Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия

– Магом искусства? Звучит потрясающе!

– Да… Я выросла, выучилась и стала красивой и знаменитой в сфере искусства, и богатые люди, которые раньше не замечали меня, теперь всем говорят, что они мои друзья или знают меня. Но теперь в экстаз меня им просто так не ввести. Я не буду пресмыкаться, заискивать и делать им скидку.

В Лондоне я арендую скромную студию в 14 метров, очень хорошую. Катаюсь по всему миру в командировки на выставки продаж и на переговоры с заказчиками. Со временем у меня появилось очень много богатых и старых ухажёров. О-хо-хо! Уговаривают меня на вульгарный морганатический брак. Хи-хи-хи! Старый мешок и молодая красавица! Как это скучно и пошло! Или наоборот – молодые красивые адвокаты и наглые юноши хотят через меня жениться на связах моего отца и предлагают мне деньги его поделить. Без любви и без совести! Аферисты! Это ужасно! Но такова жизнь.

– А если любили?

– Те, кто любили, стояли передо мной на коленях, просили и умоляли о поцелуе. Но я не любила, а без любви нет поцелуя, без любви это стыдно. Я тогда никого не любила. Летом я жила счастливо у мамы в Италии, вместе с сестрой Никки, и там же, в Милане и Риме, мне многие признавались в любви, каждый второй. Мама говорит, что если предложат мне замуж и десять тысяч евро в месяц на меня и детей – то сразу немедленно принимать предложение и жить счастливо. Но что-то мне подсказывает, что счастье это будет недолгим. Ах да, конечно же, я обожаю Европу, а не Америку! И хочу жить только в Италии. Нет, в Америке мне не понравилось – мы с ней характерами не сошлись. Когда я была ещё у мамы в животике, а потом маленькой девочкой, меня мама обязательно возила на всё лето на озеро Комо. Это самые сладкие воспоминания детства – счастливая, я бегаю по берегу озера. Да, именно на озере Комо я мечтаю жить.

А бабушка моя преподавала в Санкт-Петербурге и всё детство читала мне Пушкина, Достоевского, Анну Ахматову и Беллу Ахмадулину, всю русскую классику и любимого своего Фитцджеральда, и Джейн Остин, и Франсуазу Саган. Моя бабушка – о Mamma mia! – великая женщина. Она до сих пор на 200 процентов экзальтированная, восторженная и шикарная женщина! Обожает театры и говорит, что я вся в неё. Хвастается мне, что красавцы-мужчины до сих пор на неё оборачиваются. Это бабушка мечтала, чтобы я выучилась и стала балериной театра.

А старшие братья (братья мои по отцу) живут в Нью-Йорке, а другой брат – в Лондоне, и ужасно не любят меня, потому что если я докажу родство, то претендую на их часть наследства – да, очень запутанный сюжет. Моя младшая сестра по маме, Никки, прославилась – она семнадцатилетняя фотомодель и собирается замуж за богатого менеджера, которого не любит, но зато очень любит его деньги. Я считаю, что это безнравственно, но такова жизнь.

Ничего в моей жизни романтичного нет, и теперь ты знаешь всё. Я бедная Золушка, и к тому же в долгах. С учётом пени, процентов и прочего мой долг очень большой, я боюсь называть вслух эту цифру, но если ты напишешь роман, то, продав наш роман (а я это умею), я получу много денег, избавлюсь от кредитов и обязательно разбогатею и даже прославлюсь! Я войду в высшее общество уже на своём капитале. Я хочу и буду хорошим продюсером и начну продюссировать писателей и сценаристов, художников и киноактёров – у меня к этому большие способности, я хочу сама зарабатывать. О! Мне очень нужно издать шикарный роман! Это мой шанс, а иначе я буду вечной слугою господ и мешков. Я честно готова тебе во всём помогать! У нас будет служебный роман. Ты напишешь роман? Гениальный роман! Милый мой Honey Bunny, очень прошу! Я буду тебя сильно любить, my stallion! Mio dolce e gentile Poet!

– Угу, художники, деньги, большие долги, Лондон, Европа. Я всё понял – тебе нужен только роман и деньги. Ну что же, аминь.

– Что аминь? Не поняла! Что ты сказал «аминь»? Начинай печатать роман немедленно! Я тебе всё рассказала, майн Дарлинг, и теперь, моя Зая, мне нужен роман!

– Немедленно? Хм, Зая? Мэри, у меня было здесь до тебя много девушек. Требования, капризы, призывы «немедленно!», они мешали работать и мозг выносили, и все непременно хотели в Москву, в Лондон, в Париж! Ненавижу ваш бабский гламур и жизнь ради селфи, денег и моды.

– Что?

– Никогда не называй меня Дарлинг, Зая, Пупсик или Хани-Бани-Куки! Я только Поэт!

– Что ты хочешь сказать?

– Ставлю трёх ангелов на камин, предашь меня один раз (а ты предашь) – я одного ангела разобью о камин. Поняла? (Поэт поставил трёх маленьких рождественских ангелочков.)

– А-а-а, какая-то глупая прихоть, и что, если три ангела?

– За дверь тебя, из сердца вон.

– Ох, и напугал, майн Дарл… Ой, извини! Я поняла, ты «Любимый Поэт». А мне идут эти очки? А платье на мне красивое? А моя биография тебя восхитила? М-м-м? Что ты молчишь? Я долго рассказывала, я волновалась.

– Мэри, я уже думаю, и не мешай, вечером начну роман.

– Замечательно! Я хочу купить тебе красивый костюм и пальто. Ты тоже будешь восхитительный и очень красивый Поэт. Ты доволен?

– Не мешай же – сказал.

– О-о-нет, так не пойдёт! С тебя поцелуй за… А-ха-ха, Поэт!

Глава 6

Улыбка, платье, красная помада и Мерседес

Рано утром Поэт проснулся, болело горло. Пошёл на кухню, прополоскал горло водкой два раза, выплюнул водку. Горло прошло, для верности принял ложку мёда и куркуму со стаканом воды.

Обычно он один (в кабинете или в гробу в мастерской) долго молился, затем делал зарядку и боксировал грушу. После тренажёров плотно завтракал и в кабинете печатал роман. Днём работал в старой мастерской деда (ковал из булата топоры и ножи для друзей на продажу) или, голый по пояс, колол во дворе дрова для камина (все девки засматривались и падали). А он думал о романе. Поэт занимался хозяйством в саду, в сарае и мастерской ковал ножи и топоры, но не любил мыть полы, протирать пыль и пылесосить или наводить порядок в доме. Он что-то пилил, копал, сажал, подолгу ремонтировал в гараже разбитый джип, красил кузов, копался в моторе, ходил к соседу – другу Хирургу – или же Хирург приходил к нему, и они пили чай. И вновь думал над романом.

Вечером Поэт уходил в свой кабинет, за большим столом вспоминал всё, что придумал за день, и печатал роман. В кабинете был управляемый хаос. Раз в неделю приходила его тётка Антонина и наводила в доме порядок, с чем Поэт с трудом мирился и снова наводил хаос у себя в кабинете.

А красавица Мэри по утрам кричала на весь дом: «Эгей! Сегодня у меня самый лучший день! Buongiorno!» И улыбалась от счастья. Она завтракала и уходила гулять в поля с книжкой «Pride and Prejudice» Jane Austen, с маленьким мольбертом на плече в Песочное, читала в пятнадцатый раз книгу и рисовала натюрморты, мечтала, что когда-нибудь напишет женский роман, рвала полевые цветы, смотрела на небо, слушала птичек, снова рисовала. А затем, довольная и усталая, радостно возвращалась и приносила в дом полевые цветы. Дома Мэри слушала любимое европейское радио, по привычке сортировала мусор, гладила наряды под музыку, читала обзоры продаж на аукционах за месяц, а новый рисунок (свой натюрморт) вешала на стену среди великих картин и, довольная, любовалась им и говорила, что она молодец. А когда ей нравился цветок, она с ним полдня ходила в мечтах. Второй ленч на кухне или террасе, и вновь поёт европейское радио или звучит музыка, шкворчит яичница и готовятся вкусные тосты в микроволновке. Мэри кушает сыр с мёдом и вареньем из лука. Запах кофе и хлеба, бесконечные разговоры, поцелуи Поэта. Но вот пора одеваться красиво – её ждут дела.

И красавица Мэри, глядя на себя в зеркало, сказала:

– Мой мистер Дарси, я слышала сквозь сон через открытую дверь – ты полоскал горло?

– Горло першило с утра, водкой прополоскал и прошло.

– Водкой?

– Хирург научил. Водкой прополоскать, но главное – выплюнуть и не глотать водку, вообще-то он говорил, лучше спиртом.

– Спиртом?

– Ты хорошо спала, радость моя?

– Поэт, ты мне снишься ночами.

– Я?

– Да, и знаешь – я счастлива! Не уходи из моих снов. Продолжай печатать роман, а я хозяйством займусь. Вызови мне такси. А ещё, Поэт, я итальянка, и поэтому ты не думай внутри и не молчи, а обязательно мне всё-всё говори, общайся и рассказывай новости! Я же часами могу бесконечно взахлёб говорить.

– Хорошо, м-м-м, я буду мысли тебе говорить.

– Мысли? Браво! Бениссимо!.. Поэт, а мне нужна машина – у меня много дел!

Поэт улыбнулся в ответ и позвонил Гиви – приятелю-таксисту. Мэри открывает сезон красной помады – крайний поцелуй от Поэта, и нарядная красавица Мэри, как все итальянки, в солнечных очках, едет по магазинам (Таруса, Москва или Серпухов) или по делам в банк и большие конторы. Это стало ритуалом – такси (мерседес) подвозило её, красавицу, к супермаркету, таксист, важный и гордый Гиви (друг Поэта), почтительно и любезно открывал заднюю дверь и подавал девушке руку. Мэри элегантно выходила из мерседеса на каблуках, кивала в ответ и красивым жестом надевала солнечные очки известной модели, смотрела на солнце, улыбалась всем вокруг и шла в магазин, а Гиви закрывал дверь и ждал её возвращения.

Красотка Мэри в очень модной и красивой одежде изящно доставала из клатча свой телефон и соблазнительной походкой от бедра шла в магазин. Она привычно входила в супермаркет, как в собственную контору, обводила взглядом вокруг, и мгновенно охранник вставал рядом с огромной тележкой, а работник зала в фирменной безрукавке по указу Мэри перекладывал в тележку продукты и товары. Не зря Мэри умела искусно и вкусно готовить пасту и пиццу, равиоли, салаты и знала много рецептов… Тележка катилась, а работник был счастлив оставить работу и служить только Мэри. Он уже знал, какую воду она пьёт, какие любит фрукты и овощи, какую пиццу, итальянские макароны, конфеты, хлеб и какой шоколад необходим прекрасной Мэри. И всё только самое свежее оказывалось в тележке (сам проверял срок годности). Огромный охранник в затемнённых очках воинственно толкал заполненную товаром тележку и улыбался девушке всякий раз, когда Мэри вдруг удивлённо смотрела на него.

Мэри ходила по залу и одновременно звонила и говорила по телефону со своею младшей сестрёнкой Никки. Осталось всего полгода до её совершеннолетия, и будет свадьба. И, конечно, они бесконечно обсуждали платье невесты, и что свадьба будет во дворце, на озере Комо и 40 персон, а в парке – фото на память. Лимузины, перчатки, бельё и чулки – каждую деталь сёстры подробно обсуждали и долго смаковали, и спорили. Мэри говорила с сестрой на итальянском языке и грациозно себе помогала – активно жестикулировала руками и пальцами, изящно мимикой или улыбкой, или хмурила брови, но тогда уж переходила на строгий английский. Тележка с охранником катилась по залу, и все слушали итальянку и улыбались. Местные жители и покупатели давно привыкли к дачникам из богатой Москвы, но чтобы вот так в магазине встретить экспрессивную заграничную супермодель в прекрасном летнем платье (из последнего журнала мод), они ещё не привыкли и радостно, удивлённо застывали в проходах между рядами фруктов и овощей. Красавица Мэри в тёмных очках с телефоном ходила по магазину, и два человека ей накладывали в тележку продукты. Она указывала на следующие, и на иностранном языке обсуждала по телефону с сестрой или с мамой великие вещи – платья, лимузины, деньги, картины. Если вдруг кто-то из богатых парней осмеливался и нагло преграждал ей путь, пытаясь познакомиться, она мило отвечала: «Я позволю себе, сэр, послать вас на хэр». Красотка изящно улыбалась визави и шла дальше по магазину.

У кассы она быстро расплачивалась, мило кивала работнику зала и большому охраннику, говорила им: «Грацио, grazie molto! Чао!» Счастья было немерено на лицах друзей. Они расправляли плечи и, подтянув животы, с обожанием смотрели на красивую фигурку Мэри в модной одежде, говорили ей: «Всегда рады! Чао! Грацио, грацио! Обязательно ждём вас!» и перекладывали все покупки в пакеты. На выходе её уже ждал мистер таксист, Гиви. Он принимал пакеты от работника зала и торжественно нёс их из магазина в багажник, затем открывал заднюю дверь. Мэри, не выпуская телефона, садилась, кивала в ответ, и они ехали дальше – на рынок, в кафе, или в банк, или в другой магазин. В машине звучал Паваротти, а Мэри любила, расправив платье, сидеть на заднем диване и мечтать, или говорить по телефону, или просто слушать красивую музыку и смотреть на свои бриллианты.

Сегодня она заехала в салон – маникюр, педикюр, чуть подправила волосы, полистала журналы, поболтала с мастерицей и обсудила последние веяния моды. А теперь – в банк. Мэри элегантно, словно королева, величественно и по-деловому вошла в офис. И сразу к ней подбежал сотрудник банка, предложил стаканчик кофе и заговорил на английском. (Он явно жаждал поговорить по-английски с заграничной супермоделью.) И, изъясняясь с трудом и громко, он гордо обводил взглядом весь офис. А Мэри держала в одной руке телефон, в другой – стаканчик кофе. На каждом пальце – камни, алмазы, на тонких запястьях – браслеты, дорогие очки, умный взгляд, яркая помада, улыбка с милыми ямочками и модное платье (о её платье в банке говорили весь день) – более красивого оформления очень милой девушки он в жизни не видел. Красавица улыбнулась менеджеру и далее на русском, с нежным заграничным акцентом, объяснила, что необходимо сделать работнику банка – она продаёт и покупает картины, и ей надо зарезервировать большой сейф, оформить сделку и перевести деньги в Европу. Менеджер, заворожённый, кивал:

– Ессс! Ессс!

Мэри переложила ногу на ногу:

– Что Ес?

– Кхм, Кхм! Вы ужасно прекрасны!

– Ужасно? Прекрасны? Хм! Я люблю, когда обо мне думают дурно, это может оказаться правдой. М?