Параллель. Повесть

Надоело тратить воду на то, чтобы Виреска промывала очки.

***

Виреска

Бесит, что нет часов, нет календаря, а единственное средство ориентировки – полоска голой земли, что идёт через лес в неизведанные, туды их, дали. Не так волнует творящийся бред, сколько невозможность ориентироваться во времени. Благо рюкзак со мной, насчёт мыла-шампуня, носков и прочего можно не беспокоиться. Пока что.

Дюк называет это тропой, но это определение я бы забраковала. Земля не вытоптана ногами или копытами, на ней вообще нет следов. Будто пару сотен раз проехались катком, утрамбовав почву на века вперёд. Даже под дождём не раскисает, хоть это радует.

На второй день, кажется, заметили недалеко от тропы какое-то жилище. Дюк без раздумий направился туда, достал меч и лезвием отвёл в сторону полотно из лоскутов кожи, висящее в дверном проёме.

– Чисто. Можешь поискать еду, я пройдусь.

Вошла внутрь. Жуть. Какое-то тряпьё повсюду, в углу охапка дров, но никакого очага не видно. На жердевых стенах висят пучки трав, кости, перья и ещё поди пойми что. Хижина ведьмы, не иначе. Подошла к самодельному столику у стены, взяла первое, что бросилось в глаза. Взболтав бутыль, я всмотрелась сквозь мутноватое стекло, стараясь определить степень пригодности для употребления содержимого в качестве еды. Может быть как обычным молоком, так и маковой настойкой, отваром из ядовитых трав или вытяжкой чьего-либо мозга. Только гадать, что у ведьмы может заваляться. Выдернула широкую пробку и аккуратно, как нюхают химические реактивы, ладонью подогнала воздух к носу. Ничего не почувствовала и, немного осмелев, вдохнула из горлышка.

– Что нашла?

Дюк протиснулся в дверь, скинул со скамьи на пол ветошь и, облегчённо выдохнув, снял рюкзак.

– Да вот, похоже на молоко, только прокисло. Кажется, что около недели тут никого не было – объедки в тарелке уже подпортились, но не успели сгнить.

– Дай-ка, – Дюк взял у меня из рук бутыль, сделал небольшой глоток, погонял жидкость во рту, – ага, точно прокисло. Будешь, нет? – затем запрокинул голову и в несколько больших глотков допил молоко. Из-за широкого горлышка часть стекла по усам на воротник, проводник вытер рукавом бороду и отряхнул куртку. – Ещё есть что?

– Лепёшки, кажется. Не из муки.

Я надвое разломала лепёшку, кем-то до этого надкушенную, и протянула половину проводнику. Он и сейчас не стал подробно изучать состав, за пару укусов набил рот и долго жевал, силясь проглотить.

– Есть мысли, куда хозяева подевались? – я осторожно надкусила лепёшку. На вкус не многим лучше прелой соломы.

– Не-а.

Как-то не вязалось у меня в голове то, что на одном столе может стоять молоко в стеклянной таре и выпеченный на углях хлеб из кореньев и семян. Если подумать, для этого места – ничего странного, но не хотелось жевать непонятно что, когда в рюкзаке были нормальные, вполне съедобные припасы.

Дюк пинком согнал сброшенную со скамьи ветошь в ближайший угол и, довольно крякнув, развалился на этой куче, как на троне. Радушным жестом обвёл лачугу:

– Устраивайся.

– Тут будем ночевать?

– Почему нет?

Я ещё раз обвела взглядом жилище. Сбитые из жердей стены просвечивали, как дуршлаг, крыша, как ни странно, была без прорех, но широкие листья могут легко заняться и превратиться в кострище. «Дверь» тем более особого доверия не внушала. Одним словом – убежище никакое. С пары пинков легко проломишь стену, а при наличии в руках чего потяжелей, можно за десяток минут разнести тут всё целиком. Нет, это, конечно, куда лучше ночёвки под открытым небом, просто меня волновало возможное возвращение хозяев или появление других скитальцев. Недружелюбных.

Дюк предложил взять из кучи ветоши что-нибудь для подстилки. Спасибо, обойдусь. Посплю на утрамбованной земле, а укроюсь по обыкновению своим плащом. Он вообще никакой заразы не боится?

Дюк заёрзал на своём лежбище, съехал ближе к земле и вытянул ноги.

– Может, костерок?

– Жги, – хмыкнула я в ответ.

Проводник хлопнул по полу, от руки к центру помещения побежала трещина и образовала небольшую выемку. Из угла начали перекатываться хворост, кора, нарубленные толстые ветки. Наковыряв земли, ссыпал немного во вторую руку. Сжал кулаки и стукнул один о другой. После чего разжал ладони и взял получившиеся камни поудобней. Чиркнул раз, другой. Голубые искры вылетали, пройдя какое-то расстояние, замедляли полёт и зависали в воздухе. Накапливались, мерцали, хижина наполнилась ровным приятным свечением. Перестав колотить, проводник слегка подул. Мерцающий рой плавно направился к выемке в земле, из него заморосили вспыхивающие на дровах светляки. Когда огонь занялся, рой уплотнился до небольшого клубка и остался так висеть.

Красиво и практично. Круто. Не стала ничего говорить. Вдруг засмущается.

Почему-то вспомнились поездки всем классом «на природу». Не всегда удавалось откосить от таких мероприятий. Инициативу запевал с энтузиазмом поддерживали учителя, наивно полагая, что ученики будут травить байки у костра и рисовать пейзажи маслом. Два дня повышенной раздражённости, лёгкие, полные репеллента от комаров. Наушники и музыка частично спасали от прослушивания пьяных разговоров и животных стонов за стеной охотничьего домика.

Так не пойдёт. Вспоминать о всякой пакости перед сном – уж больно много чести. Заснула, глядя из-под плаща на светящийся шарик.

Проснулась, как обычно, не выспавшейся. Да, был и огонь, и крыша, но разницы никакой. Мотнула тяжёлой головой, тщетно пытаясь вытряхнуть усталость и тоскливые мысли.

Хижина и полдня остались позади. Поднялся несильный ветер. Странно, но до этого я даже не обращала внимания на безветрие. Погоняемая по земле листва непривычно шуршала. Деревья скрипели громче обычного. Потом пошёл дождь. На этот раз какой-то мерзкий. Тяжёлый, с тухлым запахом. При вытирании с лица капель воды, на коже оставались противные жирные разводы. В итоге очки почти перестали выполнять свои функции.

– Дюк! – проводник обернулся на окрик, – не убегай далеко.

Я согнулась, спрятала от дождя очки под плащом, открутила пробку на фляге и плеснула на линзы чистой воды. Вытерла о куртку. Разводы никуда не исчезли. Дрянь…

Подошёл Дюк. Вдруг схватив меня за ворот, зажал ладонью глаза и сильно надавил. Земля в его руке больно впилась в кожу. Бью куда-то в воздух, проводник отпускает ворот, но ловит руку с очками и выдирает их из сжатого кулака. Готовясь драться до последнего с взбесившимся спутником, отпрянула назад и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Мир… совершенно обновлённый мир – чёткий, контрастный, и (несмотря на скудную осеннюю палитру) красочный,– открылся в одно мгновение. Проводник сломал очки пополам, отбросил в сторону. Посмотрел мне в глаза, что-то выискивая, и только после этого отпустил запястье. Вопросительно поднял брови, задрал подбородок, мол «ЧО?». Мотаю головой. Он разворачивается и идёт дальше. Догоняю его и одёргиваю за плечо.

– Ты достал. Допустим, я поняла, что ты не фокусник, а теперь говори, что это за карта?

– Карта, как карта.

– Зачем она тебе, можешь нормально объяснить?

– Ищу дорогу домой.

Сердце йокнуло.

– Как?

– Пока не знаю.

– А когда узнаешь?

– Через два месяца встречусь с человеком, тогда будет яснее.

– То есть, ты ищешь дорогу домой, а потом мы вернёмся за тем, кто дал тебе карту?

– Да.

– И как ты узнаешь, что нужное место найдено?

– Я – никак. ОН знает. Как-то вычислит.

– Почему он сразу не пошёл с тобой?

– Он не может.