Елизавета I

Не собиралась же она напасть на меня при стольких свидетелях? Она молча смотрела на меня и ничего не отвечала. И тут я сообразила, что она не говорит по-английски. Ну разумеется. Я перешла на французский, но ответом мне был все тот же непонимающий взгляд. Тогда я попробовала обратиться к ней на валлийском, надеясь, что наконец-то нашла человека, с которым смогу поговорить на нем. И тут неудача.

– Есть здесь кто-нибудь, кто говорит по-ирландски? – спросила я. – Может, вы, Фрэнсис?

Бэкон, кажется, знал все на свете, так что я не удивилась бы, заговори он на этом языке. Он сделал неуверенную попытку произнести пару фраз. Потом заговорила она. Голос у нее оказался низкий и звучный.

– Ваше величество, она знает латынь, – с облегчением сказал Бэкон. – И спрашивает, говорите ли вы на ней.

– Разумеется, говорю! – И только что провела всю вторую половину дня, думая на латыни; весьма кстати. – Фрэнсис, сможете переводить для придворных?

Тот кивнул.

– Зачем, мистрис О’Мэлли, вы тайком пронесли в этот зал кинжал? – спросила я.

– Я не таилась, ваше величество. Я ношу его совершенно открыто. Он нужен мне для самозащиты. Желающих убить меня вовсе не так уж и мало.

– В Ирландии – возможно, но не здесь.

Я слышала, что на нее было совершено несколько покушений, но в Ирландии все постоянно пытались убить своих врагов. Грейс перехитрила и переиграла всех своих убийц.

Она улыбнулась мне, продемонстрировав полный рот ослепительно-белых и крепких зубов.

– Здесь, там, повсюду.

– Можете подойти к трону, – кивнула я.

Она приблизилась ко мне, но, дойдя до того места, где ей полагалось поклониться, как ни в чем не бывало прошла дальше. Гвардейцы ухватили ее за локти и остановили.

– Вы забыли склониться, как надлежит перед государыней, – напомнили они.

– Я не забыла, – отрезала она. – Но я не склоняюсь перед вами как перед королевой Ирландии, ибо я не признаю вас таковой. Я признаю ваше владычество единственно как королевы Английской.

– Тогда поклонитесь королеве Английской как гостья, а не как подданная.

Раны Господни, она испытывает мое терпение!

Она повиновалась и теперь стояла в десяти шагах от меня.

– Можете изложить вашу просьбу, – промолвила я.

– С милостивого соизволения вашего величества, – ответила она, – я расскажу все по порядку.

Она не стала впадать в многословие, которым так славились ирландцы, – наверное, понимала, что сухие факты говорят громче любых прикрас. Она дважды побывала замужем и дважды овдовела. Первый ее муж погиб в бою. От него она родила двоих сыновей, от второго – еще одного. Сэр Ричард Бингем, мой губернатор ирландской провинции Коннахт, убил одного из ее сыновей, Оуэна, а второго захватил в плен, как и ее единокровного брата. Третьего же ее сына он хитростью заставил присягнуть ему на верность.

– Он держит их у себя против всякого закона, – сказала она, – и отказывается отпускать. Он жестокий и варварский лжец и изувер. Прежде чем захватить моего сына и брата, он украл мой скот и разорил мои владения.

– А вы, мистрис, всегда ли соблюдали закон? – рассмеялась я.

Она не подчинялась никаким законам, кроме своих собственных, и беззастенчиво пиратствовала везде, где только могла. Прежде чем покориться моей власти, она возглавила множество мятежей против англичан, и я прекрасно понимала, что покорность ее ситуационная.

– Всегда, кроме тех случаев, когда его не соблюдали другие. Я пришла к выводу, что, когда имеешь дело с тем, кто нарушает закон, соблюдать его – значит ставить себя в невыгодное положение, давая отпор.

На меня произвело впечатление ее владение латынью. Речь была непринужденной, а спряжение глаголов и склонение существительных безупречными.

– Я так понимаю, отпор, который вы ему дали, он запомнит надолго.

Она запрокинула голову и громко расхохоталась:

– Я пустила ко дну его корабли, а со своими напала и разграбила его прибрежные города. Он не смог догнать мои корабли, они – мои быстроногие кони.

Быть может, она была вторым Дрейком, а своими кораблями пользовалась как армией.

– Не хотела бы я иметь вас своим врагом, – заметила я.

– Я и сама не хотела бы, – согласилась она, потом ее улыбка померкла. – Ваше величество, велите этому негодяю освободить моих родных. Прикажите ему! Он должен подчиниться вам, даже если ни во что не ставит Господа!

– Вам следовало дождаться, пока я не призову вас к себе, – сказала я, – а не являться без приглашения.

– Я ответила на все вопросы, что вы мне задали, и стала ждать вашего письма, но так и не дождалась, а мой сын все это время томился в плену. Плыть до вас всего ничего. Я не могла оставить сына на произвол судьбы.

Я уже собиралась заявить, что не получала от нее письма, но тут она вдруг расчихалась. Здесь, в Гринвиче, подобное случается нередко; говорят, от местных полей у людей приключается кашель. Марджори Норрис протянула ей кружевной платок. Пиратка громко высморкалась, затем развернулась и, подойдя к камину, швырнула платок в огонь.

– Мадам! – ахнула Марджори. – Это был дорогой платок, из французского льна и кружев!

– Но он же был грязный! – изумилась Грейс. – Мы в Ирландии не носим при себе грязных вещей.

– Хотите сказать, что вы, ирландцы, чистоплотнее нас, англичан? – спросила я.

– В том, что касается носовых платков, очевидно, да, – отвечала она.

Все присутствующие засмеялись.

– Пожалуй, нам стоит продолжить этот разговор без посторонних ушей, – заметила я. – Идемте в мои покои.

Как только мы там очутились, я предложила ей устраиваться и приказала принести эля.

– Аудиенция продолжается, но теперь мы можем присесть, – сказала я, усаживаясь в кресло напротив.

Мои фрейлины обязаны были присутствовать, но я сочла, что разговор пойдет лучше без тайных советников мужского пола.

Ирландка по-прежнему сидела очень прямо, и я поняла, что это ее всегдашняя манера держаться. Она была красивой женщиной, но теперь, когда мы сидели друг против друга, я поняла, что она старше, чем показалось с расстояния. Возможно, ее осанка и энергичность убавляли ей лет.

– Расскажите вашу историю, – предложила я. – С самого начала. Я слышала, она весьма колоритная. Такая же, как ваши ирландские тартаны.

– У всех ирландцев жизнь что твой тартан, – сказала она. – А если и нет, то мы предпочитаем думать именно так. Но моя жизнь действительно была колоритной. Моим отцом был Оуэн О’Мэлли по прозвищу Черный Дуб, предводитель клана в провинции Мурриск. Мы всегда были семьей мореходов, и корабли моего отца плавали в Шотландию, Португалию и Испанию. Отец возлагал большие надежды на моего брата, но умение взглянуть на море и предсказать, какая будет погода, унаследовала от отца я.

О да, это чувство было мне прекрасно знакомо: отец мечтал, чтобы определенные его черты унаследовал сын, а обнаружил их у своей дочери.

– Отец брал вас с собой в море? – не удержалась я от вопроса.