Династия для одного

– Очень?

Султан, не ответив, погладил мальчика по голове.

– Так, разведчик, иди на занятия! Необразованных в разведку не берут!

– Нет, неправда! Меня возьмут, я же шехзаде. Скажи ей, отец!

Вахидеддин встал на ноги, поправил пиджак, провёл рукой по усам и заговорил:

– Даже если ты шехзаде – не возьмут. Меня не хотели брать.

– Почему?

– Но ведь взяли же? – одновременно заговорили Сабиха и Эртугрул.

– Эх, дети мои, – вздохнув, произнёс султан.

Разве мог он сейчас им рассказать историю своей жизни как она есть? О том, как Вахидеддин потерял мать, будучи трех месяцев от роду, а через месяц и отца. О том, что перед смертью отец поручил заботу о младшем сыне одной из своих многочисленных жён. «Относись с должным уважением к брату, как к старшему», – до самой своей смерти повторяла женщина, несмотря на то, она родила на несколько недель раньше матери Вахидеддина. Сабиха и Эртугрул не должны знать о том, как он, будучи ребёнком, обнимал одеяльце точно так же, как его брат обнимал ту женщину. Как Вахидеддин плакал, вжимаясь в угол комнаты, когда она наказывала мальчика за то, что тот посмел взять игрушку брата. Как эта женщина отнимала у него сладости. «Они положены тем шехзаде, которых любят», – говорила она. Как не позволяла ему заниматься вместе с братьями. «Ты всё равно никогда не станешь султаном. Ты никем не станешь. Зачем тебе учиться?» – насмехалась над ним эта женщина. А он сбегал в город, находил медресе*[4 - ***Медресе – это мусульманское религиозно-просветительское и учебное заведение второй ступени (после начальной). Выполняет функцию средней общеобразовательной школы.]и притворялся новым учеником. Вместе с обычными детьми он изучал арабский язык, хадисы, калам, шариат и историю ислама. Когда Вахидеддин подрос – его не хотели принимать в военное училище. «Мы берём только самых лучших», – отвечали ему. А та женщина довольно улыбалась, узнавая про отказы. И не имело значения кто он: сын торговца или шехзаде. «Нам нужны сообразительные и образованные юноши», – говорили ему. И только Хумаюн, увидев Вахидеддина с книгой на арабском языке, дал ему шанс проявить себя. Притащил в самое лучшее военное училище и заставил принять вступительный экзамен. «Если вы откажетесь посмотреть, на что способен этот парень – я лично разнесу эту школу! Сожгу! Взорву! Камня на камне не оставлю!» – заявил этот вояка. Экзамен сдать ему позволили. «Не самые плохие результаты, шехзаде», – утешал его Хумаюн. А Вахидеддин размазывал кулаком сопли по щекам. Средние результаты! Его взяли лишь потому, что один из наставников учился вместе с Хумаюном. «Только ради брата своего беру вас, шехзаде. Но не покажете прогресса – выгоню. Тотчас же!» – пригрозили ему. А сколько Вахидеддину пришлось выслушать унижений и отказов, когда он собрался на войну? Детям лучше об этом не знать. Он предпочел бы быть жалким в глазах всего мира, но героем – в глазах своей семьи.

– Тогда были немного другие времена, – уклончиво ответил султан. – Сабиха права – иди на занятия, лев мой. А вечером я расскажу тебе интересный случай, который произошёл со мной на войне.

– Правда? Правда-правда? Правда?! Правда-а-а! – выкрикивая, убежал мальчик.

– Как вы себя чувствуете, отец?

Султан улыбнулся:

– Я в порядке, мой кусочек луны, в порядке.

– Простите меня ради Аллаха, что подняла эту тему. Когда кусты зашуршали – я так перепугалась! Я чуть не подставила вас, отец. Моя неосторожность и несдержанность могли стоить вам жизни, всем нам. Мама говорит: я ещё не привыкла к тому, что я теперь – дочь султана, а не шехзаде.

– Всё в порядке. Но осторожность… Да, не забывай про осторожность. Именно из-за осторожности я и запретил это общение. И не переживай. Я тоже ещё не научился быть султаном. Давай учиться вместе, – шутливо подвёл итог Вахидеддин, притянув дочь к себе и осторожно поцеловав её в лоб. Если он и может положиться на кого-то без сомнений и оснований – это Сабиха, его решительная и умная дочь.

15 августа 1918 года, Константинополь, Османская империя, дворец Бейлербейи

Кто бы мог подумать, что решение многих проблем лежало на виду? Надо только взять и использовать подвернувшуюся возможность. Всё началось с вопроса Айше:

– Сколько ещё придётся ждать, пока мне принесут чай?

В Долмбахче, состоящем без малого из 285 комнат, проживало несколько семей династии. На кухне и в служебных помещениях следовали определённому порядку: в первую очередь обслуживать старших по возрасту и прямых членов династии. Айше, даже будучи женой правящего падишаха, не относилась ни к первым, ни ко вторым. Капризность поведения списывали на возраст – третьей жене Вахидеддина полных семнадцать лет. Оправдывать придирки и излишнюю требовательность незнанием правил и принятого распорядка – не имело смысла. Несмотря на то, что султан женился на ней через десять дней после церемонии Таклиди сейф, Айше несколько лет служила придворной дамой у Шадие, второй жены Вахидеддина. А до этого её с самого детства воспитывали при дворце, обучая всему, что может пригодиться в придворной жизни.

– А разве мы не должны переехать в Бейлербейи? Ведь семья султана на всё лето переезжает туда, – не сдаваясь, продолжила Айше. И даже удивилась, когда её затею не просто поддержали, но и одобрили.

Дворец Бейлербейи состоял из двадцати шести комнат. В него султан, по сложившейся традиции, переезжал вместе с семьёй и ограниченным количеством слуг и придворных. В Бейлербейи круглый год проживали люди, отвечающие за обслуживание дворца. Но, с тех пор как его построили по заказу Абдул-Азиза, Бейлербейи использовали исключительно как летнюю резиденцию султана, забывая о нём практически на год. Именно здесь Абдул-Азиз проводил время в узком кругу родных, создавая иллюзию обычной семьи. Что неудивительно: до прихода к власти Абдул-Хамида резиденцией падишаха был дворец Топканы. Круглый год султан, вместе с многочисленной династией, жил в огромном комплексе, состоящем из четырёх тысяч комнат и помещений. Все эти братья, сестры, дяди, тёти, многочисленные жёны всех шехзаде, племянники, племянницы, а также дальние и ближайшие родственники, о которых попросили позаботиться, жили одной большой семьёй. Именно в Топканы плелись интриги и создавались заговоры. Периодически некоторые семьи съезжали в другие дворцы, с разрешения или по приказу султана. Но всё равно Топканы укрывал под своей крышей слишком много людей. Они вмешивались в политику и пытались использовать государственные ресурсы в своих целях. Абдул-Хамид, будучи очень подозрительным и недоверчивым, изменил сложившиеся устои и определил официальной резиденцией султана дворец поменьше – Долмбахче. Сам же предпочитал дворец Ылдыз, где проживал в бытность свою шехзаде. Но традицию на лето переселяться в Бейлербейи сохранил.

Решение перебраться в летнюю резиденцию всего лишь на несколько недель вызвало разные эмоции. Кто-то считал это глупостью. «Переезды туда-обратно отнимут много времени и сил. И ради чего? Есть ли вообще смысл?» – ворчливо подмечали. «Это прекрасная идея, повелитель! Вам нужно развеяться после всех тревог и волнений этого лета», – с фальшивым участием говорил триумвират пашей. Айше, как зачинщик этого переезда, была, несомненно, счастлива. «Наконец-то ко мне будут относиться должным образом, как к жене султана», – то и дело повторяла она, собирая вещи. Первая жена Вахидеддина, Эмине, радовалась не переезду, а возможности провести время с дочерьми и внучкой. С тех пор как Вахидеддин стал падишахом, появилось много людей, желающих пообщаться с жёнами и дочерьми нового правителя. Эмине старалась соответствовать новому статусу, но ей не хватало спокойных совместных посиделок, где только Улвие, Сабиха и маленькая внучка.

Вахидеддин же увидел отличную возможность: без страха перед шпионами и без лишних свидетелей начать предпринимать хоть какие-то действия. В Бейлербейи он взял только тех, кто был надёжен и безгранично верен ему и его семье. Таких было очень мало. Точнее – султан допускал мысль, что людей при дворе, занимающих его сторону, намного больше. Но он предпочитал не рисковать, доверившись тому, в ком не до конца уверен.

Сложности возникли со служанками жён и дочерей. Если бы он мог – ни одной бы не разрешил с ними переехать. Большинство из них были рядом с его семьёй на протяжении многих лет и заслужили доверие. Но султан считал, что женщин легко склонить на свою сторону, пообещав им золото, драгоценности или хорошее замужество. Он старался не обижать жён и каждой выделял достаточно средств на содержание слуг. Но никогда нельзя быть до конца уверенным в чем-то, если дело касается женщины, – считал Вахидеддин. Эмине и Шадие без каких-либо возражений, не проявив и капли недовольства, приняли его распоряжение взять только по одной личной служанке. Айше отказывалась подчиняться. «Я жена падишаха, а не какая-то там… женщина. У меня должно быть много служанок, много!» – кричала она до тех пор, пока Эмине, не сдержавшись, не отвесила ей пощёчину. Попросив султана оставить их наедине, первая и третья жена о чём-то долго разговаривали. И после этой беседы Айше, не скрывая обиды и возмущения, согласилась на двух личных служанок.

Заселившись в Бейлербейи, Вахидеддин первым делом вызвал к себе Хумаюна. Обсудить детали проделанной поездки, пока султан находился в Долмбахче, не представлялось возможным. Вахидеддин знал, что известие о его восхождении на престол передано армии и флоту. «Все молятся о здравии и долголетии вашем, повелитель мой», – только и мог сказать Хумаюн по приезду. Рядом находился Энвер-паша, ожидающий окончания необходимых формальностей. Получив карты и письма, переданные генералами для военного министра, Энвер-паша утратил интерес к Хумаюну. Но кабинет султана не покинул, оставшись как будто случайно. Словно он так увлекся, зачитавшись отчётами, что забыл, где находится. Но Вахидеддин понимал: за ним с Хумаюном наблюдают.

О прибытии главы корпуса «Победоносной армии Мухаммада» султану сообщили после того, как во дворце зажгли свечи. Столь поздний визит не удивил Вахидеддина. Темнота – лучшее покрывало, способное сохранить тайны и отвести подозрения. Повелев проводить гостя в кабинет, султан сначала обошёл дом, благословив на ночь жён, дочерей и сына. Эртугрул долгое время не хотел отпускать отца.

– Расскажи мне про султана Османа I, – упрашивал мальчик, вцепившись в руку Вахидеддина.

– Завтра, лев мой. Сегодня у меня есть срочные дела.

– Какие? А можно с тобой?

– Засыпай, благословенный мой, – прошептал султан, погладив сына по голове.

Жёны и дочери о чём-то весело переговаривались на женской половине. Раннее пожелание спокойного сна их не удивило – в последние дни султан часто запирался в кабинете, объясняя это тем, что работает.

– Не засиживайтесь допоздна, отец, – сказала Сабиха, целуя руку Вахидеддина.

– Вы же навестите меня сегодня ночью? – бесстыдно спросила Айше.

Её вопрос смутил каждого находящегося в комнате. Эмине и Шадие, занимающие более высокое положение в гареме и родившие султану детей, никогда не позволяли себе ничего подобного. Задавать такие вопросы в присутствии других людей являлось неприличным, когда они были женами шехзаде, а теперь, когда их муж стал падишахом – недопустимым. Улвие и Сабиха, будучи султаншами по крови, а не благодаря браку, с раннего детства усвоили: взаимоотношения мужа и жены должны оставаться тайной для всех остальных.

Вахидеддин предпочел сделать вид, что не услышал вопроса. До сего дня ему удавалось избегать конфликтов между жёнами, с которыми сталкивались все шехзаде и султаны. И он хотел, чтобы так продолжалось и дальше. Вахидеддин посмотрел в глаза сначала Эмине, затем Шадие. Каждый взгляд он сопроводил стеснительной улыбкой, извиняясь за поведение Айше. Он был доволен первыми жёнами и каждую любил по-своему. После заключения брака с Шадие семь лет назад и рождения ею через год Эртугрула, Вахидеддин не планировал брать ещё жён. Но становление падишахом изменило всё. Несмотря на то, что династия полна прекрасных, сильных и смелых шехзаде, способных стать в своё время отличными правителями, у Вахидеддина всего один сын. «Вы должны оставить после себя как можно больше шехзаде», – сказали ему. «Дети так часто умирают, не успев стать взрослыми», – заметили паши. «Империи нужны полководцы, нужны те, в ком бежит кровь Фатиха Завоевателя и Сулеймана Великолепного», – склонял его к очередному браку триумвират пашей. Пришлось подчиниться.

Когда Вахидеддин открыл дверь в кабинет, уже стемнело. В лёгком полумраке комнаты виднелось двое мужчин. Хумаюн сидел в кресле и, опершись головой о мягкую спинку, смотрел вверх. Большим пальцем руки он потирал шрам от сабли на левой руке. Второй мужчина стоял у окна, спиной к двери, и когда султан вошёл, обернулся. Аккуратные усы немного закручены вверх, брюки и пиджак идеально выглажены – отсутствие складок заметно с первого взгляда. Тёмно-карие глаза смотрели с усталостью. На вид ему лет тридцать, но султан знал, что реальный возраст незваного гостя на десять лет больше, чем может показаться на первый взгляд. Вахидеддин остановился в дверях и перевёл взгляд с мужчины у окна на Хумаюна. Глава корпуса «Победоносной армии Мухаммада» встал, чтобы поприветствовать падишаха.

– Живите веками со своим государством, повелитель.

Султан слегка наклонил голову, показывая, что рад видеть Хумаюна. Мужчина, стоявший у окна, молчал. Вахидеддин зашёл в кабинет, закрыл за собою дверь и приблизился к столу. Значительную часть столешницы занимали стопки книг, а в правом углу располагались письменные принадлежности. Султан начал перекладывать книги из одной стопки в другую, не всматриваясь в названия. Он планировал начать разговор сразу же с волнующей его темы, но незваный гость сбивал с толку. «Что он здесь делает? Почему Хумаюн привёл его вместе с собой? С чего начать разговор? Что спросить в первую очередь? Выгнать его? Или поприветствовать и обнять? Сделать выговор Хумаюну, что привёл его, не посчитав нужным уведомить меня заранее? Как поступить?» – тревожно размышлял Вахидеддин, продолжая перекладывать книги. Он надеялся, что кто-нибудь из гостей заговорит первым. Тогда он сможет определиться с тем, в какое русло пойдёт разговор. Но мужчина у окна так и продолжал хранить молчание. А Хумаюн задумчиво поглаживал бороду, рассматривая то султана, то своего спутника.

«Я же глава дома Османов! Я должен быть мудрым», – подумал Вахидеддин и переложив последнюю книгу из крайней стопки в соседнюю, посмотрел мужчине у окна прямо в глаза.

– К добру ли, Абдулкадир-эфенди? – обратился султан к мужчине.

– Как знать, дядя. Я рад видеть вас в полном здравии. Надеюсь, мои сестры, ваши дочери, тоже здравствуют? Передавайте им мои пожелания благополучия и приглашение к нам в Кызылтопрак. Мы будем рады видеть их в любое время, когда они смогут посетить нас.

И в комнате снова наступила тишина. Даже разговоры домашних султана и голоса слуг не доносились до Вахидеддина и его гостей. Хумаюн продолжал всё так же задумчиво поглаживать бороду, словно пытаясь распрямить слегка вьющиеся волоски. Абдулкадир не двигался с места, надёжно заняв позицию у окна. Султан же обошёл стол и сел в кресло. Свечи в подсвечнике справа от Абдулкадира играли светом на лице второго сына Абдул-Хамида. Он не похож на отца: ни лицом, ни повадками, ни манерой разговаривать. Все, кто его хотя бы немного знали, могли с уверенностью сказать: Абдулкадир самый необычный шехзаде за всю историю дома Османов. Ещё бы – мало кто из принцев задумывался о том, чтобы войти в историю как сторонник свободы. Как великий реформатор – да. Как великий полководец – да. Но как первый социалист – нет. Ещё сам Абдул-Хамид заявлял, что Абдулкадир больше сын своей матери, чем его. Но при этом социалистически настроенного шехзаде ценили и уважали. Он приобрёл много сторонников среди народа, ведь Абдулкадир говорил о свободе, равенстве, взаимной заботе и помощи. Это подкупало и заставляло верить в лучшее, верить в идеальное общество.

Когда свечи догорели на треть, Хумаюн не выдержал и наконец-то заговорил:

– Вы молодые, у вас есть время на эти игры, а мне сейчас ближе лишний час сна, чем эта непонятная принципиальность.

– Простите, Хумаюн-паша, но никаких игр и принципиальности, – сказал Абдулкадир. – Я просто не вижу смысла в разговоре без Энвера-паши. Ведь он в любом случае будет уведомлён о затронутых темах. Честнее будет пригласить и его.

– На что вы намекаете, Абдулкадир хазрет лери? – со смехом спросил Хумаюн, тяжело поднимаясь с кресла. Старая травма ноги к ночи давала о себе знать и противно ныла. Он растёр участок чуть выше колена и поморщился.

– Какие намёки, Хумаюн-паша? Давно уже известно, что наш султан, Мехмед VI Вахидеддин поддерживает действия и начинания Энвера-паши. Посмотрите хотя бы сюда, – Абдулкадир указал рукой на стену, находящуюся за спиной до сего момента сидящего в кресле главы корпуса «Победоносной армии Мухаммада». Там висели вышитые на шёлке слова, заключённые в рамку.

«Деспотия исчезла, – гласили строки. – Мы все братья. В Турции больше нет болгар, греков, сербов, румын, мусульман, евреев. Мы все находимся под одним и тем же голубым небом и нас объединяет один флаг.» Эти слова принадлежали Энверу-паше и были произнесены во время свержения Абдул-Хамида. Вахидеддину настолько сильно понравилось заявление, прозвучавшее на площади в 1909 году, что он попросил свою жену, Эмине, сделать для него картину с этими словами. Сказанное тогда Энвером-пашой воплощало в себе то, к чему многие люди стремились годами – образ идеального общества.