Династия для одного

– … Пусть ваша дорога…

– Повелитель! Что вы делаете? Вы не должны повторять эти слова!

Вахидеддин склонил голову, пытаясь скрыть смущение. Больше пятидесяти лет он был тем, кто скандировал пожелание благословений для султана вместе со всеми. А сейчас всё это предназначено ему.

Мечи один за другим сняли. Однако тяжесть никуда не ушла. Он словно продолжал ощущать их на своём поясе. «Стоит принять на себя ответственность хоть раз, и ты больше не сможешь стать прежним. Она будет преследовать тебя, не позволяя отказаться от неё», – вспомнил Вахидеддин подслушанные слова Абдул-Хамида II, когда тот наставлял своих сыновей. Так вот что он имел в виду!

Назначенный несколько дней назад на пост главы корпуса «Победоносной армии Мухаммада» седобородый Хумаюн сделал два шага вперёд и, отсалютовав, провозгласил:

– Слушайте, слушайте все, что скажет Мехмед VI Вахидеддин хан хазрет лери*[3 - *** Аналогом приставки Хазретлери в русском языке являются «Ваше Святейшество, Ваше Высочество, Ваше Величество».]! Да благословит его Аллах и приумножит дни его!

Пятнадцать. Минимум пятнадцать вариантов этой речи подготовили для султана. «Вам нужно только выучить», – говорили Вахидеддину, как маленькому ребёнку. И он выучил. Отрепетировал паузы. Отработал интонации и акценты. Всё было идеально. Но что же сейчас? Почему он забыл всё? Почему в голове нет даже туманных очертаний, о чём же ему следует сказать в этот момент? Сотни пар глаз обращены на него. Люди ждут. Говори, падишах, говори. Сердце сжалось. Опозориться ещё раз за это утро на глазах у народа? Нет, нет, нет. Только не это!

– Я не был готов к тому, что стану султаном. С самого детства я был слабым, и все, как один, были уверены – я не проживу долго.

Он произнёс не то, что следует говорить. Султаны, правлению которых он стал свидетелем, всегда рассказывали о славе Османской империи, о непоколебимости турецкого народа, о неотделимости территории, о шахаде*. Но он говорил о том, что было у него на сердце, раз разум отказался вспоминать заготовленные речи.

– А сейчас моё время подходит к концу. Одному Аллаху ведомо, сколько дней мне осталось на этой земле. Я не готовился к этому, потому что были шехзаде, коим надлежало стать падишахами раньше меня. Но Создатель распорядился иначе, призвал прежде времени к себе моих братьев и возложил на меня эту обязанность. Я удивлён. Молитесь за меня, чтобы Аллах давал мне мудрость быть добрым, справедливым и непреклонным правителем.

Вахидеддин видел, как люди переглядываются. И он не хотел даже предполагать, о чём они думают сейчас и каким видят его. Абдул-Хамид часто повторял, что если правителя любит народ, значит, правитель слаб, значит он – никчёмный. Позор для династии.

– Аллаху акбар, – закончил своё выступление произнесением такбира султан. Люди сразу же подхватили, стройно восхваляя Бога. Вахидеддин боялся встретиться взглядом с Хумаюном. Словно он не пятидесяти семилетний потомок смелых вояк, а маленький мальчик, которого отчитывают за кражу орехов из соседнего сада.

Хумаюн же подошёл к султану и, пытаясь перекрыть крики толпы, проговорил:

– Повелитель мой, нам пора. Нужно завершить церемонию.

«Европейские монархи тоже вынуждены пройти три этапа ради признания их полноценными правителями?» – впервые задумался на эту тему султан. Как только объявили о смерти Мехмеда V Решада, Вахидеддина привезли в дворец Топканы, не позволив даже оплакать брата. А всё потому что раньше, во времена отсутствия порядка престола наследования, все представители династии мужского пола и происходящие по мужской линии имели право на престол. Нужно было успеть первым приехать в столицу и пройти церемонию джюлюс, чтобы зафиксировать законность нового султана во избежание смут. Именно после этой церемонии и отдавался приказ об удушении братьев нового правителя. Законом это позволялось. «Тот из сыновей султана, который взойдёт на трон, может убить своих братьев ради целостности империи» – гласит кодекс Мехмеда III. И выносили гробы. И рыдали матери. И бросались на землю без сил жёны. Эта традиция поддерживала стабильность Османской империи, но рвала на части сердца, заставляя становиться братоубийцей каждого султана. А потом вмешалась женщина. Законная жена падишаха, мать и бабушка султанов. «Благословенная Кёсем» называли её между собой представители династии. Она изменила многое. Создала чёткий порядок наследования: старший в династии становился султаном. А церемонию джюлюс сохранили как дань уважения традициям.

Из дворца Топканы вынесли трон, установили перед третьими воротами. Двор заполнили чиновники, учёные, офицеры. Вахидеддину сообщили об этом, сопровождаемый слугами он вышел навстречу людям. Прежде чем сесть на трон, о котором мальчишкой он и мечтать не смел, Вахидеддин поприветствовал пришедших. «Пусть вы и ваше царство проживёте тысячу лет!» – раздалось в ответ. А затем началось то, что он помнил очень смутно: один за другим члены двора приносили присягу на верность. Кто-то шептал ему на ухо то и дело: «Мой султан, вы можете встать». И он вставал. «Мой султан, вы можете отдохнуть». И он садился. «Вы можете вставать» – вставал. «Вы можете отдохнуть» – садился. И так до тех пор, пока не присягнет на верность каждый пришедший. Скажите ему тогда: «Мой султан, вы можете умереть» – и умер бы. Сразу же после церемонии – к телу брата, нужно было заняться организацией похорон, ведь он теперь старший в династии. Выслушать поздравления, принять сожаления, «Пусть вы и ваше царство проживёте тысячу лет», слёзы, «покойся с миром, наш султан», похороны. Но этого недостаточно – нужно пройти опоясывание мечом. Прошёл. Надлежит теперь объехать могилы предшественников.

И первым делом он посетил Мехмеда V Решада, захороненного здесь же. Будучи самым младшим сыном Абдул-Меджита I, Вахидеддин пережил всех братьев. Почти на каждую смерть он реагировал спокойно – на всё воля Аллаха. Но впоследствии иногда всё же ощущал что-то похожее на грусть. С каждой смертью он становился более одиноким.

Решад был старше на семнадцать лет. Большую часть своей жизни он провёл в страхе перед Абдул-Хамидом. И этот страх сковывал его, мешая думать, решать, действовать. Абдул-Хамида свергли и заключили под домашний арест. Жизнь предоставила Решаду шанс выйти из тени и проявить себя. По крайней мере так думал Вахидеддин. Он всегда считал Решада умным, начитанным, тактичным, рассудительным. Он мог дать империи то, в чем та нуждалась – стабильность.

– Султан мой, – вспомнил Вахидеддин один из разговоров с Мехмедом V Решадом. – Эти войны не имеют смысла, но всё то, что было до этих времён – вынужденная мера. Защита. А союз с Германией в предстоящей войне… Слишком много союзников. Каждый преследует свои цели. Если мы…

– Шехзаде, посмотри, посмотри, брат мой – какую книгу мне привезли! Это сборник изящной персидской поэзии. Тут такие прекрасные строки! Послушай, я зачитаю…

И он вдохновенно читал стихи, добровольно отстраняясь не только от решения проблем, но и даже от обсуждения оных.

Вахидеддин машинально выполнял положенные ритуалы. Великие правители, оставившие после себя славные легенды и предания. Перед каждым – омовение, поклон, молитва. Недостойные правители, способствующие возникновению червоточины в таком могучем дереве, как Османская империя, – омовение, поклон, молитва. Султан двигался по Константинополю в окружении дворцовой свиты, янычар и простых зевак. Последние вызывали только зависть: они свободны жить так, как хотят, и могут уйти в любой момент. Он поднимал руку вверх, обращая ладонь к ним, и слегка наклонял голову. А Хумаюн, вздохнув, надвинул папаху на лоб. Пожелтевшая шерсть закрывала брови, делая взгляд главы корпуса «Победоносной армии Мухаммада» ещё более угрожающим.

– Повелитель мой, кланяются слабые перед сильными, – напомнил он, придерживая коня падишаха.

Вахидеддин спешился и замер перед входом в мавзолей его деда Махмуда II. Он любил слушать рассказы про султана-реформатора, прозванного Справедливым. В этом же мавзолее нашли последний приют дядя Вахидеддина – Абдул-Азиз – и брат Абдул-Хамид, отошедший в вечность в начале года.» Кровавый», – прозвали Абдул-Хамида. «Жестокий», – говорили про него. Справедливый султан правил тридцать один год. Кровавый же султан – тридцать три года. Один был примером для подражания, второй подавлял всех и всё вокруг себя, не давая и капли свободы.

После смерти Абдул-Хамида британский журналист спросил у Вахидеддина, бывшего тогда наследным принцем:

– Какое ваше самое яркое воспоминание о брате?

– Он был мудрым, беспрекословным и любил свою семью, – ответил тогда Вахидеддин. Заученные определения, которые он использовал с того дня, как Абдул-Хамид стал султаном. И этого было достаточно. Мудрый, беспрекословный, любящий семью.

Разве он мог рассказать своё самое яркое воспоминание? Да и какое было ярче?

Джемиле, их сестра, полностью облачённая в чёрное, стоит на коленях перед Абдул-Хамидом. Бледное лицо, безжизненные впалые глаза полные слёз, руки дрожат.

– Повелитель, султан мой, брат мой, – рыдая произносит она, наклоняясь всем телом к полу и прикасаясь тонкими пальцами к блестящим ботинкам Абдул-Хамида. – Помилуй, брат мой.

Непреклонный султан делает шаг назад, высвобождая обувь из рук старшей сестры. Он молчит. Лицо – словно каменная маска. Сожаление, сочувствие, одобрение, поддержка, любовь, в конце концов! Где всё это? Словно чужие друг другу.

– Хотя бы сыновей, прошу, сыновей моих пощади! Сошли на край мира, заточи в тюрьму – что угодно, только сохрани жизнь, прошу тебя.

Султан молчит. И даже не смотрит на женщину у его ног.

– Брат, памятью нашего отца умоляю тебя!

Без ответа. У Махмуда-паши, верного советника султана, дрогнул ус с правой стороны. Отчаяние в голосе женщины не может оставить равнодушным. И разве можно спокойно смотреть, как эта некогда гордая и высокомерная султанша умоляет со слезами, как безродная?

– Именем пророка нашего Мухамедда, да будет благословенно имя его, заклинаю тебя, пощади моих детей! – срывающимся голосом прокричала Джемиле.

– Это святотатство. Прекрати, – сказав это, Абдул-Хамид дал знак, чтобы султаншу увели. На следующий день мужа Джемиле вместе со всеми их детьми казнили.

Через десять лет точно так же казнили другого человека. За него даже просить не позволили. Этим человеком был Ахмед Кемалледдин. Да, именно тогда младотурки поняли: если Кровавый султан родного брата не пожалел – он уничтожит каждого на своём пути, если сочтёт угрозой. Сейчас Ахмед должен был зваться падишахом, а не Вахидеддин. Ахмеду надлежало править Османской империей в это нелёгкое время. Вахидеддин не мог забыть безжизненное тело брата. На войне он видел много трупов, сам убивал без колебания. Но тело Ахмеда врезалось в память.

– Так было нужно для империи, – одним предложением объяснил свой поступок Абдул-Хамид.

Когда через четыре года после смерти Ахмеда произошла революция, Вахидеддин поддерживал младотурков. Негласно, не демонстрируя, но поддерживал. Кто угодно на престоле, только не братоубийца. Почему Абдул-Хамида похоронили в мавзолее Махмуда II рядом с дедом, которым так восхищается Вахидеддин?

Омовения, поклоны, молитвы. Великий султан, жестокий султан и… дядя. Абдул-Азиз взошёл на трон после смерти отца Вахидеддина. Абдул-Меджит умер молодым в тридцать восемь лет, оставив после себя большое потомство. Вахидеддину было на момент смерти отца всего четыре месяца. Абдул-Азиз имел двоих сыновей, в то время как рядом подрастало шестеро племянников. И он делал всё, чтобы власть осталась у его потомков, не переходя к сыновьям брата. Хотел изменить закон о престолонаследии в пользу своего сына Юсуфа. Подкупы, махинации, заговоры. Абдул-Азиз запретил сыновьям брата иметь больше одного ребёнка. Жениться тоже запрещал. Растратил государственную казну, и в итоге его свергли, когда Вахидеддину было пятнадцать лет. И на трон взошёл старший сын Абдул-Меджита, Мурад V. Они получили свободу. Мурад перестал скрывать двух дочерей, рождённых против распоряжения Абдул-Азиза. Другие шехзаде смогли жениться. Мир был наполнен перспективами.

Мавзолей Хатидже Султан стал последним местом в церемониях принятия власти новым падишахом. Хумаюн-паша отговаривал Вахидеддина от этой поездки, но султан был категоричен:

– Для меня он настоящий падишах.

Подошёл к гробу, поклонился, поднял ладони к небу, произнёс молитву, поклонился, прикоснулся к гробу. Маленький гроб, не такой роскошный, как у прочих. Словно не султан здесь лежит, словно не сын и не внук султана… Мурада сочли безумным. Свергли. Заточили на долгих двадцать восемь лет. Многие его дети и внуки родились за это время, не видя ничего за стенами выделенного им дворца. Он умер четырнадцать лет назад, подарив своей семье освобождение. И город словно наконец-то вспомнил про ещё одного султана. Он воплотился в своих детей и внуков, которые жадно черпали жизнь, получив такую возможность. «Сын султана Мурада V, дочь султана Мурада V, внук султана Мурада V», – произносилось то и дело в разных сторонах Константинополя. А он, султан Мурад V, лежал здесь, но уже не забытый, как в течение двадцати восьми лет заключения.

– Им это не понравится, – заметил Хумаюн-паша, когда султан вышел на улицу и подошёл к своему коню.

Не было необходимости уточнять, о ком идёт речь. Не нравится что-то могло только триумвирату пашей, которые фактически руководили страной последние пять лет. И если до этой минуты Вахидеддин ещё не знал, каким правителем ему быть, что предпринимать, какой позиции придерживаться, то сейчас он наконец-то определился. Он знал, каким султаном точно не будет. Не будет прятаться, как Решад. Не будет беспричинно жесток, как Абдул-Хамид. Не позволит отнять право, данное ему Аллахом, как Мурад. Не будет пользоваться властью в личных целях, как Абдул-Азиз. А это уже создаёт определённые правила действия.

– Я родился в семье падишаха, Хумаюн. Я брат падишахов. И с этого дня, по воле Аллаха, я – султан этой империи и халиф всего исламского народа. «Им» следует не забывать, что это значит, – удивлённый собственной решимостью и твердостью произнёс Мехмед VI Вахидеддин, забираясь на коня. Это был тяжёлый день, и он ещё не закончен.

04 августа 1918 года, Константинополь, Османская империя, дворец Долмбахче

Прошло три недели с тех пор, как Хумаюн-паша отправился известить армию и флот о том, что новый падишах Мехмед VI Вахидеддин взял на себя обязанности главнокомандующего. «Зачем вы послали в это путешествие человека, отвечающего за вашу безопасность, повелитель?» – спрашивали у него. «Развезти письма и распоряжения может любой солдат. Да что там солдат – есть специальные курьеры для этого», – подходили к султану с нравоучениями. Всё не так, всё неправильно, следует иначе поступать, наш господин. Словно власть – не в его руках. Словно не ему они присягали на верность месяц назад. Словно он – пустое место. Как и Решад.

– Али, – обратился Вахидеддин к привратнику.