Елизавета I

– Испания разбогатела только потому, что грабит обе Америки; в остальном же это наименее производительная нация во всей Европе, – сказал Роберт. – Можете назвать хоть один их продукт? Все ввозится. Когда снаряжали армаду, они не смогли даже сделать бочки, которые бы не текли. Жалкие люди. Фрэнсис прав: у них нет мозгов.

– Но этот Лопес… – Энтони вернул разговор к изначальной теме. – Он и в самом деле христианин? Иисус ведь тоже был еврей, но это не значит, что Он не был подлинным христианином.

– Откуда нам знать? Да и что это меняет? – отмахнулся Роберт. – Постановки «Мальтийского еврея» круглый год собирают огромные толпы, так что в глазах людей он уже подозрительная личность. Там даже яд упоминается. Всем известно, что они отравляют колодцы.

– «Всем известно», – передразнил Фрэнсис. – Вранья, которое «всем известно», хватило бы на тысячу свитков.

– Эх, жаль, Кит не увидел успеха своей пьесы, – вздохнул Энтони. – Когда он погиб, она неплохо шла, но даже и близко не так, как теперь.

– Он слишком много пил, – сказал Роберт. – Я знаю, поэты говорят, что выпивка помогает им творить, и, возможно, до некоторой степени это действительно так, но если бы он не пил столько…

– Его не заманили бы туда, где он нашел свою смерть, – подхватил Фрэнсис. – Пьяный – легкая добыча. Легко заманить, легко замазать. Кристофер Марло, убитый в кабаке по пьяной лавочке, – чем не правдоподобная история? Нет, его заставил замолчать кто-то влиятельный, кто-то, кому его шпионская деятельность была как кость в горле. Так что, Энтони, советую тебе смотреть в оба.

– Я не хожу по кабакам и не встречаюсь с людьми в тавернах в Детфорде, – сказал Энтони. – Я и до Эссекс-хауса еле-еле добрался.

– Мостовая перед Эссекс-хаусом может быть очень скользкой. Человеку, который не слишком твердо держится на ногах, ничего не стоит споткнуться и удариться головой, – предостерег брата Фрэнсис.

– Полы в королевском дворце тоже могут быть весьма скользкими, и благородному человеку тоже ничего не стоит поскользнуться и очутиться в Тауэре, – огрызнулся Энтони. – Так что ты тоже, Фрэнсис, смотри в оба.

Мы все, похоже, ходили по скользкой дорожке. В нашей тайной службе мы были полезны королеве, но в то же самое время вступали в сношения с опасными элементами – пользующимися сомнительной репутацией англичанами и враждебными иностранцами, лишенными чести и совести. Нам всем следовало быть очень и очень осторожными.

26. Елизавета

Новогодний праздник 1594 года

Я уже который час стояла, принимая от придворных новогодние подарки. К счастью, это мне было совсем не сложно; напротив, я была известна своей способностью проводить на ногах долгое время. Придворные преподносили подарки мне, а я в ответ – им, хотя сама ничего не вручала. Они получали расписку, с которой шли в сокровищницу, где могли выбрать позолоченное блюдо, поднос или чашу.

Бёрли проковылял ко мне и преподнес чернильный прибор, а Роберт Сесил – изящную бонбоньерку. Архиепископ раздобыл где-то молитвенник в резном окладе оливкового дерева, изготовленном на Святой земле, а граф Саутгемптон подарил книгу стихов.

– Они написаны не мной, – поспешил он пояснить, – а одним поэтом, которому я имею честь покровительствовать.

Он смахнул с плеча волосинку. Я отметила, что на нем сегодня не было ни самых роскошных из его драгоценностей, ни румян. Возможно, теперь, когда ему сравнялось двадцать, он решил держаться скромнее.

Я заглянула под обложку. «Венера и Адонис».

– Шалости бессмертных? – поинтересовалась я.

– Бессмертная история.

Автором был некий Уильям Шекспир. Я слышала это имя. Он написал несколько пьес о Генрихе VI.

– А вы сами слагаете стихи? – поинтересовалась я у Саутгемптона.

– Пытаюсь, но ничего такого, что было бы достойно выйти за пределы моих покоев, мне до сих пор сочинить не удавалось.

– Многим при дворе следовало бы оценивать свои вирши столь же здраво, однако у них недостает трезвомыслия, – заметила я. – Благодарю вас, и хорошего года всем нам.

Я взмахом руки отослала его прочь.

Пусть наступивший год и впрямь будет хорошим. Год минувший принес нам некоторое количество треволнений, но 1594 выглядел многообещающе.

– Ваше сиятельнейшее величество.

Доктор Лопес протягивал мне свой дар, филигранную золотую шкатулочку. Я открыла ее и заглянула внутрь. Под крышкой обнаружилось два отделения: одно с какими-то семенами, второе с золотистой пудрой.

– Это анис и шафран, монополию на поставку которых вы так великодушно даровали мне своей милостью, – напомнил он.

Монополии были способом наградить тех, кто служил мне верой и правдой, не расходуя денег из казны.

– Я должна поблагодарить вас, Родриго. Ваши снадобья оказались весьма действенными, – сказала я.

Его турецкие травы сделали свое дело, и теперь приступы жара почти меня не беспокоили.

– Я только что получил новую поставку и с радостью принесу их вам.

– Завтра, все завтра, – отмахнулась я, делая ему знак уступить место следующему.

Я с радостью поболтала бы с ним еще – наши беседы неизменно доставляли мне удовольствие, – но за его спиной тянулась длинная очередь.

Следом подошел молодой Эссекс, совершенно ослепительный в белом бархатном костюме с голубой оторочкой. Эти цвета очень ему шли, выгодно оттеняя рыжеватые волнистые волосы. Он был без бороды, отчего его полные чувственные губы еще больше обычного бросались в глаза.

– Ваше блистательнейшее величество, сегодня я более чем заслуживаю поцеловать вашу прекрасную руку.

Он поклонился и, взяв мою руку, поднес ее к этим пухлым теплым губам. Я поспешно отняла ее:

– Чего вы желаете в наступившем году, Эссекс? Прошлый год был для вас удачным – членство в Тайном совете, переезд в лондонский дом… что еще остается?

– Желать и заслуживать – не одно и то же, ваше величество, – заметил он. – Я знаю, что не заслуживаю ничего, но я желаю… всего.

С этими словами он посмотрел мне прямо в глаза.

Этот глупенький парнишка, такой безыскусный в своей лести и такой трогательный в своей неприкрытой жажде признания (с его наивными потугами изобразить амурный интерес), казался смущающе обольстительным. Я ему почти поверила.

– Что вы мне принесли? – осведомилась я оживленным тоном.

Очередь за ним была еще очень длинной. Он подошел ближе и понизил голос:

– Если бы я отдал мой подарок сейчас и вы положили бы его к остальным, – он бросил взгляд на стол, ломившийся от подношений, – его мог бы увидеть тот, для чьих глаз он не предназначен. С вашего позволения, я хотел бы преподнести его вам наедине.

Он прекрасно знал, за какие ниточки дергать. Я вздохнула:

– Хорошо. Договоритесь о времени с вице-камергером.

– На завтра?

На завтра у меня была назначена встреча с доктором Лопесом, а торопиться мне не хотелось.

– Нет, лучше на послезавтра. Вице-камергер знает мое расписание.