Меняющая миры. Спутанные нити

– Конечно, что сложного?!

– А я, пожалуй, останусь, – он указал на приближающихся рыбаков, – помогу тут, если разрешат.

– Разрешат, что им… Ладно, пока.

Девочка улыбнулась ему напоследок, повернулась и без усилий побежала к дороге в деревню, вверх по холму и вскоре скрылась за деревьями. Он проводил её взглядом, а потом неспеша направился на пирс, готовясь встретить соплеменников, как он надеялся, с неплохим уловом.

На фоне заходящего золотого шара опять взвилась стайка летучих рыб и пропала вдали.

***

Каменное Сердце, настоящее время

Тангорлу не спалось. Снова.

Он измял всё покрывало, сбив его в мерцающий золотыми нитями клубок, повернулся на один бок, потом на другой, отшвырнул в сторону несколько подушек, оставив лишь одну, и в конце концов замер, лёжа на спине и уставившись широко открытыми глазами в потолок. В завитках расписного свода его измученному мозгу грезились, сливаясь и перетекая друг в друга, то очертания молочно-белого космолёта, то холодные голубые горы, то пушистые мордочки в джунглях, то непонятные многоцветные облака. Их хоровод, медленно кружась, затягивал его куда-то вглубь, в тихую тьму. Но вдруг расплывчатые картины сорвались с места, будто подгоняемые неведомой силой, стягиваясь всё ближе. И космолёт стал острым мечом, горящим светом луны; горы покрылись змеящимися трещинами и лопнули, разбросав тысячи льдистых кристаллов; мордочки ощерились многозубыми пастями; а облака дрогнули, слились воедино в вихре цвета – и на Тангорла сверху взглянула Бездна.

Почти расслабившийся в объятьях наконец приближающегося сна, он резко сел на постели. Бисеринки пота собирались в дорожки на его лысом черепе и капали на синие простыни, оставляя на них тёмные пятна. Сердце, казалось, билось прямо в мозгу, распугивая мысли бешеным стуком. Воспалённые глаза никак не хотели закрываться.

Грейл всё же нашёл в себе силы ещё раз глянуть на потолок: конечно, ничего… всегдашний сад с беседками да цветами. Ничего…

Он, морщась, обхватил болезненную голову ладонями, сжал пальцы. Потом вскочил с кровати, обошёл её, потянулся к звонку, думая позвать кого-нибудь из прислуги, передумал, вернулся, подошёл к окну и снова обратно. Его бессонница длилась уже пятый день, но до такого ещё не доходило. Что за чушь ему привиделась?! За что всё это ему? И как же дико болит голова…

Но он знал, почему. Знал, что никакая это не чушь.

Великий Тангорл терял контроль над врученными ему мирами. Исподволь, незаметно и пока совсем незначительно, но его власть утрачивала свою прежнюю силу.

Мятежники, так и не обнаруженные, копили где-то силы, лишь изредка вмешиваясь в дела Совета и нарушая его, Тангорла, планы. И ведь это он когда-то лично взрастил… Грейл скрипнул зубами. Боль шилом пронзила мозг. Да, Совет оказался глуп и недальновиден, позволил повстанцам обрести мощь, о которой кучка дикарей, какими они были, не могла и мечтать.

И Эрму… Как же ему надоело довольствоваться их подачками! Договор, ха! Древнее и давно изжившее себя соглашение. Глупо вообще было принимать эти условия. Не Объединённые Миры, а собачка на привязи… Зависеть от этих мёртвых статуй, от этих ходячих трупов… Тьфу!

В Тангорле неудержимо закипала злость, вытесняя даже боль и усталость.

Ну, ничего, кое-что у Совета в запасе имеется. Грейл вспомнил о пленнике. Упрямый, тварь. Даже ниузы за такой срок толком ничего не добились. А уж Акелод в этот раз чуть ли не превзошёл себя. Тангорл удовлетворённо усмехнулся – последние иллюзии Ментальной комнаты доставили ему удовольствие. И всё же мятежник молчал. Нет, он кричал, конечно, вопил даже, рыдал, но не отступал от своего. Торговец, как же! Зерно, скажите, пожалуйста! Всё ложь!

Грейл задел столик, незамеченный им в метаниях по комнате, и яростно пнул его ногой, сломав одну из трёх витых ножек. Столик отлетел в угол, ударившись о большую вазу и отколов ей ручку.

Хватит миндальничать! Пора брать всё в свои руки! И прямо сейчас.

Он быстро облачился в накидку, обулся и быстрым шагом направился к дверям. Внезапно их изукрашенную камнями поверхность озарил бледный луч очередной из трёх лун, проплывавших за окном. Радужный свет, преломленный на тысячах граней, соткался в смутный силуэт с разведёнными руками, словно готовыми удержать мир на ладонях, и… исчез, так же быстро, как появился. Боль молотом ударила Главу Совета. Во рту пересохло. Мысли разбежались как мыши от чотты.

Огромным усилием воли он стряхнул с себя наваждение. Комната была пуста. Лишь тишина, если не считать привычного гула Великих Каскадов, наполняла её. Тангорл потёр виски, собирая свое сознание как стаю напуганных птиц. А он был напуган, да, определённо…

Кое-что было ему не по силам. Ну, почему сейчас?! – в очередной раз подумал он, – Почему вообще?

Всё это из-за неё, точно. И потерянный сон, и видения… Когда вчера Коспарх вернулся с Земли, Грейл сразу понял, что что-то неладно. Старый гном был один, и уже это было плохо. Не говоря о том, что за эти два дня он похудел на добрый десяток фунтов, постоянно вздрагивал, да и слов из него было не вытянуть. С горем пополам Коспарх всё-таки доложил о произошедшем, почти не паникуя, но в глазах его были страх и беспомощность, непонимание человека, заблудившегося в лесу и уже даже не пытающегося отыскать дорогу.

Тангорл поёжился, припоминая, как встретил гнома после путешествия: тот был слаб и абсолютно потерян, в ужасе и смирении перед судьбой.

Она отказалась прийти. Вернее, не прийти, а следовать их планам.

Явится сама. Если надумает. Жди теперь и гадай, как и когда – завтра или через сотню лет. Где появится? Что сотворит? Только Единая ведает…

О, Тень её забери! Страх и ярость взметнулись в Тангорле удушливой волной. И бессилие… И от этого было ещё страшнее. Беспокойство, неизвестность, невозможность ничего предпринять выматывали его день за днём. Нет! Нельзя позволить этому продолжаться.

Грейл с трудом отбросил мысли об эризингии. Начнем с малого, сосредоточимся на том, что есть.

Он стиснул зубы, кивнул сам себе, поплотнее закутался в накидку, распахнул одну из створок высокой двери и быстро пошёл направо по погружённому в полумрак широкому коридору. Глаза его горели синим хищным огнём.

***

Комнатка была маленькой и тёмной: ночью свет лун почти не заглядывал в длинное и узкое, как зрачок чотты, окно высоко на стене. Да и день не многое менял – шершавые чернильно-синие стены сливались с тенями, прятавшимися в углах, а высокий потолок словно уплывал куда-то в душном мареве.

Мебели здесь было немного, но, как ни странно, довольно добротной: широкая и крепкая кровать, застеленная грубым, но не изношенным бельём, круглый высокий столик под окном с парой не слишком чистых металлических мисок, два прочных деревянных табурета, небольшой стеллаж с брошенной на одной из полок раскрытой книгой. На полу под ним лежала кучка терракотовых черепков, горсть почти высохшей земли да какой-то увядший изломанный кустик.

С кровати раздался глухой стон.

Человек лежал, уткнувшись лицом в подушку, грязные русые волосы рассыпались по светлой ткани, выбившись из узла на макушке. Периодически тело в зеленовато-бурой рубахе пронзала судорога. Слышался стон, и мужчина снова затихал, стискивая руками простыни. На правой кисти недоставало двух пальцев – вместо них была толстая корка запёкшейся крови и гноя. От человека несло потом и рвотой, запах смешивался с вонью от отхожего места в углу комнаты.

Он был здесь несколько дней и хотел бы забыть их все, но был не в силах этого сделать. А ведь когда-то он считал рассказы о пытках Совета ерундой: право же, разве могли кого-то запугать эти разряженные любители комфорта, эти изнеженные властители?! Как все ошибались!

Его детство было нелёгким, а юность настоящим кошмаром, лишь присоединившись к Содружеству он обрел некое подобие благополучия. А теперь он был ввергнут в ужас, которому, казалось, не будет конца. Они мучили его тело, да, и боль была всепоглощающей, но после они же и лечили – и раны затягивались, почти все, плоть заживала быстро, чтобы те могли начать всё заново. Но это было мелочью по сравнению с тем, что они творили с его разумом. В последний раз, перед тем, как погрузиться в беспамятство после очередных измывательств, у него промелькнула мысль, что он не хочет, чтобы его сознание возвращалось в тело. Он захотел умереть, о да. Но они не дали ему – им нужна информация, и они будут продолжать, пока не добьются своего.

Спину снова скрючила дрожь. Человек закашлялся.

За дверью, где-то в глубине коридора, послышались шаги. Через пару секунд тяжёлая створка задрожала и распахнулась, коротко скрипнув. Шаги приблизились.

Он не в силах был оторвать голову от подушки и посмотреть на визитёра, да и не хотел – ему уже было наплевать. Сильная рука вцепилась ему в волосы и резко вздёрнула вверх с постели. Череп пронзила боль, перед глазами всё плыло.

Пришедший оттолкнул его, он неловко упал на кровать, замерев в полусидячем положении, опёршись спиной на стену. Голова свесилась вниз – подбородок почти касался груди, веки не открывались. Он даже не почувствовал пощёчины, хотя резкий звук эхом отразился от потолка. Рука снова схватила его за чёлку, потянула, поворачивая лицом к падающему из окна тонкому бледному лучу. Человек с трудом разлепил глаза и вздрогнул – перед ним были только два ярко-синих глаза в коричневых кругах… и чернота ночи вокруг. Он тряхнул головой, хотя рука не отпускала, постарался сфокусироваться и понял, кто перед ним.

– Ба, неужто сам пресветлый Тангорл пожаловал поприветствовать гостя?! – еле-еле выговорил он пересохшими потрескавшимися губами. – Не стоило, мне не по чину…

Тангорл резко отпустил его, пленник стукнулся затылком о камень стены и лишь огромным усилием сдержал вскрик. Потом поднял на визитера слезящиеся глаза.

Да, перед ним, несомненно, стоял сам глава Совета Семи, владыка Объединённых Миров: этот гладкий череп, почти полностью покрытый черной татуировкой с убегающим на грудь остриём, сворачивающимся в спираль над сердцем – сейчас она была смутно видна в распахнутом вороте искрящейся накидки, этот взгляд, прожигающий и замораживающий одновременно, ладони цвета кофе и высокий рост – тут не ошибёшься.

Грейл брезгливо поморщился, отёр ладонь о платье.

– Я не позволял тебе говорить со мною. Помолчи же и послушай, послушай внимательно, раз даже последние дни не научили тебя смирению. А то мы повторим урок, ясно? Тебе ясно?!

Человек пожал плечами, но промолчал.

– Будем считать, ты понял. Ты знаешь, кто я и зачем я пришёл. Так давай не будем тянуть, каждый получит свое: я – сведения, ты – свободу. Кто ты такой?

Пленник смотрел прямо на Тангорла, но по-прежнему молчал.

– Кто ты такой? Отвечай! Отвечай главе Совета как гражданин Объединённых Миров, слышишь?!