Солитариус. Книга первая

– Немного непривычно, но гораздо комфортнее, чем на вертолёте. Правда, я представляла летающие машины совсем иначе, ну, знаешь, как в фильмах про будущее – такие маленькие изящные машинки. Когда увидела, что это микроавтобус, не поверила, что он может летать.

– Значит, Солитариус находится довольно далеко от цивилизации?

– Ну, летели мы достаточно долго, – туманно ответила Изи.

– Видела здешний забор?

– Видела. Смотрится, конечно, красиво, только вот деревья жалко. Страшно представить, сколько леса на это ушло…

– Вот и я так думаю. А ведь тут всё построено из дерева. Около аэродрома есть вырубки? Ну или не около, а вообще.

– Кажется, нет. Я не присматривалась. Да и необязательно они вырубали лес именно с той стороны, откуда мы прилетели.

Изи была в восторге от Солитариуса, она даже сказала, что сама бы с удовольствием здесь пожила. Ей понравилось всё: и окружающая местность, и столовая с теплицами и фруктовым садом, и зона отдыха, и наш коттедж, включая мою комнату. В этом не было ничего удивительного: сомневаюсь, что нашёлся бы человек, которому бы всё это не понравилось. Да, жить здесь – одно удовольствие, особенно если всё помнишь и знаешь, что в любой момент можешь уехать отсюда…

Я познакомил – если можно так сказать – жену с ДиКаприо, который в одиночестве сидел на веранде возле столовой, с Моцартом и Клио – эта парочка встретилась нам неподалёку от зоны отдыха, и Сократом, с которым мы столкнулись в дверях коттеджа. Встречи с Шапокляком, к моему облегчению, удалось избежать: мало ли что он мог выкинуть, а мне не хотелось, чтобы настроение было испорчено. Я даже заранее предупредил Изи, что «у нас есть один пациент, который немного не в себе, не стоит обращать на него внимания, если вдруг мы его встретим». Но Шапокляк нам так и не встретился.

Показав Изи свою комнату, я повёл её к беседкам у озера, где совсем недавно – хотя у меня возникло чувство, что это было очень давно – погружался в самозабвение, которое тогда казалось мне блаженством, но теперь я знал, что то блаженство было жалким подобием настоящего блаженства, потому что в нём не было любви… Мы пробыли у озера около двух часов, а затем вернулись в домик для гостей и больше не выходили.

Спать легли когда уже рассвело, хотя просыпаться нужно было в девять: в десять за Изи должен был прилететь аэромобиль. Я просил её остаться ещё хотя бы на день, поговорить со Златовлаской, если необходимо её разрешение, но Изи сказала, что не может остаться, иначе потеряет работу.

– Милый, через две недели я снова приеду, обещаю, – шепнула она мне, обнимая меня на прощание. – Береги себя. Много не думай, лучше пиши стихи. Почему бы тебе не написать поэму?

– Хорошо, – бездумно ответил я, глядя на неё и стараясь запомнить каждую чёрточку её лица: добрые, жизнерадостные глаза, сейчас немного грустные, тонкие изогнутые брови, светлые бархатные ресницы, влекущие полные губы. – Я попробую.

– Мне пора, – она попыталась улыбнуться и вздохнула. – Не грусти, милый.

– Не буду.

Изи поцеловала меня и быстрым шагом направилась к аэромобилю, стоявшему на дороге метрах в десяти от нас. За рулём сидел Терминатор. Когда Изи забралась на заднее сиденье и захлопнула дверь, он нажал какую-то кнопку, и руль втянулся в панель. Я подошёл поближе. Из панели, где был руль, выдвинулся небольшой экран. Терминатор приложил к нему большой палец правой руки и громко сказал: «Автопилот. Пункт номер один». Я и глазом не успел моргнуть, как колёса исчезли, а на их месте появились стойки, немного похожие на вертолётные. Тут же заработал двигатель, и, к моему удивлению, заработал почти бесшумно. Изи замахала мне рукой через стекло. Я замахал в ответ, и в этот момент аэромобиль начал взлетать, стремительно набирая высоту. Десять секунд – и я уже не видел Изи. Ещё десять – и аэромобиль скрылся из виду.

Несколько мгновений я стоял на месте, уставившись невидящим взглядом в пустое небо. "Надо было попросить, чтобы в следующий раз она захватила с собой свою фотографию", – отрешённо подумалось мне. Возвращаться в коттедж не хотелось, и я решил остаться – до тех пор, пока не попросят уйти – в домике для гостей, который за эти неполных два дня стал для меня родным.

Бесцельно расхаживая по дому, я обнаружил, что Изи забыла свою флэшку, и без особого интереса пролистал её содержимое, но кроме нескольких альбомов Pink Floyd и двух фильмов ("Апгрейд", который мы и смотрели, и "Ванильное небо" – это название было мне хорошо знакомо, но сам фильм я не помнил) на флэшке ничего не было. Я включил музыку и распластался на диване. Через несколько минут на смену грусти пришла тупая тоска, а следом за ней – усталость и сильная головная боль, но меня уже засасывал водоворот сновидений, сопротивляться которому не было ни сил, ни желания…

Проснулся я часа через четыре под нежное звучание саксофона, разбавленное приглушёнными металлическими стонами бас-гитары. Усталость исчезла, голова больше не болела, но тоска никуда не делась. Я и сам не понимал, почему мне так тоскливо – как будто попрощался с Изи навсегда, а не на две или три недели. Говорят, чужая душа – потёмки, как будто своя душа – ясный день. Человек может думать, что знает себя, до тех пор, пока не столкнётся с чем-то таким, что перевернет его знание с ног на голову или вытащит на свет то, о чём он даже не подозревал. Да, человек может узнавать себя всю жизнь и так до конца и не узнать. «Познай самого себя» – сказал Сократ и совершил самоубийство: может быть, потому, что устал от самопознания и вообще от жизни, а может, что гораздо вероятнее, потому, что познал себя и предпочёл смерть. Как бы там ни было, Сократ, всю жизнь проспоривший о том, как нужно жить, хотел умереть, иначе бы сбежал из Афин, как ему и предлагали его ученики.

В мои никчёмные размышления проник какой-то звук. До меня дошло, что это хлопнула входная дверь, только когда в дверном проёме возникла девушка, в которой я с трудом узнал Златовласку. Слишком уж необычно она сегодня оделась: очень короткие джинсовые шорты, белая футболка, белая кепка и полукруглые солнцезащитные очки.

– Добрый день, Есенин! – с лёгкой улыбкой сказала она. – Почему вы всё ещё здесь?

– А что, нельзя? Вы меня выгоняете?

– Ага, – весело ответила Златовласка. – Но не потому, что нельзя. Нам нужно подготовить дом к завтрашнему дню. Впрочем, можете остаться и помочь нам с уборкой, если желаете.

– Нет, благодарю, – мне было настолько всё равно, что я даже не поинтересовался, кто и к кому прилетает.

– Как прошла встреча? Надеюсь, всё хорошо?

– Да, спасибо, всё отлично. Жена забыла флэшку, – кивнул я на кинотеатр. – Могу я взять её с собой?

– Да, конечно.

Я сунул флэшку в карман и молча направился к выходу.

– Постойте, Есенин, – окликнула меня Златовласка слегка обеспокоенным голосом, когда я уже открывал входную дверь. – У вас точно всё в порядке?

– В полном, – не оборачиваясь ответил я и с раздражением добавил: – Не считая того, что я ни хрена не помню и вынужден торчать здесь вместо того, чтобы быть с женой.

Не дожидаясь ответа, я захлопнул дверь и побрёл в коттедж. Раздражение, вызванное заботой Златовласки, быстро испарилось, уступив место опустошённости, которая не предвещала ничего хорошего. Точнее, она вообще ничего не предвещала… У меня было только одно желание: уснуть и проснуться через две недели. Какой-то отдалённой частью сознания я понимал, что моё поганое состояние не может продлиться долго, однако это понимание не способно было поднять мне настроение.

Я собирался закрыться в комнате и никого не пускать, но не вышло: в гостиной, в своём излюбленном кресле, восседал Шапокляк. Он, как и Златовласка, выглядел сегодня необычно: на нём были тёмно-зелёные бриджи, цветастая рубашка с короткими рукавами и длиннополая светло-коричневая шляпа.

– Йо-хо-хо! – хохотнул он при моём появлении и поднёс два сложенных пальца к шляпе как бы отдавая мне честь. – Здравия желаю, товарищ старший лапшеед! Разрешите обратиться! Впрочем, к чёрту субординацию!

Я почувствовал, как во мне поднимается что-то нехорошее, и остановился в трёх шагах от Шапокляка. А тот продолжал:

– Как прошла встреча? Как жена? Нет, не отвечайте! Вижу! Сам вижу! Ваше разинутое лицо говорит лучше любых слов! А я не могу молчать! Нет, моё молчание было бы предательством и осквернением нашей с вами дружбы! Знаете, как больно смотреть на друга, который не замечает своей рогатости?! Нет, вы не знаете…

– Что ты сказал?

– Я говорю: знаете, что наш главнокомандующий любит не только лошадок, но и молоденьких тёлочек? Ага, вижу, для вас это новость! Да, он настолько их любит, что готов плевать на чувства своих подопечных, то бишь нас, лишь бы лакомиться юными телами. Аппетит у него хоть куда! Так и быть, скажу прямо: для тёлочек путь в Солитариус лежит через постель Гиппократа…

– Что ты несёшь, урод… – с трудом сдерживаясь, чтобы не кинуться на него, сказал я и сжал руки в кулаки.

– Ну вот, я ещё и урод… Вот и говори после этого людям правду. Ну хорошо, хорошо, не надо так злиться! Я пошутил, Пушкин, просто пошутил! Правда гораздо неприятнее, гораздо… Боюсь, как бы вы меня не покалечили, оно и понятно: я бы и сам покалечил любого, кто сказал бы, что моя жена на самом деле не моя жена, а общая… Да, Лермонтов, ваша, кхе-кхе, жена была не только вашей женой, она так же, как под вами, стонала и под другими пациентами…

– Ах ты сука!

Больше сдерживаться я не мог и бросился на него. Мощнейшим ударом в челюсть свалил его на пол вместе с креслом. Шапокляк попытался встать, но я пнул его ногой в лицо, так что он упал на спину, и, не давая опомниться ни ему, ни себе, начал кулаками стирать ехидство с его лица.

– Зря ты так…

Это было всё, что он успел сказать, прежде чем я выбил из него дух. Но даже когда он перестал подавать признаки жизни, я продолжал наносить удары, превращая его лицо в кровавое месиво. Да, я почти не соображал что делаю, но должен признаться, что мне хотелось уничтожить его, прихлопнуть как вконец обнаглевшую муху. Звериным во мне была ярость, а это желание было вполне человеческим, слишком человеческим, словами Ницше. И когда я это осознал, ярость как рукой сняло, и силы мои иссякли. Несколько секунд я смотрел на свои окровавленные руки, а потом почувствовал, как что-то острое впилось в мою шею, и отключился.

Глава 16

Очнулся я в кромешной темноте, но с ясной как никогда головой. Пробуждение было мгновенным: море снов, до происшествия с Шапокляком почти всегда спокойное и ласковое, безжалостно выплюнуло меня в реальность, как будто не желало терпеть моего присутствия. А может, в этом море поселились какие-то чудовища, и явь показалась моему сознанию предпочтительнее… В общем, то ли я не понравился снам, то ли сны не понравились мне, но проснулся я удивительно легко.

Вокруг было тихо, слишком тихо, я бы даже сказал: неестественно тихо. Я сидел на чём-то холодном: кажется, это было большое бетонное кресло. «Или трон», – мелькнула в голове глупая мысль.

– Есть здесь кто-нибудь? – громко сказал я.

Никто не ответил. Я неспешно поднялся на ноги, вытянул перед собой руки и осторожно шагнул в темноту. Затем сделал ещё несколько шагов, пока руки не наткнулись на препятствие. Это была голая бетонная стена, холодная как лёд. Я пошёл вдоль неё и быстро добрался до угла. Повернул налево и зашагал дальше, рассчитывая отыскать дверь. Вот и второй угол… третий… руки по-прежнему скользят по шершавой стене… где же дверь? Может, в этом помещении гораздо больше четырёх углов? Я надеялся, что мои глаза скоро привыкнут к темноте, и мне удастся разглядеть хоть что-нибудь, но темнота не поддавалась. Четвёртый угол. Добравшись до пятого, я вернулся немного назад и зашагал в направлении "трона", на который почти сразу и наткнулся. Значит, помещение четырёхугольное, и скорее прямоугольное, чем квадратное, хотя какая разница… Где дверь – вот что меня интересовало, правда, интересовало как-то слабо. Не то чтобы я был полностью равнодушен к своей участи, но, несмотря на окутавшую меня неопределённость, я не чувствовал ни страха, ни тревоги и действовал скорее машинально.

По-прежнему стояла мёртвая тишина. Я забрался на "трон" и стал ждать. То, что я нахожусь в изоляторе, сомнений не вызывало. Как там сказала Златовласка? «Гиппократ подходит индивидуально к каждому нарушению и нарушителю». Интересно, это и есть моё наказание или всего лишь прелюдия? И к чему этот "трон"? Ха-ха-ха, может, они любят символы и решили сделать меня "королём темноты" или "императором тишины"? Нет, лучше присесть на корточки… Может, они хотят, чтобы я подхватил воспаление лёгких или туберкулёз? Скорее всего, я спал здесь недолго, иначе бы уже что-нибудь себе отморозил… Но дверь должна быть, иначе как я попал сюда… Наверное, она просто замаскирована или открыть ее можно только с той стороны. Впрочем, нельзя исключать и того, что меня бросили сюда умирать…

Я думал об этом без всякой паники, спокойно, даже насмешливо, и удивлялся самому себе.