Отец жениха. Порочная связь

– Вечные истины всегда в моде. Просто сейчас все меньше людей хотят над ними задумываться.

– Как вы думаете, о чем он говорит? В том отрывке, что вы так блестяще процитировали.

– Думаю, речь идет о принятии себя. О том, что ни при каких обстоятельствах нельзя предавать самого себя.

Милен почувствовала неловкость за свой слишком серьезный тон. Но судя по тому, как он внимательно слушал, для него это была не просто вежливая беседа, его действительно интересовал ее ответ.

– Почему не выбор правильного пути?

– Что вы имеете ввиду под понятием правильный? Праведный? – Мила откинулась на спинку кресла, позволяя ему увлечь себя в рассуждения.

– Именно. Разве ни этого мы просим у Бога говоря: «Не введи нас во искушение»? Смиряя мысли, мы смиряем плоть. Разве не так?

Его взгляд стал напряженным, словно он силился предугадать, что она ему ответит.

«Смиряем плоть», – она задумалась.

– Я все же позволю себе не согласиться с вами, доктор. В этой строке есть фраза, если вдуматься в ее смысл, отрывок зазвучит по-другому.

Он вопросительно приподнял брови.

– «Дай мне сил». Смирение без осознания невозможно. Лишь поняв и приняв себя, можно говорить о смирении.

– А вы принимаете себя, Милен?

– Да, – секунду подумав, ответила она. – Думаю, да. Я знаю, кто я. Это не вызывает внутри меня разлад. Каждый человек уникален. У каждого из нас свои вкусы, пристрастия, свои понятия о добре и зле. Когда мы перестаем требовать от мира совершенства, начинаем прощать несовершенства себе.

Жан снисходительно улыбнулся, словно показывая, что она слишком молода, чтобы рассуждать на такие сложные темы. Он сидел в задумчивости несколько минут, в течение которых Мила разглядывала его, пытаясь понять, о чем он сейчас думает? Что так отчаянно хочет «смирить» внутри себя?

– Я хотела попросить у вас прощение за свою нелепую выходку, – начала она и, смутившись, опустила глаза, когда он посмотрел на нее. – Я не должна была…

– Вы верите в судьбу? – не дав ей договорить, спросил Жан.

– В судьбу? – переспросила Мила. – В судьбу, в смысле десницы Божьей?

– Нет. В то, что все в нашей жизни происходит не просто так. Что каждый наш поступок определяет наше будущее.

– Вы говорите о возмездии? – задумавшись, спросила Милен.

– Думаю, вы правы. Возмездие, – медленно, будто в задумчивости произнес он, слепо глядя перед собой.

А потом словно спохватился и, развернувшись, попытался взять с подноса чашку с чаем, которую ему так любезно принесла Милен.

– Я помогу.

Она привстала и взяла чашку вместе с блюдечком обеими руками.

– Вот, – улыбнулась она, передавая ему чай.

На какое-то мгновение их пальцы соприкоснулись, и Милен словно обдало кипятком, все внутри загорелось, и волнение снова заныло в груди. Она поспешно отдернула руку и опустила глаза, чтобы он не успел заметить ее смущение. Мила поглаживала мягкий шелковый подлокотник кресла, словно пытаясь лучше рассмотреть рисунок. Она чувствовала, как он пристально смотрит на нее, чуть слышно прихлебывая чай.

– Хотите, я вам кое-что покажу? – прервал он молчание, которое стало неприятно давить на барабанные перепонки.

– Коллекцию машинок? – не удержалась Милен.

– Нет, – выдохнул он с улыбкой.

– Что, сейчас?

– Конечно.

Жан и отставил чашку обратно на поднос, откинул край одеяла и, спустив ноги на пол, надел кожаные шлепки. Поверх шелковой темно-зеленой пижамы он накинул такой же темно-зеленый халат и, быстро подпоясав его, уставился на все еще сидящую своем кресле Милен. Она неуверенно поднялась.

– Вы себя как чувствуете? Может быть повременим с этим? Покажете, как только поправитесь.

На что Жан только улыбнулся:

– Не развалюсь по дороге, не волнуйтесь за меня.

– Ну, хорошо, – согласилась Милен и направилась за ним следом.

Они вышли в коридор, в котором не зависимо от времени суток был какой-то мистический полумрак, создаваемый настольными лампами с длинной стеклярусной бахромой, которая отбрасывала причудливые блики на стены, затянутые в изумрудные обои с райскими птичками. Мсье Бушеми медленно шел впереди, словно давая ей время еще раз насладиться картинами, висевшими вдоль стен.

У Жана был неплохой вкус. Погрузившись в привычный ей мир изобразительного искусства, Мила расслабилась, с интересом знатока разглядывая весьма разношерстную публику, представленную ее искушенному взору. Вся его коллекция была мастерским смешением стилей (видимо, у него неплохой агент, отметила для себя Милен). Кроме довольно большой коллекции классической школы, встречались и представители современного искусства. Их было меньше, и, по правде сказать, современное искусство было представлено проверенными временем авторами. В общем, ничего непредсказуемого, что могло бросить тень сомнения на их владельца. Что касается изобразительного искусства – мсье Бушеми был более осторожен, видимо, боялся прослыть человеком с дурным вкусом. Мила усмехнулась про себя. Этот человек не давал ей ни единого повода, чтобы вскрыть его пуленепробиваемую броню. «Кто же ты?»

– Как вам моя коллекция? – замедляя ход, поинтересовался он.

А затем совсем остановился, заметив ее интерес к висящей справа от него картине.

– Совсем не плохо, – она подошла ближе, продолжая рассматривать прекрасный пейзаж Моне.

Милен старалась не смотреть на мсье Бушеми, она всем телом чувствовала на себе его взгляд.

– Совсем неплохо для новичка? – его голос звучал в той бархатисто-обволакивающей вариации, которая каждый раз погружала ее словно в транс.

«А что будет, если он дотронется?» – эта мысль заставила волну мурашек прокатиться по ее спине и бедрам, вернув в реальность.

– Кто составлял вашу коллекцию, доктор? – неожиданно для самой себя спросила Мила уверенно и слишком громко. Словно хотела прервать это его странное, почти гипнотическое влияние.

Он скривил тонике губы в чуть заметной ухмылке, явно заметив ее смущение.

– Считаете, мой агент плохо справляется со своими обязанностями? – с ноткой издевки поинтересовался он.

– Я не в праве оценивать работу вашего агента. Все зависит от ваших предпочтений. Дело может быть совсем не в компетенции вашего агента, а в вашей неуверенности.

– Неуверенности в чем?

– Видите ли, мир современного искусства – это часто вызов: себе, обществу. Не всякий человек, особенно занимающий столь высокое положение, может рискнуть репутацией, ведь это самое общество имеет строгие законы, выходить за рамки которых означает выбиться из стада.