Ермак Тимофеевич встал, простился с Семеном Иоаникиевичем и вышел из горницы.
«Обручат и к стороне… Оно лучше, вернее будет… А хитрит старик. Чует мое сердце», – мелькнуло в его голове, когда он вышел из хором и шел по двору.
Он теперь уже не забыл, отойдя от хором и подходя к поселку, посмотреть на окно светлицы Ксении Яковлевны, но на этот раз ее в окне не было. Она была в рукодельной.
Ермак не ошибался: Семен Иоаникиевич действительно хитрил и хотел выиграть время. Брак племянницы с Ермаком Тимофеевичем не был ему по душе. Хотя он чувствовал, что дело зашло уже слишком далеко, что Ермак прав и не только полный разрыв с ним, но и разлука может губительно отразиться на здоровье его любимицы Аксюши.
Надоумленный Ермаком, он решил переговорить с нею в надежде убедить в необходимости похода для блага Ермака и обойтись без обручения, которое все-таки его обязывало – оно уже являлось несомненно более серьезным делом, чем простое согласие на брак.
Чтобы не откладывать в дальний ящик исполнение своего намерения, старик Строганов тотчас же по уходе Ермака Тимофеевича отправился в светлицу к племяннице. Ксения Яковлевна была, как мы уже говорили, в рукодельной, веселая, оживленная.
Увидев дядю, она бросилась радостно ему навстречу и крепко поцеловала руку. Тот нежно поцеловал ее в лоб.
Он не видел ее с того дня, когда с нею случился обморок. Рассерженный невозможностью разлучить ее с Ермаком, он недоволен был и ею, а выразил это тем, что не ходил в светлицу целую неделю.
– А я, дядя, о тебе соскучилась, забыл ты совсем свою Аксюшу, – заговорила девушка.
– Забыл не забыл, – несколько сконфуженно ответил он, – а дел много скопилось…
– Ну вот теперь пришел, так рада я.
– Пойдем к тебе, погуторим.
– Пойдем, дядя.
Они прошли в соседнюю с рукодельной комнату и сели на лавку.
– Ну, как здоровье твое, Аксюша? – спросил после некоторой паузы старик Строганов.
– Теперь я совсем здорова. Только сердце и болит, – ответила Ксения Яковлевна.
– Ну, сердце-то не от хвори, а может, с чего другого…
Он пристально посмотрел на девушку. Та густо покраснела и молчала.
– Кажись, угадал. И отчего ты, девушка так скрытна со мной? Я, чай, тебе вместо отца. Мне бы первому надо все выложить…
– Да что же выкладывать? – спросила она шепотом, низко опустив голову.
– Будто уж и нечего?
Ответа на это не последовало.
– Стороной ведь узнал я, Аксюша, насчет Ермака-то…
– Прости, дядя, – чуть слышно произнесла она.
– Чего тут прощать… Ты мне ответь лучше все по истине…
– Что прикажешь, дядя?
– Люб он тебе?
– Люб.
– Да знаешь ли, кто он?
– Знаю, – скорее движением губ, нежели голосом отвечала девушка.
– Разбойник ведь он, душегуб…
– Был.
– Это верно, что был… Только ведь и за прошлое тоже отвечать приходится. У самого царя он в подозрении, а здесь скрывается. В Москве-то его ведь петля ждет.
Ксения Яковлевна побледнела. Старик испугался.
– Оно, конечно, до Москвы отсюда не видать… Далеко. А все же лучше было бы ему заслужить у царя, чем ни на есть, чтобы он его помиловал…
– Не пойму я что-то, – заметила девушка.
– В поход ему надо идти, вот что…
– В поход! – вскрикнула Ксения Яковлевна.
– Да.
– Куда?
– За Каменный пояс…
– Когда?
– Да чем скорее, тем лучше.
– И я пойду с ним! – вдруг воскликнула девушка.
– Окстись!.. Как ты в поход!.. В уме ли ты, девушка?
– Без него мне здесь не жизнь.
Ксения была бледна и вся дрожала. Семен Иоаникиевич испуганно глядел на нее. «Сейчас опять обомрет. Господи!» – неслось в его уме.
– Вернется он, заслужив царю, царь-батюшка его помилует, тогда мы сыграем вашу свадебку…
– Не верю я в это, дядя, не верю…
– Ты мне не веришь, Аксюша? – тоном упрека сказал старик.