Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

–Это что же получается, – тихо сказал Нодь. – Смотрите, мужики. Если я правильно понимаю, Люкс и тут побывал. Ведь правильно? Ведь верно? И тогда он тоже, наверное, шел не один?

В воздухе повисло угрюмое молчание.

– Ты хочешь сказать, что он воскрес, а те, что с ним шли в прошлые разы, они погибли навсегда? – окрысилась вдруг Манон. – Я тебя правильно поняла? И какой ты отсюда делаешь вывод? Может, разбежимся все к чертовой матери и бросим его одного? Что ты смотришь на меня? Уставился… Я прекрасно понимаю, что ты обо мне думаешь. Ты думаешь, что я хочу от него забеременеть и тут же отвалить в сторону? Что меня честолюбие заело, что моя цель одна – стать матерью сына божьего? Да, честолюбие! Да, хочу! Но чего-чего, а спокойствия и тихого счастья эта роль мне не принесет. И если ты этого не понимаешь, то ты просто пошлый дурак. Ты меня еще спроси, зачем оно мне надо? Да-да, именно для этого, ты все правильно понял. Пока мы идем за ним, у каждого из нас за плечами стоит смерть. Но моя-то подобралась ближе всех. Вы будете стоять рядом с Люксом до самого конца… чтобы его защищать? Правильно, но и под его защитой тоже. А мне очень скоро придется вас покинуть. Может быть, это его предназначение – оставить семя в чреве темнянки? А какая охота на меня поднимется, когда темные узнают, чьего ребенка я в себе ношу, это вы все понимаете? Уставились…

– Все это прекрасно, – тихо сказал Нодь. – Чувства твои всем понятны и объяснимы. Но обидны. Ты забыла, чья это идея – рыцари света? Она моя. А сказать я хотел всего-навсего, что уж коли нам суждено победить, мы должны будем узнать поименно всех людей, что помогали богу Света в борьбе с тьмой. Чтобы по праву воздать им честь за их дела. Никого мы забыть не должны, сами должны разыскать каждое имя, тем более что Люкс нам в этом деле не помощник.

– Эй, друзья, – махал руками Оле из толпы лесных братьев. – Идите все сюда. Тут такие интересные дела проклевываются.

4

Было похоже, что наблюдатели в отношении Аны-Сурии несколько успокоились. Наблюдение за нею велось ни шатко, ни валко, с расслабленной ленцой, тем более что инструкции она соблюдала железно. Причем не только и не столько данные Гольденцвиксом, но – прежде всего! – Генриком.

Ни разу больше она не позволила себе не только сбросить своих филеров с хвоста, но и вообще не допускала с ними никаких шалостей. Разве что встречное наблюдение, которое позволило установить еще одну пару "наблюдантов", страхующих основных и, вообще, обретающихся у них на подхвате. Щелкнуть филеров по носу иногда хотелось совершенно нестерпимо, но она держалась, понимая, что от способности исчезнуть в решительный момент будет зависеть вся ее дальнейшая судьба.

Те десять часов, на которые ей удалось оторваться от наблюдателей в памятный день расправы с Жабой, она сумела использовать с максимальной эффективностью.

Первое, чем она за это время сумела обзавестись, были две тайные, или, как она с удовольствием себе говорила, "конспиративные" ячейки, где можно будет отсидеться и "когда", и "в случае чего". Она самым тщательным образом изучила все возможные "пути следования" к этим ячейкам. Ввела в себя расписания всех видов общественного транспорта, имеющего остановки вблизи этих ячеек. Разместила на всех ключевых бродвейских стоянках турбоциклы, которые время от времени по очереди "прогуливала", отыскивая все новые и новые – позаковыристее – пути исчезновения с Бродвея. Причем, как Генрик и советовал, выезжала с Бродвея и возвращалась на Бродвей она всегда через один и тот же магистральный тоннель вне зависимости от того, где ее черти носили. Это, как утверждал некогда Генрик, создает у "наблюдантов" здоровую иллюзию стабильности ситуации.

Памятуя о предстоящих ей сорокадневных мучениях, Ана-Сурия внесла в стандартные ионные души своих конспиративных ячеек все те изменения, что советовал Генрик. По его словам, видоизмененный душ должен был хотя бы немного облегчить ей жизнь в самые критические дни. Генрика она вообще – чем дальше, тем больше – вспоминала с самой настоящей нежностью и, может быть, даже с любовью… может быть… Ей нравилось тешить себя мыслью, что когда-нибудь потом, когда все будет позади, когда и мания ее тоже будет позади, она, богатая, молодая, счастливая случайно встретит его где-нибудь на роскошных курортных пляжах Земли… пошлость, конечно, несусветная, но почему бы и не помечтать немного, пусть и по телетаксерному глупо?

Но настоящее потрясение и чувство совершенно сумасшедшей благодарности Генрику она испытала однажды вечером, когда решила рассмотреть своего вздыхателя поближе. Поглядим, обнюхаем, сказала она себе, а там и… чем черт не шутит.

Они втроем с Диной и Ваном сидели в "Морском дне" и болтали, как всегда, ни о чем, когда Дина подтолкнула Ану-Сурию локтем и плутовато сморщилась. В кафе появился ее "робкий вздыхатель", который по обыкновению своему, подойдя к стойке бара и опершись об оную спиной, так и застыл со стаканом в руке и взглядом, упертым в стену возле предмета воздыханий. Положительный Ван, ничего не заметив, продолжал излагать девушкам всякие свои глубокомысленные измышления о функционировании "Фабрик Звезд" и качестве выпускаемой ими "продукции" – как ни странно, но совсем даже и не глупые, оконтакторенная Ана-Сурия могла судить об этом с полным знанием дела. Вот только девушки и раньше слушали его вполуха, а теперь и вовсе слушать перестали.

– Что ты торчишь на месте как рекламный щит? – зашипела подруге Дина, снова толкая ее локтем. – Подойди к нему, постой рядом, грудью зацепи, в конце-то концов. Так и будете друг с другом в гляделки играть, или чем посущественнее займетесь?

– Не очень-то он меня и интересует, – скромничала Ана-Сурия. – Разве что, рассмотреть получше, – и, поднявшись с места и шепнув так, чтобы это расслышал Ван: "Я сейчас…" походкой манекенщицы направилась к стойке.

Верзила у стойки не задергался, не заметался, как следовало бы ожидать. Отнюдь. Как стоял застывшим собственным голографическим изображением в полной неподвижности и с взглядом, упертым в противоположную стену бара, так и остался стоять. Только на губах его зазмеилась чуть заметная жесткая усмешка… что-то не то было с мальчиком, и следовало к нему, к мальчику, приглядеться повнимательнее.

Ана-Сурия приближалась, шагая медленно, аффектированно, медленно же и аффектированно разминая в тонких длинных пальцах сигарету с черным атарским табаком. Подойдя к верзиле вплотную, она сунула сигарету в рот и выжидающе посмотрела ему в лицо. Верзила неторопливо поставил стакан на стойку, достал из кармана зажигалку и поднес к сигарете огонь. Никакой робости в нем и близко не ощущалось, глаза смотрели твердо и даже несколько насмешливо, но Ана-Сурия смотрела отнюдь не в его глаза и вообще даже не в лицо. А смотрела она на его руку, в пальцах вертевшую зажигалку в форме крохотного иглометика. Вот об эти пальцы и споткнулся ее взгляд.

Нет, вообще-то, она имела полное право себя искренне зауважать и собою искренне же завосхищаться.

Насколько она могла судить, в ее лице при виде его пальцев ни один мускул не дрогнул. А ведь было отчего! Генрик предупреждал, что узнать людей, которые по завершении ею акции должны будут выстрелить ей в спину, можно, прежде всего, по характерным "снайперским" мозолям на подушечках пальцев.

Ах, ты, сволочь! – ахнула она мысленно. – Ишь, устроился, "скромный воздыхатель", не знать, так и не подкопаешься. Ну, погоди же ты у меня! Посмотрим еще, кто кого сумеет к ногтю взять! – последнее замечание показалось ей настолько, как говорится, "в жилу", что она прыснула, круто развернулась и пошагала к своему столику.

– Ну, что мальчик? – с любопытством спросила Дина, как только Ана-Сурия плюхнулась на стул.

– Что?.. А-а, мальчик… пованивает мальчик, пованивает основательно, – не вполне отдавая себе отчет в том, как могут быть истолкованы ее слова, ответила Ана-Сурия.

– Да-а, – разочарованно протянула Дина. – Жалко. Я тоже терпеть не могу, когда от мужика воняет, как от козла. Под душ, что ли, залезть лень? Совсем оборзели. Хотя, вот говорят еще, что некоторые бабы с того запаха тащатся. Как так это может быть, не понимаю, извращенки какие-то.

Ана-Сурия старалась усесться так, чтобы верзила не попадал в поле ее зрения, боялась себя выдать. Ах, Генрик, Генрик, бог мой, что бы я без тебя делала, – думала она растроганно. – Пропала бы, вот и все. А теперь у нее было весьма даже существенное преимущество. Охотничек, мать его! Даже и не подозревает, что раскрыт. А предупрежденный – вооружен, как говаривала эта сволочь, ее феодалша! Теперь она, Ана-Сурия, имеет возможность нанести упреждающий удар. Лучше всего было бы прикончить бедолагу накануне акции. Только бы не ошибиться с временем, ни раньше и ни позже, чтобы замену не успели прислать. Какая все-таки замечательная вещь эти ее ноготочки.

От этих мыслей ее отвлек очередной толчок Дининой ноги.

– Эй, глянь-ка, куда это твой козел намылился?

Ана оглянулась. Верзила, воровато оглядываясь на бродвейский вход в кафе, торопливо юркнул в заднюю дверь бара. Ана перевела взгляд на вход и… чуть не подпрыгнула на месте. В дверях, не в силах сразу приспособиться к светомузыкальным барным изыскам после относительно нормально освещенного Бродвея, стоял Виктор Бюллер в сопровождении двух крепких парней крайне хищного облика – посмотришь, и сердце в пятки.

– Опаньки, – шепнула она Дине. – Я исчезаю. Мне с этим фруктом встречаться ни к чему. Не надо это мне, лишнее это, и вообще.

– Стой! – возбудилась Дина. – Это кто?

– Братец мой. Достал, собака. Если что – вы меня знать не знаете.

– Какой братец?.. Ты с ума сошла? Это же этот, как его, это же Виктор Бюллер, ты что, из Бюллеров, что ли?

Однако Аны-Сурии уже и след простыл.

5

– Нет, – сказал зеленый, – недели не прошло, как я к нему присоединился, потому и известно мне немногое. Оружие у кромешников было, я так понимаю, не из нашего мира, самое подлое – летающие ядовитые иголки. Часовых наших они взяли бесшумно. Да и Светлый, – зеленый покосился на Люкса и понизил голос, – был измучен до последней крайности. Кто бы еще смог сам себе ножом руку резать, а потом в ране пальцами копаться? Самому себя оперировать, это ж с ума сойти!.. Сеча была жестокая. Не знаю, остался ли в живых кто-нибудь, кроме меня.

После встречи с лесными братьями отряд существенно вырос. Кроме самого предводителя, звали которого Джон Ячменное Зерно, к ним присоединилось еще четыре человека – люди бывалые, битые, но разбойной жизнью, тем не менее, тяготившиеся, и безмерно обрадованные возможностью не только с нею покончить, но еще и послужить правому делу. Приняли новичков благожелательно и дружелюбно все, разве что за исключением Нодя.

Рассказ Джона был уже неоднократно прослушан, но друзья, тем не менее, все время к нему возвращались, уточняя подробности и пытаясь как-то рационализировать всю эту историю, не желавшую укладываться в головах.

Люкс и Оле ехали впереди, остальные сгрудились вокруг Джона, стараясь не пропустить ни единого слова. Люкс в разговор не вмешивался, ехал, бросив поводья, и был он нахохлившийся, угрюмый и какой-то отрешенный.

– А Ячменным Зерном меня прозвал один бывший школяр из отряда, – продолжал Джон – во-первых, потому что я из рода пивоваров, хотя сам пивоваром не стал. А, во-вторых, он говорит, что был некогда в дальних краях среди лесных братьев такой мужик, как и я из поварского семени, который лихо управлялся с луком, ну и баллады пел тоже.

– Ты хороший стрелок? – хмыкнул Нодь с подчеркнутым насмешливым недоверием.

– Испытай! – с вызовом отозвался зеленый. – Растопырь пальчики, да и приложи ладонь к сосне, если не побоишься. Я тебе с пятидесяти шагов между каждой парой пальчиков положу стрелу впритирочку к ладошке.

– Ладно-ладно, мы тебе верим, – с неудовольствием покосившись на Нодя, сказал Скаврон. – Ты дальше рассказывай и на Люкса не косись. Рассказывай просто как о третьем лице. Он этого всего, к сожалению, не помнит.

– Еще бы ему помнить, – сварливо огрызнулся Джон Ячменное Зерно. – Доведись в такой переплет попасть кому угодно любому, давно бы уже косточки гнили в безымянной могиле, как у товарищей моих, светлая им память. А он – вот он, жив, здоров, окружен верными соратниками, и никакие силы тьмы ему дорогу в университетскую библиотеку не загородят.

Друзья ошеломленно переглянулись, а Нодь, которому Джон Ячменное Зерно с первого взгляда крайне не понравился, круто развернул гиппа, загораживая ему дорогу.

– А ты откуда знаешь, куда мы идем? А ну, колись, зараза, не то…

– Эй, мужики, уберите от меня этого толстосума, я за себя не ручаюсь! Напялил драгоценный доспех и думает, что он кум Гегемону. Купчишка хренов. Мало ли я таких жирногубых настырнников жадных подержал пальчиками за кадычок по укромным местам?

– Не знаю, как ты, а я четверым таким лесным шаромыжничкам лично вот этой своей рукой снес тыквы с плеч, – немедленно отозвался Нодь.

– Прекратите, идиоты! – сердито зашипела Манон, показывая глазами на Люкса. – Обоим мало не покажется. Рассказывай все по порядку, Зернышко, а вы, друзья, не мешаете ему говорить, а то он так никогда до сути дела не дойдет.

– Он, Светлый, мне поверил сразу, слышишь ты, купеческое рыло? – никак не мог успокоиться Джон Ячменное Зерно. – Он, между прочим, людей сразу видит насквозь и поперек, ты еще не успел что подумать, а ему все уже известно до донышка твоей души.

Джон Ячменное Зерно покрутил головой, пересиливая себя, и продолжал уже относительно спокойно.

– Гнали нас, как охотники секача. Нам еще как-то удавалось подремать, хоть бы и в седле, а Светлому глаз было не сомкнуть…