Династия для одного

– Итак, что же? – поторопили его, услужливо раскладывая на столе документы.

Вахидеддин с отвращением посмотрел на них и отпрянул, словно не бумага, а змея распростёрлась перед ним. Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и отбросить эмоции. «Расскажи мне про султана Османа I», – попросил детский голос из воспоминаний. И рука сама протянулась к документу. Выводя подпись, Вахидеддин с ужасом подумал, что он подписывает не перемирие, а смертный приговор Османской империи.

13 ноября 1918 года, Константинополь, Османская империя

Солдаты возвращались в столицу после долгих лет войны. Многие и не чаяли остаться в живых. Они прошли через кромешную тьму и провели за собой других, не позволяя опустить руки, потерять надежду и сдаться. Они мечтали вернуться с победой. Войти в город под трели женских голосов и крики «Аллах велик!» и видеть слёзы радости. А они входили в город с опущенными головами. Не смогли. Не победили. Люди выстраивались живыми стенами, высматривая: может, их любимый и близкий пришёл? Обнимались, морщась от внезапных слёз. Целовали руку, прикладывали ко лбу, просили благословения. Были прижаты к сердцу и сами прижимали. Но никто не смеялся. Даже от радости встречи, от радости, что живыми вернулись. «Мы потеряли нашу страну», – и лицо кривилось от произнесённых слов. Потеряли.

Вахидеддин не выходил на улицу с тех пор, как подписал перемирие. И всем живущим во дворце запретил. Но люди не пришли с камнями. Не проклинали. Не кричали ругательства. Женщины не покидали свою половину, мужчины старались не встречаться друг с другом. Во дворце негласно начался траур. И только живой и здоровый Эртугрул согревал сердце и облегчал горечь. «Лев, мой львёночек», – шептал Вахидеддин, обнимая сына. Когда только мальчика привезли – вернулись и силы, и решительность. И она стала сильнее и тверже. «Война – так война», – стискивая зубы, повторял султан. Он жаждал мести, искал способы и пришёл к простому выводу: нужно играть роль слабого и безвольного. Пусть все думают, что он не представляет угрозы. Что он ничего не может. Но придёт время, и он возьмёт своё. Он обязательно вернёт величие Турции. И его народ снова будет смотреть с гордостью, высоко подняв голову. И никто не посмеет вступить на их землю без разрешения.

А пока пришлось смириться с тем, что британские войска высадились в Константинополе. Генерал Милн приказал разоружить все турецкие части в городе. Многих депутатов разогнали, кого-то – арестовали. Оккупанты пришли, как к себе домой, и даже не пытались проявить уважение. Мустафа Кемаль ворвался во дворец, став свидетелем происходящему. Вахидеддин понимал его ярость. Причины есть. Султан понимал, насколько взбудоражен этот офицер, но объяснять, что толкнуло на подписание перемирия, не стал. Вахидеддин не хотел, чтобы Мустафа Кемаль узнал, насколько уязвимым он оказался и как легко его сломали. Больше этого не повторится. Теперь султан готов к тому, чтобы всеми силами бороться за независимость страны. Но не открытой войной. Сначала нужно посмотреть, как будут вести себя участники войны после её официального завершения.

– Мы выждем, подготовимся основательно и нанесём сокрушительный удар, – говорил султан. – То, что мы планировали – слишком поспешно и рискованно. Ты лучше меня понимаешь, что шансы на успех запланированной операции были не значительны. Да, тяжело всё это видеть. Тяжело терпеть. Но мы затаимся, засядем в засаде. И когда жертва расслабится – нападём.

Вахидеддин откашлялся, почувствовав лёгкую тошноту от озвученного им сравнения. «Как этот проклятый Милн», – подумал султан. Ему неприятно обманывать Кемаля, выдавая всё за экстренную стратегию и точный расчёт. Но выбора нет.

– Я подписал распоряжение о твоём назначении в Министерство обороны, паша. У тебя будут широкие полномочия. И предоставлю всё для готовности к отстаиванию независимости нашей родины.

– Если вы позволите, – заговорил Мустафа Кемаль.

Его глаза так яростно сверкали, что Вахидеддин от испуга не смог произнести и слова, а только кивнул, разрешая продолжать:

– Я смогу исправить сложившуюся сейчас ситуацию. И назначение, о котором вы говорите, как нельзя кстати и поможет мне в этом. Но если вы отдадите мне в жены дочь вашу, Сабиху-султан, я буду говорить и действовать не только как солдат, создавший себе репутацию и завоевавший преданность людей на войне. Я буду представителем правящей династии и верну уважение нации к вам. И поведу народ в предстоящей войне за независимость.

Вахидеддин смотрел на стоящего перед собой мужчину и поражался его энергетике. Огонь, пылающий внутри Мустафы Кемаля, настолько силён, что султан не сомневался и секунды: он не просто поведёт людей за собой в войне. Он выиграет эту войну. И все, что задумает – воплотит. Но принимать такое поспешное решение Вахидеддин не мог. Сабиха, будучи султаншей, свободна в своём решении выходить замуж или нет. Она могла прислушиваться к желаниям родителей, но давить на дочь Вахидеддин бы не стал. Султанши по крови всегда были на голову выше всех остальных женщин. И обладали правами и свободой, которой лишены простые женщины. Отказаться от помощи, отвергнув такого союзника как Кемаль, слишком глупо. Но и ответить согласием на предложение Мустафы Кемаля, решив всё за Сабиху, идёт вразрез с принципами Вахидеддина. Единственное, что он мог – постараться устроить этот брак.

– Если есть на то воля Аллаха – она войдёт с тобой под одну крышу как законная жена. А ты станешь мне сыном и опорой, Кемаль-паша, – пообещал Вахидеддин, не в состоянии даже вообразить, что пожимает руку будущему президенту Турецкой республики.

Сабиха?-султа?н – младшая дочь Вахидеддина. Родилась 19 марта 1894 года в Стамбуле. На момент рождения Сабихи трон занимал её дядя Абдул-Хамид II, а её отец был лишь одним из более дюжины взрослых наследников-шехзаде. Мать султанши Эмине Назикеда была дочерью цабалского князя Хасана Али-бея Маршана и адлерской княжны Фатьмы-ханум Аредбы. Умерла 28 августа 1971 года в Стамбуле

2 глава

Иногда Сабиха ненавидела Бехидже-султан. Всех прочих обитательниц женской половины, даже молодую жену отца, могла и терпеть, и понимать. Айше, на самом деле, не была плохой и невыносимой. Для многих девушек их отец – самый лучший на земле. И Сабиха не исключение. Но вряд ли семнадцатилетняя Айше мечтала выйти замуж за мужчину, которого она младше на целых сорок лет! Отчаянно нуждаясь во внимании и, что уж тут таить, в обычном женском счастье, Айше не нашла другого выхода, как начать требовать и внимания, и счастья. Очень часто она вела себя как капризный ребёнок, которым, по сути, и являлась. Но искренность и непосредственность подкупали и располагали к ней несмотря ни на что. А Бехидже, даже молча находясь где-то рядом, вызывала раздражение. А ведь они так похожи с Айше! Сабиха прекрасно знала, как и многие во дворце, что сначала Бехидже предназначалась другому представителю Династии. Но, понравившись правителю, девушка была вынуждена отказаться от того, кого уже успела полюбить. И в восемнадцать лет она стала одной из жён султана. В отличие от своего младшего брата, Абдул-Хамид, даже будучи старше молодой супруги также на сорок лет, сохранил мужскую привлекательность. Более того, он выглядел моложе своих лет и умел очаровывать женщин, влюбляя в себя. Воспитанницы дворца, будучи при жизни Абдул-Хамида маленькими девочками, повзрослев, вздыхали: «Вот это был мужчина!» Теперь уже Нуреддину, сыну Бехидже и Абдул-Хамида, восемнадцать лет. И именно разговоры о Нуреддине в очередной раз вызвали в Сабихе приступ ненависти. Нет, она любила двоюродного брата. И все эти годы, что продолжалась война, молилась за него. Впрочем, как и за других шехзаде. И Сабиха с улыбкой вспоминала мальчика, что срывал цветы, а она плела венки. Они торжественно спускались к Золотому Рогу и сплавляли венки по воде. Некрепко собранные цветы распускались по воде неровной стайкой и уплывали, скрываясь от их взглядов. Вспоминая всё это, Сабиха скучала по Нуреддину. И она тоже переживала: жив ли, вернётся ли вместе с солдатами, не попал ли в плен, не ранен ли. Однако с тех пор, как стало известно об окончании войны, Бехидже умудрилась надоесть каждому во дворце своими причитаниями. Сабиха смотрела на женщину, что всего на десять лет старше, и ужасалась: неужели она тоже совсем скоро станет такой же ворчливой и недовольной жизнью? Но затем вспоминала про маму, перешагнувшую отметку в пятьдесят лет. И рядом, как достойный пример – Шадие, которой практически столько же лет, как и Бехидже. Даже Улвие, страдающая от несчастного брака, не вела себя так, как двенадцатая жена Абдул-Хамида.

Недовольство Бехидже сложившейся ситуацией в целом усугублялось запретом султана покидать дворец. Она отказывалась принимать простую истину: это опасно. Если Нуреддин находится среди тех солдат, что приближаются к столице, то он так или иначе, но доберётся до дворца. Но аргументы не имели смысла.

– Мне бы только знать, что он вернулся в город, – то и дело, забываясь, приговаривала Бехидже, не пытаясь даже следить за темой беседы.

Ничто не имеет смысла. Только Нуреддин: вернулся или нет?

Сабиха, конечно же, осознавала, как это опасно. Особенно учитывая то, что случилось на днях с Эртугрулом. Но ещё один день, а может быть, и неделю, выносить Бехидже не могла. Дочь султана и так уже перестала появляться в общих комнатах женской половины, но найти убежище не получалось. Не она одна бежала и пряталась от надоевшей Бехидже. Султанша бродила по комнатам, выискивая того, кто плохо спрятался или недостаточно резво убежал. Решение переодеться в одежду служанки и выйти в город, чтобы посмотреть на возвращающихся солдат, вдруг показалось самым разумным и правильным. Да, опасно. Но она лишь лично убедится, вернулся Нуреддин или нет. Не будет попадаться на глаза тем, кто может её узнать. Не будет привлекать к себе внимание. Не будет заворачивать на опасные улочки. Она соблюдёт все меры предосторожности. И сразу же обратно. Именно так она говорила самой себе, пробираясь из дворца и присоединяясь к толпе.

Люди уныло обсуждали окончание войны. Несколько раз Сабиха чуть было не вступила в разговор с жителями столицы, но вовремя сдержалась. Ей не нравилось, как люди обсуждают решения султана. Не нравилось, что люди недовольны перемирием. «Отец старается сделать как лучше и для страны, и для народа», – с обидой думала Сабиха, высматривая среди солдат, идущих по центральной улице, знакомое лицо. «А вдруг он слишком сильно изменился за эти годы?» – вдруг осознала она. Нуреддин покинул Турцию задолго до начала войны. Вместе с другими шехзаде он в течение почти трех лет учился в военной академии в Германии. Потом война. И если шехзаде Фуад ненадолго возвращался в Константинополь из-за серьёзной травмы, на время лечения, то другие шехзаде, покинув родину мальчиками 11—14 лет, вернутся мужчинами. «И как я его узнаю?» – осознавая непродуманность своего плана, размышляла Сабиха.

Но через несколько минут сожаления отступили. Не узнает, не найдёт – и ладно. Она всё равно ничего изменить не может. Главное в этот момент другое – какие же красивые турецкие мужчины! Особенно в форме! Щетина на лице, немного длинноватые волосы спадают на выпирающие скулы, а глаза так и горят. Прикоснуться бы рукой к щетине, проведя пальцами по щеке сверху вниз. Попытаться очертить указательным пальцем губы. Рассмотреть каждую ресничку вблизи. Ощутить тяжёлое дыхание, в котором смешан запах табака и горячего ветра. Сабиха восторженно рассматривала мужчин в форме и понимала, что в каждого из них она готова влюбиться. Немного. Ненадолго. Но каждый из них привлекал огнём в глазах. Боль, решимость, сломленность, усталость и что-то еще, неизвестное ей до этого дня. Сабиха зажмурилась от нахлынувшего желания прижаться к сильной груди, ощутить запах мужского тела. Прикосновения крепких рук к её спине, лоб прижат к острому подбородку и колючие волосинки из его бороды впиваются в кожу лица… «Что же это ты? Соберись! Ты же султанша! Как ты можешь думать о чем-то таком? Это недостойно тебя!» – в мыслях ругая себя, Сабиха спешила обратно во дворец, оставив затею найти двоюродного брата среди возвращающихся солдат.

Отсутствие Сабихи, кроме её старшей сестры, никто и не заметил. И когда Улвие спросила, где же пропадала Сабиха, та уклончиво ответила:

– Гуляла.

– Где? Если скажешь «в саду» – сразу пойму, что это обман.

– А почему это я не могла гулять в саду?

– Сабиха!

– В город выходила. И не надо на меня так смотреть! Ты же не просто так начала меня расспрашивать. Кто знает меня лучше, чем я сама? Конечно же, моя любимая сестра! Моя умная и проницательная сестра! Самая-самая…

– Сабиха-султан!

– Пожалуйста, не кричи, а то услышат ещё и начнут придумывать разное. Что ругаемся, например. А мы ведь никогда не ссоримся с тобой.

– Зачем ты выходила в город? Я специально перебралась во дворец с дочерью, несмотря на то что в доме мужа тоже есть кому защищать и охранять. А всё потому, что здесь намного безопаснее в такое неспокойное время. А ты так бездумно рискуешь.

– Сестрёнка, а меня, значит, обманывать можно?

– О чём ты? – устало вздохнув, спросила Улвие.

– О том, почему ты вернулась во дворец. Ты же просто видеть его не хочешь! И не говори: «Глупости всё это»! Не надо было торопиться и выходить замуж за первого, кто позвал!

Выражение лица Улвие от природы было грустным и печальным. Когда они были детьми, Улвие то и дело спрашивали: «Вас кто-то обидел, султанша?» Эти вопросы заставляли её чувствовать себя неуютно. Ей хорошо, она счастлива, ей весело, а люди вокруг одёргивают: «О, Аллах! Что с вами случилось?!» В такие моменты как сейчас, когда Улвие сдерживалась, чтобы не расплакаться, она становилась откровенно некрасивой. Сабиха любила сестру, но не могла не признавать: для дочерей иногда не к добру – быть похожей на отцов. Но когда речь идёт о султанше, даже если она дочь одного из множества шехзаде Османской правящей династии, отсутствие внешней красоты не имеет значения. Желающий взять в жёны одну из султанш всегда найдётся. Мужем Улвие стал не кто-то более низкого сословия, как в случае с их двоюродной сестрой Неджие, вышедшей замуж за Энвера-пашу. Сын Великого визиря – это самая лучшая партия для любой султанши!

– За первого? – всхлипнув, произнесла Улвие. – Тебя, да и каждую из наших сестёр, двоюродных и троюродных, замуж начали звать задолго до того, как вам исполнилось двадцать лет. И до сих пор в желающих стать мужем кому-то из вас, ещё не вышедших замуж или уже разведённых, нет недостатка. А я… А меня… Он единственный, в двадцать лет. Я что, должна была отказаться и так никогда и не выйти замуж? Или дожить до преклонных лет, когда какой-нибудь старик, желающий стать зятем Династии, вспомнит, что есть ещё одна свободная султанша. И решит: «Ну, а почему бы и не её?»

Сабиха подошла к сестре и обняла Улвие.

– Наверное, надо было всё-таки дождаться любви.

– А ты думаешь, меня можно полюбить? Такую вот – можно?

Этот вопрос волновал и Сабиху. Пусть внешне она более привлекательна, но кто из султанш выходил замуж за мужчину, искренне полюбившего дочь династии? Все они мечтают о любви. Кто-то выходит замуж, влюбившись, но мало кого действительно любят в ответ.

– Каждую можно, душа моя. Каждую. И тебя, и меня. Просто ждать тяжело.

И, чтобы скрасить тяжёлое молчание, возникшее в ходе разговора, Сабиха продолжила уже более весёлым голосом:

– Солдаты такие привлекательные!

– Так вот куда ты ходила. На солдатов посмотреть, – Улвие промокнула глаза уголком головного покрывала и улыбнулась.

– Нет, я пошла, чтобы посмотреть, не возвращается ли Нуреддин.

– Только Нуреддин? А Омер? А Фуад? Почему только младший из шехзаде, ушедших на фронт?

– Потому что только мама Нуреддина… – Сабиха не договорила, многозначительно взмахнув правой рукой.

– А в итоге забыла про Нуреддина, завидев настоящих мужчин? – подтрунивая над младшей сестрой, произнесла Улвие.

– Нет, не забыла! Я… просто… Да ну тебя! Всё, ладно, потом договорим. Я пойду поздороваюсь с отцом, узнаю, как он себя чувствует, – поспешно закончила разговор Сабиха и выбежала из комнаты, прижав ладони к горящим щекам.