– Не верю я в дьявола.
– Ха! Не верит в дьявола, а создаёт его сам! Сам! Сгинь, антихрист, сгинь, Иуда! Пошёл отсюда!
Юродивый зарычал на Серого, а тот, пьяный, в ответ ещё пуще кричал:
– А-ха-ха! А я водку жру! Жру и жру её! Эй, официант! Водки за этот стол! Ну что вам стоит? Сжальтесь – закажите мне водки.
– Уйди, зараза!
– Тьфу на вас! Тьфу! Все виноваты! Болею я! (Он пытался прикурить, но спички ломались.) Дай прикурить!
– Нет.
– Нету? Тогда водки мне давай! Ну, прошу тебя, дай! Закажи-и-и для меня. А-а?
Серый закурил и протянул дрожащую руку к Юродивому, а Юродивый, пожалев страдальца, взял кусок пирога и подал его Серому:
– На, поешь! Держи пирог, горемычный, и уйди, Шакал, от меня. Жалко тебя.
Но Серый психанул, бросил спички на пол и закричал:
– Сам жри! Хочу выпить, хочу жить! Отчаяние душит меня!
Лицо Серого исказилось, он ударил по пирогу, выбил его из руки Юродивого на пол и в ярости заорал:
– Дай денег! Водки налей!
И тогда Юродивый зарычал на Серого:
– Ах ты, шакал! Антихрист!
И огромным кулаком со всей силы – бац! – ударил Серого. Тот отлетел далеко, упал, как мешок, а его сигарета покатилась по полу.
В кафе все ахнули и посмотрели на Серого, а потом на Юродивого. Юродивый встал и с диким лицом, с кулаками пошёл на Серого, а Серый, ругаясь, в страхе пополз от него:
– Нет! Нет!
– Руки-ноги сломаю! Антихрист! Всего поломаю! У-у-у!
Вдруг Юродивый остановился, и его затрясло, зашатало от боли. Он схватился за голову, закрыл от боли глаза и страшно замычал. А Серый обрадовался, сразу вскочил и с воплем схватил Юродивого, закричал ещё пуще, брызгая слюнями в лицо:
– А-ха-ха! Я Антихрист! Водки налей! Налей водки Антихристу!
Парни побежали спасать Юродивого, но первым к нему подбежал Поэт. Он оторвал пьяного Серого от Юродивого, и с размаху со всей силы кулаком в морду наглеца – бац! Серый опять полетел далеко и упал, ломая стулья, столы. Поэт в бешенстве схватил стул и ещё несколько раз стулом ударил Серого, а Серый визжал и кричал на полу, отбивался ногами. Наконец Поэт опомнился, бросил в Серого стул, быстро вернулся к другу, взял осторожно руками за плечи Юродивого и с тревогой посмотрел на него. Юродивый на коленях с закрытыми глазами, весь согнувшись от головной боли, тихо стонал. Поэт бережно обнял его, чтобы он не упал совсем, а Юродивый продолжал жутко стонать. И все в кафе с сожалением и страхом смотрели на больного Юродивого.
Серый лежал на полу, громко скулил под стульями и ругался матом. Затем откинул стулья, приподнялся и сел на пол, нашёл окурок и раскурил его, вытер ладонью кровавое лицо, увидел кровь, обернулся призывно ко всем и показал руки. Но все с сочувствием смотрели на Юродивого и Поэта, и тогда Серый сам поднялся и, обиженный на весь мир, закричал:
– Вы все видели? Все? (Но все отвернулись.) За что Поэт так со мною? А? С больным? Я напьюсь и убью его! Поэт, я убью тебя!
Серый с окровавленной рожей подошёл к стойке, прикурил сигарету и показал бармену на рану:
– Это ты виноват! Видишь кровь? Водки налей!
– Плати, у тебя денег полно. И здесь не курят!
– Вот вам мои деньги! Вот вам! (Серый с ехидной улыбкой показал всем фигу.) Вот вам, а не деньги мои!
– Пошёл отсюда! Полицию вызовем!
– Сам пошёл отсюда! (И заплакал.) Убью, вот увидите! Сожгу вас всех и ваш ресторан! Мне жить немного осталось, суки паршивые! Убью и сожгу… Все пути подожгу-у-у-у, подожгу-у-у. О-у-у-у! Ку-ка-реку-у-у!
Серый выл как волк и, вытирая кровь с лица, со злостью и обидой смотрел на всех окружающих. Затем, шатаясь, побрёл от стойки к двери, по пути увидел девушку, хлопнул её по заднице, рассмеялся и крикнул ей:
– Сука!
Девушка отпрянула. Парень закрыл её и решительно пошёл с кулаками на Серого, а Серый схватил стул для защиты и быстро отправился к выходу. Хлопнув дверью, он со стулом вышел вон. На улице Серый остановился, затушил сигарету о дверь, вытер кровь с лица, и когда опять увидел кровь на руке, то поднял кирпич, развернулся и со всей силы бросил его в окно:
– Нате, получите! Всех убью и сожгу! Всех!
Кирпич застрял в окне. Серый удивлённо посмотрел на стул, что стоял рядом, швырнул его об стену, расколотил стул в щепки и ушёл.
Бармен с официанткой посмотрели в окно, позвонили в полицию, подняли поваленные стулья в зале и поставили спокойную, тихую музыку. Посетители уселись за столики, вернулись к своим тарелкам и бокалам, и вечер продолжился.
Глава 6
Прилетели мои голубки
Юродивому было плохо, лицо его сильно исказилось, он стянул бандану на глаза, подзатянул ещё крепче, и от боли мычал «м-м-м-м!», и тихо молился. Поэт сунул пальцы в рот – оглушительно свистнул! И в кафе воцарилась тишина. Все встали, даже пьяные, и посмотрели…
В тишине Юродивый, закрыв огромными ладонями лицо и голову, на коленях протяжно молился за всех:
– Ей, Господи! Ей! – хрипел Юродивый. – Избави от скорби, гнева, нужды. Господи, заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Господи Боже, Твоею благодатью! И дне всего совершенна, свята, мирна, безгрешна…
Молился Юродивый, тяжело дышал, а в конце молитвы все хором завершили:
– У Господа просим (разом выдохнули эти слова, перекрестились и сели на места).
Поэт положил руки свои на голову Юродивого, пытаясь боль его принять на себя. И когда боль притупилась, Юродивый открыл глаза, глядя на Поэта, и с трудом, шатаясь, встал. Поэт приобнял друга и помог ему, улыбнулся, поправил его бандану и сильно хлопнул Юродивого по плечу, Юродивый покорно наклонил голову, и Поэт перекрестил его.
Принесли горячий кофе. Юродивый выпил обжигающий кофе, выдохнул, помолчал с минуту и вдруг сказал:
– Поэт, друг, не могу.
– ?
– Страшно и смешно видеть, как люди мне говорят. Ничего не свято вокруг – страна глухих. Господи, они ад творят своими языками. Все мы здесь вместе от смерти бежим, но вот так, как Серый, я так не хочу! Не хочу и не буду! Мм-м, больно, Поэт, мне, вот тут больно. Голова вся трещит. Уедем отсюда, от серых мразей? Поэт? И будем молиться. Поедем на Соловки? (И Юродивый схватил Поэта за рубаху.) Уедем, брат, на Соловки! На острова! Душа просит. Едем? К монахам, помолимся. Или в горы поедем, брат? Горы, там красота. А? Я знаю храм в горах, монастырь, но без тебя в него мне не войти, не смогу. Я ездил туда, заплакал и не вошёл, не смог. Святости немерено, там моё сердце, Поэт! Там!
Когда Бог приведёт меня к райским вратам, то я так же заплачу, грешный бандит, буду стоять там и плакать, а не посмею открыть и войти, и будет дрожь меня бить.