Семен Аникич вместе с Антиповной отправился в опочивальню племянницы. В уме его происходила тяжелая борьба. «Ужели придется звать снова Ермака после того, как часа два тому назад он решил запретить ему встречаться с Ксенией. И с чего могла приключиться вдруг такая хворь с нею? Уж не проведала ли о его сговоре с Ермаком? Да и откуда узнать ей? С ним она не виделась… Он не посмел бы пойти в светлицу против его воли…»
Но для полного успокоения он все же спросил у Антиповны:
– Ермак был?
– Не бывал ноне… Пришел было, я его к тебе, батюшка, послала, а потом он не возвращался… Кабы был, може, того и не приключилось…
– Это почему же?
– Увидал бы он, что худо становится девушке, чем ни на есть бы пользовал.
– А-а, – протянул в ответ Семен Иоаникиевич.
Он вошел в светлицу, где застал сенных девушек, сбившихся в кучу и о чем-то оживленно беседовавших шепотом. Увидев Семена Иоаникиевича и Антиповну, они бросились по своим местам и притихли. Хозяин прошел в следующую горницу.
– У какого окна она упала-то? – спросил Строганов.
– Вот у этого, батюшка, Семен Аникич, у этого…
Она указала окно, у которого обыкновенно в последнее время стояла Ксения Яковлевна. Семен Иоаникиевич посмотрел в это окно. Изба Ермака Тимофеевича с петухом на коньке бросилась ему в глаза. Он понял все.
«Она видела, как Ермак шел сюда и как возвращался отсюда. Она догадалась», – промелькнуло в его уме. Он молча пошел в опочивальню.
Ксения Яковлевна продолжала лежать без движения на постели. У ее ног на табурете сидела Домаша, печальная и в слезах. Она встала и низко поклонилась Семену Аникичу. Старик Строганов грузно опустился на табурет и несколько секунд пристально смотрел на лежавшую недвижимо племянницу.
– Пошли, Антиповна, кого ни на есть за Ермаком Тимофеевичем, – сказал он наконец с видимым усилием.
Антиповна вышла с быстротой, не свойственной ее летам. Семен Аникич остался с Домашей у постели больной.
– Чего это с ней? – шепотом спросил он девушку.
– Не ведаю, сама не ведаю…
– Ой ли…
Домаша густо покраснела.
– Выкладывай всю правду лучше, – так же шепотом, с оттенком строгости продолжал Строганов. – Ждала она ноне Ермака?
– Ждала…
– В окно смотрела?
– Смотрела…
– И видела, как он назад пошел?
– Видела.
– В ту минуту с ней и приключилось…
– В ту же минуту…
– Что же сказала?
– Да проговорила только: «Что это значит?» Я сдуру-то молви: «Кажись, и впрямь что стряслось», а она и рухни…
– А ты все знала?
– Да что знать-то?
– Про Ермаковы шашни.
– Никаких шашень я не видала.
– Толкуй там… Я все знаю. Он мне сознался.
– В чем ему сознаваться-то, не ведаю… Что любят они друг друга, так какие же это шашни?
– А тебе что еще надобно?..
Этот разговор был прерван вернувшейся Антиповной.
– Послала?
– Послала, батюшка Семен Аникич, послала… Чай, скоро теперь и прибудет. Дай-то Господи, как бы опять вызволил.
Старушка истово перекрестилась.
В опочивальне наступила тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием бесчувственной Ксении Яковлевны.
Время, казалось, тянулось томительно долго. Наконец в соседней горнице послышались торопливые шаги. Антиповна бросилась к двери и отворила ее. В опочивальню вошел Ермак Тимофеевич, бледный, встревоженный. Он как бы не замечал никого, остановился у постели Ксении Яковлевны и с немым ужасом уставился на бесчувственную девушку.