На углу Вселенной

– Он мне на полном серьёзе как-то говорит: я вам, учёным, ни на грош не доверяю. Только деньги на вас государство тратит, а толку – пшик. Вот ты, говорит, чем занимаешься? Я говорю, что звёзды наблюдаю. А он – на хрена мне твои звёзды? Вот если бы они мне маленькую ночью на парашюте спустили, я бы им спасибо сказал. А так – солнце днём крутится, звёзды ночью фигнёй маются, луна тоже блестит зачем-то… Народу эти ваши звёзды и планеты без надобности. Так и говорит. Может, издевается. Как только моя мать могла с ним связаться? Я поэтому из дому и ушёл, что не мог больше смотреть на это. И на пьянство его вечное.

– Он, наверное, на самом деле прекрасно знает, что вокруг чего вращается. Просто видит, что тебя это раздражает, вот и подначивает. У нас в школе это называлось «поиметь». Все они такие, любители заложить за воротник. Вот, например, слышал такой анекдот? Под балконом дома стоит мужичонка в кепке и глядит вверх. Постоял-постоял и закричал: «А-ню-та! А-ню-та! Выдь, что скажу!» – Дверь на балконе с грохотом отворяется: «Ну, чего тебе?» – «Брось мне шестьдесят две копейки, а то на молоко не хватает!» – «Как же я брошу, они же рассыпятся?» – «А ты в трёшку заверни!»

Роман ответил:

– Вот так же и мой отчим каждый раз что-нибудь новенькое придумывает. Тут на днях говорит: «Нюра, извини, опоздал, такие пробки – ужас!» Она ему: «Коля, да ты пьян! Какие пробки?! У тебя же права на машину отобрали!» – «Да мы два часа мучились с Серёгой, это же надо так вино закупорить!»

Со стороны главного входа в знаменитый «Гастроном» тридцатого дома к ним приблизился совершенно не характерный для Кутузовского проспекта персонаж. Это было что-то средних лет, одетое в нечто очень поношенное. Мужичонка увидел двух молодых людей и твёрдым шагом направился прямо к ним.

– Ребятки, вам третий не нужен? Только у меня того… с деньгами туго. Мелочь в кармане звенит. Эх, прошли времена! Раньше за два восемьдесят семь взяли бы, как раз ещё на сто грамм кильки «весёлые ребята» хватило бы. А теперь… Ну как? Посидим, поговорим…

– А что, – подмигнул Роману Глеб, – посидим и расскажем друг другу, какие мы знаем три источника и три составные части.

– Стакан, бутылка и закуска! – живо подхватил мужичок. – Три главных источника нашей жизни, они же три составные части дружеского общения. Ну что, ребятишки, как насчёт этого самого?

Глеб достал из кармана пятёрку и протянул соискателю.

– Я вижу, сэр, вам поправиться надо. На, возьми. Потом отдашь. А нам с товарищем недосуг сейчас. Извини.

– Ты, друг-человек!.. Да я… Да ты… – Мужик махнул рукой. – Спасибо!

Он быстрым шагом удалился в сторону главного входа в «Гастроном».

– Наверное, с того берега перебрался по окружному мосту, – проводил его глазами Глеб. – У нас тут таких персонажей не водится. – В этот момент взгляд его упал на камень в овраге: – Смотри-ка! Плита моя до сих пор тут валяется!

– Какая плита?

– Могильная плита из гранита. Помню, в пятом классе – дай, думаю, я её домой притащу, пригодится. А сверху приятель смотрит и говорит: «Ты зачем её, Глебка, тащишь?» – «Себе на могилу», – отвечаю. Но не дотащил, не осилил. А приятель стоял сверху, насмехался. Нет чтобы помочь.

Роман взглянул на часы.

– Уже одиннадцатый час! Я совсем забыл! Мне же позвонить должна девушка. Я тебе говорил. Эх, не успею доехать!

– Давай подвезу, – предложил Глеб. – Заодно посмотрю, как ты устроился по моей протекции.

Пока ехали, Роман вспомнил, что хотел спросить у напарника.

– Глеб, ты в нарды умеешь играть?

– Да, а что?

«Говорить или нет? Пока не буду».

– Хотелось бы научиться. А сам-то где играл?

– В армии. Там у нас один кавказец служил, как и я, радистом. Очень любил эту игру. Свои нарды из дома привёз, а когда на дембель уходил, мне подарил. Они у меня сохранились. Если хочешь – приходи, научу.

– Спасибо. Как-нибудь зайду.

Глава 8. Если звёзды умирают…

В конференц-зал народу набилось видимо-невидимо. Все с нетерпением ожидали приезда иностранной гостьи. На самом видном месте в холле красовался большой плакат: «17 апреля 1982 года в конференц-зале ИРА-2 состоится лекция первооткрывательницы пульсаров Сьюзен Джоселин Белл Бернелл. Начало в 17 часов». Роман вошёл одним из первых, вместе с ответственным за конференц-зал, и уселся в кресло в первом ряду.

До начала лекции оставалось пять минут, а докладчицы всё не было. Наконец без двух минут пять в зал стремительно вошла широко улыбающаяся дама с роскошной рыжей шевелюрой, в очках с чёрной роговой оправой и очень скромно одетая: чёрный пиджачок, из-под которого выглядывала кофточка пурпурного цвета с оттенком маджента, чёрные брюки в серую полоску и светло-серые полукеды на толстой подошве – она целый день провела в экскурсиях по Москве и одежду поэтому выбрала лёгкую и походную. Вытащив из сумки, висевшей на плече, кипу прозрачных плёнок, передала их Саше Рублёву, который отвечал за оверхед-проектор и всегда помогал лекторам с демонстрацией их результатов.

Поднявшись на сцену, Джоселин обернулась к залу, одёрнула пиджачок и поздоровалась. Затем она подошла к знаменитой доске и, беспомощно оглянувшись по сторонам в поисках мела, зачем-то покрутила ручку сбоку от доски. Переводчица – которой оказалась Леночка Фролова, хорошо знавшая английский язык и иногда помогавшая с письменными переводами сотрудникам института, – подошла к Джоселин и что-то тихо сказала ей. Та оглянулась и, увидев большой кусок мела на краю стола, благодарно улыбнулась Лене.

Уверенно написав на доске формулу, Джоселин повернулась к аудитории и задала вопрос:

– Do you know this formula?[2 - Знаете ли вы эту формулу?]

Перевода вопроса не потребовалось. Публика в тот день подобралась осведомлённая, формулу эту знающая и сломавшая не один десяток копий в дебатах по поводу оной. Шелест голосов всколыхнулся в зале одновременно в нескольких местах: «Формула Дрейка!» Джоселин удовлетворённо улыбнулась и начала рассказывать о том, что уравнение Дрейка содержит слишком много допущений и, строго говоря, не является научным. Поэтому весь проект SETI – это скорее религия, а не наука. Основные допущения нельзя ни доказать, ни опровергнуть, точно так же, как нельзя доказать или опровергнуть существование Бога.

Сама Джоселин тоже увлекалась SETI, поэтому в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году, когда впервые зарегистрировала таинственный пульсирующий радиосигнал из космоса, прежде всего подумала о «зелёных человечках». Она так и назвала объект, посылающий сигналы из космоса: LGM-1 (Little Green Man). Джоселин под руководством Энтони Хьюиша искала тогда квазары с помощью радиотелескопа, но вновь открытый сигнал имел чёткую периодичность и не был похож на сигналы от квазаров.

Коллеги над Джоселин вначале откровенно потешались: она была всего лишь аспиранткой, к тому же женщиной. «А ты правильно включила телескоп?» – это был первый вопрос, который ей задавал каждый, кому она рассказывала об открытии. Но Джоселин привыкла к скептицизму с их стороны и старалась не обращать на него внимания, хотя научные сотрудники в Кембридже вели себя высокомерно и всячески подчёркивали своё превосходство над скромной девушкой из провинциальной Северной Ирландии.

Примерно через месяц сигнал появился снова. Он повторялся регулярно через одну и три десятых секунды. Теперь уже и научному руководителю Джоселин пришлось поверить в реальность сигнала. Потом открыли другой сигнал, а через несколько недель – третий и четвёртый. В 1968 году в журнале «Нэйчур» была опубликована совместная статья Джоселин Белл с Энтони Хьюишем, её научным руководителем, о наблюдениях быстро пульсирующего внеземного радиоисточника. Сообщение стало научной сенсацией. Посыпались различные гипотезы, пытающиеся объяснить происхождение сигналов. Один советский астроном предположил даже, что радиопульсары – это «маяки» внеземных цивилизаций. Но вскоре учёные сошлись на том, что открытые пульсары – это сверхплотные вращающиеся нейтронные звёзды, рождённые во взрывах сверхновых. Теоретически эти звёзды были предсказаны ещё тридцать лет назад.

Настоящее потрясение Джоселин испытала в тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году, когда её научному руководителю, имя которого стояло первым в знаменитой статье о пульсарах, присудили Нобелевскую премию за открытие первого пульсара, а её не включили в число соискателей. Когда Джоселин на интервью спрашивали, что она думает по этому поводу, она отвечала, что всё нормально, ведь Хьюиш – её научный руководитель… Но в душе, конечно, сильно тогда переживала.

Обо всём этом Джоселин рассказывала теперь совершенно спокойно. Видно было, что она пережила эту ситуацию и давно простила людей, вольно или невольно обидевших её. Роман спросил себя, а как бы он поступил на месте Хьюиша? Стал ли бы он настаивать на том, чтобы его аспирантку включили в число соискателей?

Наверное, стал бы. Или отказался бы от премии, если бы в комитете сказали, что аспирантам её не присваивают. Чтобы всю оставшуюся жизнь не мучила совесть за присвоенное открытие, сделанное другим человеком.

Лена переводила хорошо и усердно, в некоторых местах переспрашивала докладчицу и та с готовностью повторяла и разъясняла непонятные места. Когда докладчица кончила и предложила задавать вопросы, в аудитории поднялся лес рук. Вопросы были самые разные: и о том, чем Джоселин занимается в настоящее время, верит ли она по-прежнему в зелёных человечков, и о том, каковы перспективы поиска внеземных цивилизаций, и что на западе делается в этом отношении. Наконец слово дали Емельяну Афанасьевичу Переплюйкину. Зал дружно вздохнул и приготовился к аттракциону.

По большому счёту, Емелю надо было проигнорировать и слова ему не давать. Все знали его как каверзного и дотошного сослуживца, пытающегося при всяком возможном случае уличить собеседника во всевозможных отклонениях от истины. Но в этот день ходом заседания руководил представитель первого отдела из смежного института. Он не был посвящён в такие нюансы и кивком головы разрешил Емеле задавать свой вопрос, когда тот подался вперёд и даже толкнул Романа, пробираясь между креслами к сцене.

– После опубликования вашей статьи в «Нэйчур» в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году у вас стали брать многочисленные интервью. Журналистов больше всего интересовал размер вашей груди, талии и бедёр. Тогда вы сказали, что не в курсе, что вас это не интересует. А сейчас вы уже знаете эти свои размеры? – И, обратившись к переводчице, Емеля потребовал: – Переведите.

Лена покраснела до кончиков своих белокурых кудрей. Ведущий опешил и в изумлении воззрился на Емелю, по-видимому, на какое-то время потеряв дар речи. Емеля победоносно обвёл взглядом аудиторию, с удовольствием отметив скабрезные усмешки на некоторых лицах. Но таких было меньшинство. Большинство же присутствующих выразило своё негодование недовольным ропотом; секретарь парткома института, сделав грозное и устрашающее лицо, попытался урезонить Емелю сдерживающими жестами, но тот демонстративно не смотрел в его сторону. К Емеле подскочил председатель профкома и взял его за локоть, но Переплюйкин тут же выдернул свою руку из цепких пальцев главы профсоюзного бюро и снова обратился к Елене:

– Ну что же вы молчите? Переводите вопрос.

Ведущий наконец оправился от шока и что-то тихо сказал сидящему на приставном стульчике у окна гражданину в сером костюме. Тот поспешно вскочил со своего места и, подойдя вплотную к Емельяну Афанасьевичу, дружески положил руку ему на плечо. От этого невинного жеста Емеля как-то весь сразу скукожился, затрепетал и побледнел. Смена выражений на его лице была так разительна, что её заметила даже докладчица. Она с интересом посмотрела на Лену и спросила:

– What's the matter?[3 - В чём дело?]

Лена к этому моменту уже пришла в себя и ответила в том духе, что на научном семинаре не принято задавать вопросы личного характера и поэтому человеку, задавшему подобный вопрос, следует покинуть аудиторию. Таковы правила. Емеля под руку с серым костюмом покинули аудиторию под заинтересованные взгляды присутствующих. Надо было спасать положение, так как молчание слишком затянулось. Никто не рисковал вызывать огонь на себя.

Роман привстал со своего места:

– Можно мне?..

Ведущий цепким взглядом мгновенно оценил степень лояльности спрашивающего. Видимо, результат осмотра его удовлетворил, потому что он утвердительно мотнул головой. Роман не стал затруднять Лену переводом и спросил по-английски:

– Do you think whether the life may exist on these dying stars?[4 - Как вы думаете, может ли существовать жизнь на этих умирающих звёздах?]