Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

– Называй его Люкс, – сказала Манон. – Это одно и то же, но мы так привыкли.

– Темные висели у отряда на плечах, малиновые гвардейцы из Гегемоната, орденская шваль и кромешники, а это тот еще народец, и оружие у них, я же говорю, самое подлое. У вас вон костяные доспехи, а у нас никакой защиты, кроме собственной шкуры, не было. Командовал погоней человек Ордена, аббат Изегрим. Сволочь редкостная. Шли по следу, как привязанные. Мы и так старались запутать следы, и эдак – ничего не выходило. Что бы мы ни делали, все равно они у нас висели на загривке. В отряде уже начали подозревать предательство. Косились друг на друга.

– Очень даже может быть, – пробурчал Нодь как бы себе под нос, но так, чтобы все слышали. Джон Ячменное Зерно задергал ноздрями, но, пересиливши себя, пренебрег.

– Но тут Светлый… в смысле – Люкс… объявил, что метка черных сидит у него в левом плече, отчего оно чешется и болит, и что надо нам зайти в ближайший странноприимный дом. Он эту метку будет из себя вырезать, а в лесу этого сделать никак нельзя, потому что ему надо много кипятка и крепкого вина.

– Что-что? – возбужденно заорал Кувалда. – В левом плече? Что ж ты раньше этого не говорил, зараза?

– Не спрашивали, вот и не говорил. Откуда мне знать, что это важно?

– В Светлом сидит метка черных, а ты не понимаешь, важно это, или нет? Все важно. Самый мелкий фактик. Люкс, ты слышишь?

– Слышу, – угрюмо отозвался Люкс. – В ближайшем странноприимном доме мы с тобою этим и займемся.

– Нельзя в странноприимный, – заорал Джон Ячменное Зерно. – По крайней мере, в этих местах. Тогда все так и было. Вы велели… Светлый велел накипятить воды, прокипятить ножи, подать вина и проутюженной холстины. После велел выскоблить с кипятком стол. Потом застелил его холстиной, сел за стол, а ближние его люди – командовал ими, как сейчас помню, лысый Пьер – начали вокруг суетиться и колдовать с веревками, вином, холстиной и ножами. Столько их там толклось, что толком ничего и видно не было. Я, к тому же, был у самой двери. А потом как-то вдруг все от стола отпрянули, и я вижу – Люкс взял нож, да как полоснет себя по плечу! Жуть. Кровища, Люкс бледный, как смерть, ножик выронил, запустил пальцы в рану и выдрал оттуда какую-то… не знаю, как сказать. Да я и не разглядел толком, потому что ворвались малиновые, орденские монахи и кромешники. И пошло у нас тут веселье. Кромешники подняли свои трубки изогнутые, вроде Скарова арбалета, только без лука, и принялись поливать наших летучими иголками. И в кого иголки попадали, те падали замертво. Я думаю, что если бы не они, да еще при здоровом Люксе – хрен бы у них все так лихо получилось бы.

– Сам-то ты как уцелел? – угрюмо осведомился Нодь.

– Так и уцелел. Была у меня за пазухой книга баллад Батара. Единственное, что сохранилось от прежней жизни… Грешен, люблю стихи, – добавил Джон с кривой улыбкой. – Вот она и защитила меня от летучих иголок. Переплет у нее – деревянная доска, обтянутая кожей. В ней иглы и застряли. И еще хорошо, что драться пришлось с орденскими монахами – троих завалил и вырвался. Доведись мне схватиться с малиновыми, вряд ли уцелел бы. Но они-то как раз все навалились на Люкса.

– Значит, летучие иголки? Как же, как же, слыхали. – Манон покивала головой скорее самой себе, чем окружающим.

– Отравленные! В кого попала игла, валился оземь не копнувшись. Наших они практически всех взяли в иглы. Палашами посекли только посторонних: хозяев, слуг и прочих постояльцев.

– Всех перебили?

– До единого человека. А странноприимный дом сожгли. Дотла. Я в кустах притаился, все видел.

– И тело Люкса сожгли? – спросил Нодь.

– Ты что, совсем дурак? А это, по-твоему, кто?

– Ты думаешь, что у него то же самое тело? Сам ты дурак и невежда, хоть и говоришь, что любишь Батара.

– Оба вы… – Кувалда даже сплюнул от досады. – Не надоело бодаться? Ты лучше расскажи, что с телом стало.

– Выволокли они его из дома и засунули… как вам объяснить… Мы вырвались вдвоем, как раз с Лысым Пьером. Он был впереди, а я держал спину – там за нами малиновый увязался. Морда посечена, бок пропорот палашом в двух местах, весь в кровище, шатается, но упрямый, сволочь! Когда я выскочил на крыльцо, Лысый Пьер уже валялся истыканный иголками, а чуть подальше она и стаяла, эта хрень. Ни на что не похожая, я ее даже описать не могу. А возле торчал кромешник, как я понимаю, он Пьера и завалил. Он и в меня всадил летучие иголки, но они застряли в переплете, я же говорил. Я шарахнул его от души палашом поперек тела, и вот тут… как хотите, мужики, верьте, не верьте, только оказалось, что кромешники – это нежить. Как в сказках. Он просто исчез. То есть, в каком смысле исчез – растекся вонючей лужей, а вот она-то тут же и исчезла. Испарилась.

Нодь хмыкнул.

– Вы, конечно, можете не верить. Но лучше поверьте, нам с ними еще встречи, я думаю, предстоят. Стрелять в них бесполезно, бесполезно и тыкать палашом. Насквозь пробьете, а ему хоть бы хрен по деревне. Их лучше всего бить чем-нибудь тяжелым: дубиной какой-нибудь, камнем, можно и палашом, но не колоть, а бить, непременно поперек и точно посередине тела. Вот тогда им наступает качественный кердык.

– Может, есть смысл большим пальцем обмахнуться? Для верности? – сказал Скаврон и добавил, смущенно хекая и на друзей не глядя: – Я имею в виду – свободной рукой.

– Ты лучше за дубину схватись обеими руками. Удар крепче будет. А пальцами пусть старухи в WWW-храмах обмахиваются, – укоризненно сказал Кувалда и повернулся к Джону. – Расскажи про летучую хрень. И про Изегрима. Что дальше было?

– А что я про хрень расскажу? Говорю же – ни на что не похожа. А дальше у малиновых объявились гиппы, они расселись по седлам, забрали своих раненных и убитых, да и поехали себе. Орденскпе выволокли тело Светлого и запихали его в хрень. А потом она улетела… Как-как, вот так. Улетела и все. Залез в нее этот самый Изегрим, хрень тут же и вознеслась. Я его, сволочь, очень хорошо тогда рассмотрел. В первый раз. Он, когда залазил, капюшон с головы откинул, вот я постарался, хотя уже смеркалось.

– Что значит – в первый раз? Ты его, что ли, и после видел? – насторожился Кувалда. – Когда, где и при каких обстоятельствах?

– Здесь, на Фарсальском тракте, с неделю назад. Дело у нас в ватаге поставлено солидно… то есть, было. Бедный народ мы вообще не трогали, даже делились, чем могли. Оттого местный люд всегда был готов нас выручить при нужде и предупредить насчет облавы. Вот нас и предупредили, что по всему тракту разъезжают орденские люди, кое-где по странноприимным домам устроены засады. И еще – что, похоже, все содержатели стрнноприимных домов у них на крючке. Что касается убийств мирного народа, то они за нами не числится,

– Не завирайся, – демонстративно расхохотался Нодь. – Как это может убийств не числиться при вашем-то ремесле?

– А вот так и не числится, – отрезал Джон Ячменное Зерно. – Я, чтоб ты знал, в лесу оказался не по своей воле, по профессии золотых дел мастер, а по душевной склонности бард. Голова у меня работает, и для себя я давно уже решил, что невинной крови на мне не будет.

– Ах ты, гад! – Нодь был вне себя от ярости. – Совсем заврался! То ты пивовар, а теперь уже и ювелир! Ты себя еще и поэтом назови, стихолюбец хренов. Я жулье и за горизонтом одной левой ноздрей чую.

– Помолчи лучше, чувствительный мой. Да, я из рода пивоваров. Да, я по профессии златокузнец. И баллады мои, между прочим, по всем трактам менестрели распевают. Вот так вот. Как вышло, что на мне нет крови? – он возвысил голос, чтобы слова его Люкс расслышал наверняка. – Засаду я всегда подготавливал тщательно, и не на аж бы кого. Разведка в ватаге была поставлена, ну, скажем, неплохо. Мы всегда знали – сколько, куда идут, что везут и какая охрана. И не грабили подчистую, а предлагали поделиться в пользу бедных. Вроде как пошлину брали за проезд. Пошлина была, конечно, чувствительная, но в смысле драки положение у купчишек было всегда безнадежное. Так что сопротивление оказывать резона не было.

– А что ж в нас стреляли, Зернышко?

Джон досадливо скривился.

– Новенькие. Днями пристали к ватаге, привычки к нашим порядкам еще не имели.

– Да погодите же вы все с глупостями! – взревел вдруг Кувалда, да так, что все остальные вмиг захлопнули рты и воззрились на него с нешуточным испугом. – Помолчите минутку. Дайте поговорить о деле. Ты начал рассказывать, что недавно видел здесь неподалеку этого аббата, как его…

– Изегрим.

– Вот именно. Ну, и где ваши дорожки опять пересеклись?

– Я же говорю, подготавливали мы свои, как бы сказать, "таможенные посты" очень тщательно. Вот в порядке такой подготовки оделись мы поприличнее и зашли под видом бродячих менестрелей в странноприимный дом в городке Бурже, отсюда это, если по тракту, лье, наверное, сорок. Пристроились с друзьями у барной стойки – мы были, как и положено, втроем, при виолонах, – распиваем, болтаем, как бы ждем заказов на спеть балладу или что поигривее, а сами приглядываемся и ушки держим на макушке. Вдруг я вижу, хозяин за стойкой аж в лице изменился и побледнел, будто он за нашими спинами увидел привидение. Оглядываюсь – тушите свет! – в дверях несколько орденских монахов при доспехах и оружии, а впереди собственной персоной аббат Изегрим. Он с головы капюшон откинул, чтобы хозяин сразу понял, кто к нему пожаловал. Только ведь глаза есть не только у хозяина. Я его, сволочь, сразу узнал. Ну, думаю – хана, полетят сейчас клочки по закоулочкам. А Изегрим на всех окружающих ноль внимания, впился взглядом в хозяина и идет к нему от двери. Ме-едленно так. Хозяин – по всему видно – чуть в штаны не наделал, а для Изегрима этот испуг просто бальзам на душу, купается в нем, сволочь, и наслаждается. Подошел к стойке, и ест хозяина глазами, не говоря ни слова. А тот бормочет лихорадочно: "Не было, не было, никого похожего не было, клянусь", и для убедительности обмахивается большим пальцем. Аббат постоял-постоял, зубом цыкнул, развернулся и, ни слова не сказав, потопал к выходу. Вот так я с ним, Изегримом, встретился второй раз. И как вас увидел, сразу понял, что это он снова за Светлым Люксом вышел на охоту.

– Даже имя у подонка какое-то дурацкое, – с ненавистью сказала Манон.

– Изегрим – это люпус, персонаж из древней книги, называется "Роман о лисе", – хмуро сказал Люкс. – Да, понятно теперь, почему это темные нас все время так ловко находят. Ну, дорогой Кувалда, как же ты эту темную метку совместишь с моей, так называемой, "божественной сущностью"?

– Тоже мне, нашел проблему, – Кувалда хмуро пожал плечами. – Запросто. Сотни лет умный люд на подобные темы размышлял и спорил, и все свои размышлизмы и дискуссии тщательно записывал, что характерно. Доводы найдутся в большом избытке.

– Лучше бы над чем полезным размышляли, мыслители. Оставлять метку в плече нельзя. И резать плечо придется прямо в лесу. Слышишь, Кувалда? Резать тебе, так что командуй, кто у нас лекарь, в конце концов? Вина нет, обходись одним кипятком, раз уж странноприимные дома на этом тракте для нас закрыты.

– У нас есть вино, – торопливо сказал Джон Ячменное Зерно. Потом он повернулся к Нодю и с вызовом сказал:

– Ты, конечно, полезешь проверять, не отравленное ли?

– Проверять я точно полезу, но не яд в вине, а какой ты златокузнец… Вот, скажем, слыхал ли ты, золотых ты дел мастер, такое имя – Нодь?..

6

За закрытым порталом послышалась какая-то возня, шум, возмущенные крики: "Куда прешься без доклада, солдафонское рыло! " Мембрана портала раскрылась, и в кабинет ввалился краснорожий и донельзя рассерженный Стратег, на плечах которого чуть ли не висела не менее краснорожая и рассерженная Ответственная секретарь-референтша Виктора. Стратег был твердо намерен войти в начальственный кабинет, а ОСР не менее твердо была намерена ему в этом воспрепятствовать.

Стратег стряхнул, наконец, с себя возмущенную девушку, в два прыжка подскочил к столу начальства и тут же запустил начальственный компьютер.

– Смотри! Смотри, что я накопал!

Виктор смотрел на экран и ничего не мог понять. На экране отображалось какое-то помещение, сплошь заляпанное красной краской, с разбросанными по нему… позвольте!.. что это?.. это же…