Меняющая миры. Спутанные нити

Ка?ритос, 2169 год по земному исчислению

Закат догорал, рассыпаясь багряно-фиолетовыми сполохами, накрывавшими синеющую поодаль тёмную громаду старого леса.

Как исполинские дозорные, не упускающие из виду ни зверя, ни птицу, стеной вставали с самой опушки древние кедры. Гордо возносили они свои колючие тела к небесам, казалось, протыкая облака, словно шпили замковых башен. Их мощь и сила поражали всякого, кто побывал здесь. Да и те, кто жил здесь постоянно, всё равно не могли не изумляться величию гигантских деревьев.

Но непросто было живущим у их царственных ног: не каждый мог пробиться к свету и не быть искалеченным их раскинутыми ветвями. Однако сложность выживания для растений была почти несущественна по сравнению с опасностью, подстерегавшей всех, кто мог забраться вглубь этого невероятного леса. Там, в чёрной и влажной чаще, неосторожный путник мог наткнуться на страшные вещи: порванная, как бумага, кора, открывающая незаживающие раны на красно-коричневых морщинистых стволах; следы когтистых лап, больше двух или даже трёх человеческих ладоней; мертвящая тишина, не прерываемая даже стрёкотом насекомых; отвратительный, сшибающий с ног запах и, наконец, иссушенные оболочки людей, зверей, птиц, изредка шелестящие при ветре по рассыпавшимся скелетным костям.

И таков был не только этот лес, но и остальные здесь, на Каритосе. Немало горе-путешественников так никогда и не вернулись обратно. Но местных жителей это почти не пугало.

Они-то давно знали, что за твари населяют дальние чащобы. Знали и то, что те не любят света, а потому обычно не появляются за той нечёткой границей, что отделяет их всегдашние владения от солнечных равнин и пёстрых опушек. Больше того, поговаривали, что у многих вождей родов, населявших планету, в домах обязательно был какой-то предмет, украшенный толстой, местами чешуйчатой шкурой. Но чужакам такие вещи никогда не показывали, так что многие из них продолжали считать рассказы об ужасных каритосийских зверях байками малообразованных аборигенов. Трупы списывали на то, что эти люди просто заблудились и умерли от истощения, якобы высохнув потом. Конечно, это было не так.

В самых буреломных местах в тёмных и влажных норах жили они – дилигдрусы. Были они отвратительны внешне – с медведя величиной, безволосые, на шее, спине и лапах покрытые жёсткой и шершавой, словно тёрка, чешуей, цвета буро-зелёной болотной жижи, с двумя треугольными, горящими красным огнем многоглазьями на широкой дынеподобной голове – однако самой пугающей была их пасть, если её можно было так назвать. Две пары длинных подвижных отростков по бокам головы надёжно удерживали схваченную добычу; нижняя зубастая челюсть, напоминающая тонкую цепную пилу, взрезала плоть; верхняя сдвоенная челюсть-хоботок впивалась в надрез, впрыскивала зеленоватую слизь и через пару минут высасывала все разжижившиеся внутренности, мышцы и кровь, оставляя лишь скелет да сухую, как бы забальзамированную, оболочку. Частью таких оболочек зверь потом устилал стены и пол своей норы.

Дилигдрусы быстры и выносливы, могут учуять добычу за несколько миль, а в темноте видят не хуже сов. Но на свету они уязвимы. Если суметь выманить их из чащи на открытую поляну или хотя бы опушку да подобраться поближе, пользуясь их временной слепотой, то охотнику с длиннодревковой глефой нетрудно дотянуться до уязвимых мест. Брюхо, как и грудь их, хоть и толстокожие, всё-таки лишены чешуи, и узорчатые лезвия, выкованные мастерами Каритоса, прорезали их как масло.

Надо сказать, такая охота была весьма популярной среди молодых каритосийцев – шкуры ценились за прочность и долговечность, пластинчатыми чешуйками порой укреплялись лёгкие доспехи – да и показать умения и отвагу многие были не прочь именно так.

Так что теперь дилигдрусы стали редки. Некоторые леса Каритоса и вовсе очистились от них полностью, и для жителей близлежащих равнин ужасные твари стали всего лишь старой сказкой, которой бабушки пугали непослушных внуков.

– Нет, бабу, не хочу эту, расскажи другую, – крошечная девочка потрясла головой в светло-каштановых кудряшках, – другую, слышишь, бабу?

Элафи?за посмотрела в широко распахнутые глаза цвета старого мёда, точно такие же, что и у неё самой, такие же, что были и у её дочери… Грустная улыбка высветила каждую морщинку на её лице.

– Другую? – она ласково пригладила волосы внучки. – Какую ж другую, Йю?ю, детка? Может, про большой синий дворец над водой, где живёт прекрасная светловолосая дева? Нет?! Тогда про Тени, что приходят из-за пределов мира? Тоже нет?! А, может, простую, про чотту, охотившуюся на тутти? И эту не хочешь?!

Девочка энергично замотала головой:

– Ты уже их рассказывала. Да-да, и про чотту, и про деву… много-много раз. Другую, новую… – пухленькое тельце доверчиво прижалось к бабкиному боку, – совсем новую.

Старуха отставила в сторону миску с ягодами, которые чистила, и обняла ребёнка. Она взглянула вдаль, на кромку сизого леса, подсвеченную розовым заревом заката. Верхушки деревьев готовы были пронзить солнце, как пики.

Наступал прохладный вечер, долго на крыльце не засидишься. Пора, наверное, заходить в дом. Но воздух сегодня был так тих и свеж, что уходить не хотелось. Элафиза повернулась в своём шатком креслице, оглядела всё вокруг. Точно, шали отыскались в углу на перилах, свисая почти до протёртых досок пола и касаясь цветными краями потрескавшихся резных балясин.

– Детка, а принеси-ка нам шали. Вон, гляди.

Малышка легко вскочила на ноги, побежала, ухватила плотную ткань обеими руками, стянула всё на себя, почти запутавшись в широких полотнищах, но сумела, хоть и изрядно скомкав, донести просимое бабушке.

Они уселись рядышком, укутались в мягкую узорчатую шерсть.

– Новую, говоришь, милая? Ну, хорошо. Я поведаю тебе про давние-давние дни, когда история только начиналась, и многое в мире было иначе, про древнего правителя и его жизнь, а?

– А давно – это ещё до мамы?

– До мамы, – голос её прозвучал глухо, – и до меня, и до многих до меня. Очень давно, и не подсчитать, когда…

– Понятно… Но это скучно, наверное. Правитель… – Йюю пожала плечиком, – а он хороший, бабу?

– Конечно, хороший. Без него не было бы нас с тобой.

– Да?! Тогда рассказывай, – девочка устроилась поудобнее и приготовилась слушать.

– Что ж… Начну. Давным-давно, как я и говорила, когда Объединённых Миров и в помине не было, у далёкой-далёкой звезды жили чрезвычайно могущественные существа. Внешне они были похожи на нас с тобой, представляешь? Руки, ноги, голова, в общем, всё как у нас. Только были они выше, сильнее, прекраснее. А ийкэ их была столь велика, что они могли перемещаться меж мирами… – Элафиза неверяще покачала головой. – Меж мирами, ты только подумай?

– У них тоже были кристаллы, да? – Йюю, несмотря на свой небольшой возраст, уже многое знала об устройстве Миров.

– Нет, детка. В том-то и дело. Не было у них никаких кристаллов. Они сами могли путешествовать среди звёзд. Седлали потоки энергии, да и неслись вскачь по черноте вселенной.

– На лошадках? Правда?

– Да нет же. Говорю, на энергии мира. Ну, если честно, я и сама точно не знаю, это же сказка, разве нет?

– Точно… А эти… ну, потоки… они похожи на лошадок, бабу?

– Так-то нет, но ты представь так, если тебе хочется, милая, представь.

– Лошадки хорошие, люблю их, – девочка удовлетворённо кивнула и снова затихла.

– Так вот, о чем бишь я? Да… в общем, жили такие существа, и много их было. И жили они долгие века, умножали знания и силы. Но однажды… никто не знает, что случилось, но осталось их только двое – муж и жена. А другие? Другие пропали бесследно…

– Бесследно?

– Да. Не сохранили предания, что с ними сталось. Если вообще хоть кто-то знал, что произошло. Эти двое, они потеряли всех сородичей, друзей, близких. Только они сами остались друг у друга. И тогда они решили, что раз уж их раса исчезла, то они применят хотя бы свои силы во благо других.

Раньше они жили обособленно, никому не попадаясь на глаза, но потом стали путешествовать по разным планетам, таким, как наша, и совсем иным. Они открывали себя и учили других многому из того, что знали сами. Учили пользоваться ийкэ. Учили договариваться с другими мирами. Были они как посланцы, перемещающиеся с места на место и несущие вести об иных обитателях вселенной. Так и началось рождение Объединённых Миров. Конечно, так союз назвали много позже, но началось всё тогда. А потом у них родился сын… Хотя нет, погоди, ещё вот что… Ты вспомнила кристаллы. Так вот их открыли как раз с помощью этих двух существ. Они побывали на Эрму, а немногим это дано, там и узнали про камушки, кои могут открывать двери между планетами, или даже помогли их создать. Не знаю. Большее сокрыто. Да… А вот потом уже и сын… Слушаешь ли ты, Йюю?

– Да, бабу, слушаю, – голос девочки звучал уже сонно, – я не сплю, ты не думай. Давай дальше. Чего там? Сын…

– Ага, сын. Появился он у них, и они, конечно, радовались очень, но и печалились тоже – в конце концов, других их соплеменников не осталось, их сыну суждено было стать последним. Последним в роду, как… как… – она взглянула на ребёнка, судорожно вздохнула, сжала её сильнее, одинокая слезинка скатилась по щеке, – неважно. И растили они его, и продолжали своё дело – объединять миры и расы – уже втроём. А потом, потом граница нашего мира лопнула и пришли порождения Тени, и погибли тогда и отец, и мать…

– Погибли?! Совсем?

– Совсем, милая, как ни жаль. Остался их сын один. И поклялся он не оставить их дело и отомстить за них, да и за весь свой род. Если найдёт того, кто в ответе.

И нёс он знания всё новым и новым обитателям вселенной, и кристаллы стали использоваться повсеместно. Вот тогда-то и стали тысячи планет истинно Объединёнными Мирами. А его все стали звать Князем, а после и всех его предшественников тоже, чтоб хоть как-то их определить. И всю свою жизнь передавал он знания и свет, и силы, и крепли вселенские узы. И старался он не дать открыться новым прорывам, не дать Миру Теней снова пройти в наш мир.

Многих встречал он на своем пути, но самой прекрасной и самой непостижимой была она – Керрелианта… – старушка замолчала, посмотрела на внучку. – Да ты, никак, спишь?

Ответом ей было лишь тихое мерное сопение. Элафиза, улыбнувшись, качнула седой головой:

– Конечно, милая, спи, был долгий день. Спи крепко.

Она обхватила малышку худенькими руками, которые, однако, ещё не утратили силы, осторожно приподняла её вместе с шалью, встала с кресла и неспеша пошла в дом. Упавшая с её собственных плеч материя так и осталась лежать под навесом разноцветной лужицей, и только последние лучи заката, дрожа, высвечивали меж узоров то лучистую корону звёзд, то цветок или листок, а то край алого нечто, напоминающего большое перепончатое крыло…

***

Многие тысячи лет назад

Ущелье полнилось тишиной, покоем и сумраком. Его каменистые, чуть осыпающиеся склоны довольно круто обрывались вниз к узкой долине, зажатой в скалистые тиски. К югу покрытая беспорядочно переплетённым кустарником зелёная полоса расширялась, превращаясь в обширную поляну, полускрытую кольцом невысоких гор. Свет, проходя меж их вершинами и сквозь пронизывающие их разломы, узкими и длинными жёлтыми полосами ложился на густой травяной ковер. Тонкие стебли колыхались в такт, хотя сегодня было безветренно. Их движение подчинялось ритму дыхания спящего на поляне существа.