Вера, Надежда, Любовь, или Московская фантасмагория

– Ох, Жень, ну разве можно так, напиши им обязательно. Послушай, а как бы съездить к ним, я прям мечтаю. Они ведь даже не знают меня, внуков своих не видели… может как-то можно, а? Или им к нам приехать?

– Да что ты, Вера, забудь, это не серьезно.

– Но почему же не помечтать, это ж не вредно.

– Ну да, только пока этот черт усатый не помер, я так и ждал всю дорогу, что придут за мной, в институте половину руководящего состава забрали, а теперь, думаешь, что – то изменилось?

– Мама говорит молилась за тебя, и ты, говорила мне, молись… ладно, Женечка, все обошлось и слава Богу. Слушай, Жень, а я сегодня опять его видела.

– Кого?

– Да типа этого… ну помнишь, я еще перед Новым годом про него тебе говорила. Я в окно выглянула, а он там стоит внизу, против окон, огромный такой, на нем то ли плащ, то ли балахон какой-то аж до пят и лица не видно… мне сразу не по себе стало.

– И что дальше?

– Да ничего. Я со страху штору задернула, а через пару минут посмотрела, его уже не было.

– Может искал кого?

– Жень, кого тут искать, Марию Павловну, что ли? мы же во всем домке одни остались.

– Да, странно… ты дверь входную проверяй и на цепочку обязательно.

– Но Жень, это еще не все. Подожди, я тебе сейчас покажу.

Вера встала с постели и вынула из шкафа, из под стопки белья лист бумаги.

– Вот посмотри, это я у Николки из папки вытащила.

На четвертушке ватмана была изображена фигура, закутанная с головы до ног в какой-то серый балахон с капюшоном, полностью скрывавшем лицо.

– Это тот самый мужик, только мне показалось, что он весь в чем – то сером был, металлом отсвечивал. Меня прям в дрожь бросило, когда я увидела рисунок. Он здесь еще страшнее. Какого хрена он тут околачивается… я за ребят боюсь. Валерка – то взрослый уже, а вот Николка… я ведь этот рисунок еще осенью у него нашла и спрятала, а как увидела опять этого мужика, сразу вспомнила про него. Когда же Николка его видел?

– Ладно, Верочка, давай уже спать, завтра вставать в такую рань…

Утром, проводив детей в школу, Вера взялась за приготовление обеда, но все как-то валилось у нее из рук. Керосинка горела плохо, Вера больше отвернула фитиль, но керосинка нещадно коптила, видимо, от паршивого керосина, молоко никак не хотело закипать, а когда она отошла прибраться в комнату, молоко убежало, залив керосинку, так что она потратила пол часа отмывая и оттирая ее. В кастрюльке осталось меньше половины и было очень обидно. Молоко ей носила молочница Варя из Перово. За трехлитровую банку она платила десять рублей и это было не дорого, если учесть, что в банке был слой сливок в палец толщиной. На душе у нее стало совсем было скверно и беспокойно, она то подходила к наружной двери, прислушиваясь, то выглядывала в окно, томимая тревожным предчувствием. Приготовив обед, она какое-то время походила по коридору, стараясь успокоиться, а потом взялась возиться в чулане, в конце концов не выдержала и собралась идти в школу встретить Николку, хотя он с третьего класса самостоятельно ходил в школу со своим одноклассником Толей Ушановым. Она уже просто не могла оставаться одна. Она надела шубку и сапоги и подошла к окну. То, что она увидела, буквально ошеломило ее. Там, внизу, напротив окна у фонарного столба стоял человек. Был он огромного роста, метра два с половиной, а то и больше, одетый в балахон до самых пят, отсвечивающий металлическим матовым блеском. Был он до того худ, что балахон висел на нем, как на вешалке. Рядом с этой жуткой фигурой висел в воздухе светящийся шар размером с футбольный мяч. Шар менял цвет от ослепительно голубого, как пламя электросварки, до красно оранжевого и вместе с ним фигура меняла цвет от серого до черного, как антрацит. Голова фигуры была полностью скрыта капюшоном, так что лица он не видела. Вера почувствовала дрожь в ногах, она не могла пошевелиться, но не от страха, а от страшной слабости, охватившей все ее тело. Сколько продолжалась эта пытка было не понятно, но вот фигура, а вместе с ней и шар начали как бы таять и вдруг с хлопком, который Вера отчетливо слышала, все исчезло. Она с трудом перевела дух и отошла от окна. Она присела на диван, стараясь поглубже дышать, чтобы унять молотившее сердце. «Господи, да что же это такое, какого черта ему нужно тут?». Она с трудом поднялась с дивана и подошла к зеркалу. Лицо ее было белое, как полотно, глаза лихорадочно блестели. Она вышла на лестницу и, хватаясь за перила, спустилась в подъезд. Ноги ее заплетались от слабости. «Куда я иду, зачем?» Она подошла к двери и минуту стояла, не решаясь открыть ее. Неожиданно дверь распахнулась и перед ней оказался Коля.

– Мам, привет, а ты куда, в магазин? А я получил четверку за контрольную по математике, а Герман Николаевич взял у меня рисунок для своей коллекции, помнишь, тот, где Сережа на раскладушке спит.

– Постой, Ника, ты сейчас никого тут на улице не видел?

– Нет мам, мы с Толькой шли, никого не видели.

– Ну ладно, это я так… пойдем домой. Послушай, Ника, тебе Валерик ничего не говорил утром, может он хотел после института пойти куда – нибудь?

– Куда пойти, мам?

– Ну к друзьям, например, или в кино…

– Нет, мам, не говорил. А в кино он только со мной ходит. Или с Нелли.

Накормив Колю и усадив его за уроки, Вера принялась прибираться в гардеробе. В этом не было никакой необходимости: у нее везде был идеальный порядок. Она перекладывала белье и перевешивала одежду просто, чтобы отвлечься от шока, который она пережила только что. Коля сделал уроки и принялся рисовать кота Тарзана, спавшего на стуле возле печки. Был уже седьмой час. Валера сказал, что придет не позже четырех. Вера подошла к Коле и какое-то время наблюдала, как ловко он орудовал карандашом.

– Ника, вспомни, может все таки Валерик говорил тебе, что придет попозже сегодня?

– Нет, мам, он же сказал, что рано приедет, ему сегодня только дипломный проект сдать и все. Да ты не волнуйся, он может к Юре Берману зашел в шахматы играть.

– Нет, Ника, он бы предупредил… что ж такое, время уже восьмой час, папа вот – вот придет, а Валерика все нет… ну что ж такое.

Она принялась расхаживать по комнате, кутаясь в пуховый платок.

Вошел Евгений Августович, как всегда четко, по военному, отдав честь.

– Ох, братцы, ну и мороз сегодня, за бока хватает, за ноги кусает. Как вы тут, чады и домочадцы, не мерзнете?

– Евгений, Валерика нет, не пришел еще. Мне тревожно уже. Время восьмой час.

– Ну и что? Мало ли почему он мог задержаться, он проект сдает, может исправляет, переделывает что-то, в конце концов, может с девушкой в кино пошел, а ты Верочка сразу уже паниковать. Подождем, придет Валера, ни куда не денется. Дай раздеться, Верунь, я сегодня устал, как собака и, как та же собака, есть хочу. Щас бы с удовольствием косточку сгрыз.

– Но Евгений, (Вера всегда так звала мужа, когда речь шла о чем – то для нее серьезном и важном) у Валерика нет девушки.

– То есть как это? А Нелли Левит, они же со школы дружат, вместе в кино ходят, может и сегодня… Все, Верочка, мою руки и давайте ужинать, а там, глядишь и Валера подойдет. Никола, а у тебя как дела? Пятерку принес? нет? эх ты! а что рисуешь? Все кота рисуешь, лучше маму рисуй, смотри какая она у нас красавица.

Плотно поужинав, Евгений Августович, как обычно, вышел в коридор покурить, а следом пошел и Коля. Он любил смотреть, как отец искусно пускает кольца дыма, нанизывая их друг на друга.

Вера ужинать не стала, сказав, что у нее кусок в горло не лезет, и выпила только стакан чая с лимоном. Убрав со стола, она под предлогом, что хочет подышать воздухом, оделась и вышла на улицу. Она стояла у подъезда и напряженно вглядывалась в черноту проулка, который шел от шоссе Энтузиастов к их дому. Она дрожала не столько от холода, сколько от нервного напряжения. В голове было только одно «Что то случилось, что-то ужасное случилось, надо что-то делать, что-то делать…» Она подошла к шоссе и остановилась на тротуаре, глядя по сторонам. Потом она перешла шоссе и встала на остановке, встречая трамваи, шедшие от Авиамоторной, ища глазами Валеру среди пассажиров, спускавшихся по ступеням промерзших вагонов. Прождав так с полчаса, она пошла обратно, почувствовав, как окоченели ноги в легких осенних сапожках.

Евгений Августович сидел на диване с газетой, рядом Николка возился с котом.

– Евгений, время одиннадцать скоро, надо идти к участковому и заявить.

– Верочка, ну ты подумай, какой теперь участковый, да и не к нему надо… в милицию надо идти. А вообще давай – ка успокоимся и подождем до завтра… утро вечера мудренее. Может он у заночевал у кого – нибудь.

– Евгений, ну что ты говоришь, когда это ночевал у кого-то, ты помнишь? Я не помню. Я тебя прошу, умоляю сходи в милицию, тут же рядом, они круглые сутки работают, там дежурный должен быть, объясни им, заявление напиши, ну я не знаю, нельзя же так сидеть, я просто не выдержу до утра. Я сейчас вышла, темень такая, хоть глаз выколи… по ночам шляется шпана всякая…

Евгений Августович встал и с минуту походил по комнате, заложив руки за спину.

– Мда, дела… ладно, Верунь, пойду, что же делать, у меня ведь тоже на душе не спокойно. Надо взять фотку Валеры, заявление напишу в милиции, сейчас я просто не знаю, как и что писать, у них наверно, форма какая-то есть или продиктуют… ну все, одеваюсь и иду.

Пока Вера ждала возвращения мужа, в голове ее начался уже полный сумбур. Ей представлялось, что на Валерика напала шпана, которой изрядно прибавилось во Владимирском поселке после 53 года. Они могли затащить его в Электродный переулок или вообще в парк, там избить его до полусмерти и вообще пырнуть ножом. Его могли ударить по голове и толкнуть под трамвай, как недавно бухгалтера с «Нефтегаза». Она, конечно, не думала о том, что Валера – это здоровяк под сто килограммов весом, что у него первый разряд по вольной борьбе и что он запросто гнет пальцами пятаки. Он по – прежнему представлялся ей восьмилетним малышом в светлых кудряшках и с большим белым бантом на груди, как на ее любимом фото, сделанным Евгением Августовичем в сентябре сорок пятого года перед командировкой в Германию. Ей не сиделось на месте. Она металась по комнате, то и дело подходя к окну и вглядываясь в темноту. Коля сидел за письменным столом и что-то рисовал в альбомчике. Она приготовила ему постель и поставила на керосинку утюг, чтобы согреть одеяло и простынь.

– Ника, иди зубы чистить и спать.

– Мам, а папа скоро придет?

– Придет, придет, давай быстро в постель.

Уложив Колю, она пошла к Любе. Сестра лежала в кровати и читала при свете ночника. Софья Платоновна лежала на своей кушетке. В углу под образом Николая – угодника теплилась лампадка.