Отец жениха. Порочная связь

– Из стада? – переспросил он. – Думаю, из стаи.

Он изучающе смотрел на нее, Мила смутилась и сделала шаг в сторону, немого увеличивая расстояние между ними. Он чуть заметно улыбнулся:

– Идемте.

И, развернувшись, быстро зашагал в полумрак.

– Разве мы еще не пришли? – уже на ходу спросила Милен, стараясь не отставать.

– Еще нет.

– Ладно.

Они прошли до конца коридора и, свернув в какую-то неприметную дверь, оказались на узкой деревянной лестнице. Казалось, что это – какой-то потайной проход на случай нападения «стаи». Милен улыбнулась своему умозаключению и прибавила ходу, так как мсье Бушеми уже сбежал по довольно крутой лестнице и скрылся за ближайшим поворотом.

– Ой, простите, – отскочила она от его широкой груди, влетев в нее на полном ходу.

Он не сказал ни слова и, открыв очередную дверь, щелкнул выключателем. Мила на секунду зажмурилась от яркого света, ударившего ей в глаза. Привыкнув к освещению, Милен осмотрелась. Они оказались в небольшой совершенно пустой комнате, все стены в которой были завешаны картинами. Здесь не было привычной классики, все они представляли собой современное искусство. Со стен на нее смотрели искаженные самыми невероятными, даже нелепыми трансформациями лица и тела, плачущие собаки и кони на тонких, словно спицы ногах. От ярких красок закружилась голова. Она почувствовала, как, обхватив ее плечи, он помог ей сесть в небольшое кресло в центре комнаты.

– Поначалу у всех кружится голова, – его теплое дыхание коснулось ее виска, пустив по телу электрический разряд.

– Просто у вас не совсем удачно выставлен свет, и по поводу соседства я бы тоже поспорила.

– Здесь, за очень редким исключением, бываю только я, – ответил он на ее замечание.

– То есть, мне выпала редкая возможность? – Мила посмотрела на него через плечо.

– Мое честолюбие не позволяет мне проигнорировать присутствие эксперта в моем доме, – начал он. – Что бы вы ответили, попроси я вас составить каталог моей коллекции? Вы ведь, насколько я понимаю, современным искусством занимаетесь?

– В основном – да.

– Да, я помню шумиху, которую наделало пару лет назад ваше псевдо-открытие.

Милен невольно улыбнулась. Конечно, она сразу поняла, о чем он.

А речь шла о скандально-известной выставке современного искусства, организованной как раз галереей «Valeur».

На одной из посиделок выпускников Академии Художеств, к которым относилась и Мила, произошел спор о критериях оценки современного искусства. Мила придерживалась мнения, что рамки эти слишком размыты, и на цену и ценность картины влияют слишком много факторов, таких как: политика, экономика, общественное мнение, маркетинговые ходы дилеров, причуды коллекционеров, капризы критиков, постоянно меняющиеся вкусы и, конечно, средства массовой информации. Как это часто бывает в молодежных тусовках, беседа была сдобрена большим количеством алкоголя и честолюбивыми амбициями участников. Спор вышел жарким, и самые стойкие его участники, а ими, как вы, наверное, догадались, оказались Милен и ее нынешний начальник Дин, заключили пари: Милен за месяц сможет сделать признанного художника из самого обычного человека, никогда не державшего в руках кисть.

В случае победы Дина Милен полгода должна была работать на него бесплатно, если выиграет Мила – он берет ее на должность ведущего специалиста и делает своей помощницей.

Конечно, проснувшись наутро, Милен не раз пожалела о своей неосмотрительности, но уговор, как говорится, дороже денег, и она начала продумывать план.

Через месяц в галерее «Valeur» открывалась новая выставка. Среди прочих на ней был заявлен никому не известный, но за прошедший месяц наделавший немало шума в соцсетях и в средствах массовой информации, художник, подогревая не шуточный интерес к себе и предстоящей выставке. История его была романтичной и трагичной одновременно. Молодой художник N (а звали наше дарование Алекс Нихель), к своим двадцати трем годам уже успел разочароваться в искусстве, в себе, как в художнике, и решил выкупить все ранее проданные им работы и уничтожить. Что он, собственно, и сделал, а после покончил с собой, прыгнув с моста. Уцелели только две его работы, которые и выставлялись среди прочих в галерее.

Мероприятие собрало беспрецедентное для галереи «Valeur» количество желающих взглянуть своими глазами на работы мастера и, конечно, оценить представленные на суд зрителя полотна.

После ажиотажа вокруг полотен, восторженных отзывов критиков, и беспрецедентных двадцати тысяч евро за картину, наутро вышла статья молодого журналиста Пьера Бушеми, взорвавшая художественный бомонд. В ней рассказывалось о произошедшей мистификации. Оказалось, что такого художника никогда не существовало, а картины написала сама Милен.

Разразился скандал, в неловком положении оказались многие. Но, когда шумиха немного утихла, произошедшее предпочли охарактеризовать, как розыгрыш. В оправдание можно было сказать, что картины были весьма хорошего качества, а скандальная слава полотен в разы повысила их цену, так что все остались в выигрыше.

Милен получила свой приз, хорошего друга, скандальную репутацию и кличку – гиена. Ее боялись, ее ненавидели, но одно было бесспорно – после случившегося к ней прислушивались.

– Давно вы об этом знаете? – уточнила Милен.

– Я, конечно, отношусь к миру искусства постольку-поскольку, но даже среди простых обывателей та статья наделала много шума. Должен сказать, это было смело.

– Смело с моей стороны или со стороны Поля, осветить весь этот скандал в газете? По-моему, это была его первая большая статья.

На лице Жана вспыхнула мимолетная снисходительная улыбка:

– Обоих.

Он отвернулся к стене и, заложив руки за спину, делал вид, что разглядывает картины. Милен смотрела ему в спину и не могла понять, почему он не хочет показывать свой интерес к жизни сына? Что это: строгое воспитание, боязнь показаться слабым?

– Так, что вы решили? – спросил он, чуть погодя.

– Почту за честь, доктор.

– Можно личный вопрос? – спросил он, когда поднявшись по деревянной лестнице, они снова оказались в полутемном коридоре.

– Конечно.

– А почему гиена?

Мила выдохнула смущенную улыбку и, чуть замедлив шаг, повернулась к нему:

– Видите ли, – неуверенно начала она, – у самки гиены, так же как у самца, есть ложный пенис. Ну, если в двух словах, это почти тоже самое, что баба с яйцами.

Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло после этих слов и, отведя от него глаза, она быстро зашагала дальше.

«Черт возьми, – ругала она себя, пытаясь успокоиться, – как школьница краснеешь от слова пенис».

Она была благодарна мсье Бушеми за то, что он больше не пытался задавать ей вопросов, но эти несколько метров, что оставались до его комнаты, она отчетливо ощущала его насмешливый взгляд, прожигающий дыру у нее между лопаток.

* * *

Те несколько дней, что Жан провалялся в постели, Мила полностью посвятила себя работе над его проектом. Она начала составлять каталог работ, подбирала полотна, которые выгодно ее дополнят. Несколько раз наведывалась в комнату больного, уточняя детали, так как некоторые работы требовали внимания реставратора. Она, наконец, выставила правильный свет в помещении галереи. Эти несколько дней очень сблизили их. Ей нравилось его общество. Нравился его неожиданный профессионализм, наличие собственного, порой прямо противоположного, мнения, аккуратность даже в мелочах. Скоро она поймала себя на мысли, что слишком уж рьяно выискивает какие-то проблемы, чтобы снова увидеть его. А еще это был прекрасный повод не участвовать в болтовне с Терезой, которая начинала ее порядком доставать.

Отчаянная работоспособность мсье Бушеми, привитая, как она поняла из разговора с Терезой, его покойным отцом, не позволила ему предаваться лени, и уже в понедельник с утра Милен разбудил шелест шин отъезжающей от дома служебной машины. Она перевернулась на другой бок, но вибрирующий на тумбочке телефон не дал ей снова заснуть.

– Ну, что опять? – недовольно проворчала она и потянулась за телефоном.

VI

Милен не спеша вошла в стеклянную дверь кафе и тут же попала в приятную прохладу кондиционированного воздуха, что после уличного зноя сразу погрузило ее в приятную расслабленность. Ее окружили запахи кофе и свежей выпечки.

Несмотря на то, что был обеденный перерыв, и зал был полон до отказа, в помещении было тихо, и монотонный гул голосов не заглушал лирическую мелодию, разливающуюся из двух динамиков по обе стороны от барной стойки в центре.