Елизавета I

– Мы сделаем здесь остановку, – внезапно объявила я. – Я хотела бы познакомить вас с одним человеком.

– С вашим тайным поклонником? – обеспокоился Месье. – Они у вас повсюду?

Это была забавная мысль.

– Здесь живет мой астролог и советник, – сказала я. – Он не любит появляться при дворе.

Мы причалили, потом сошли на берег, и мои французские гости вытянули шею, высматривая величественный особняк, однако ничего подобного не увидели.

– Должно быть, нам придется долго идти пешком, – сказали они.

– Нет, это совсем рядом, напротив церкви. – (За нами успела уже увязаться целая толпа зевак, главным образом ребятишек.) – Он живет в доме своей матери.

Месье засмеялся было, но осекся, когда Симье заметил:

– Так и вы тоже, милорд.

Перспектива заиметь свекровью Екатерину Медичи была не слишком вдохновляющей.

Не успели мы приблизиться к домику, как дверь неожиданно распахнулась и на пороге возник Джон Ди. Мое появление, казалось, не вызвало у него ни удивления, ни восторга, какие на его месте испытал бы почти любой другой человек.

– Прошу, проходите.

Он захлопнул за нами дверь.

– Позвольте представить моих высокородных гостей из Франции, посланников Франциска, принца Валуа, – сказала я, решив не раскрывать пока его инкогнито. – Джон, неужели вы ничуточки не удивились, меня увидев? Не так уж и часто я навещаю вас в вашем жилище. Обыкновенно вы появляетесь при дворе.

– Я ждал вас, – отвечал тот. – В противном случае я был бы никудышным астрологом.

Высокий, статный, с красивым лицом, он был бы прекрасным придворным, если бы у него начисто не отсутствовало умение держаться в обществе.

– Мы с моими гостями совершали увеселительную прогулку по реке. Что может быть прекраснее в летний день? А потом мне вдруг пришла в голову мысль сделать тут остановку, чтобы они могли полюбоваться прибрежной деревушкой.

– Какие загадки прошлого вы можете вспомнить? – спросил Симье; он выглядел до странности притихшим.

– Людей страшит не прошлое, но грядущее, – заметил Месье.

– Воистину так, – согласился Ди.

Он провел нас сквозь тесную переднюю в пристройку. Я успела заметить коллекцию черепов и чучел животных, которыми были уставлены полки вперемежку с сосудами с тошнотворно-зелеными и пугающе-красными жидкостями и горами свитков. Однако мы не стали там задерживаться, а прошли в полутемную комнатушку в самом дальнем конце. Ди зажег несколько свечей.

– Так мне проще будет увидеть то, что я желаю увидеть, – пояснил он. – Магические кристаллы и зеркала не любят яркого света.

Он развернул несколько свитков и принялся рассказывать про свои исследования, которые показали, что мы, англичане, имеем право править миром и что я могу стать королевой Британской империи, и все такое прочее.

Страшно смущенная тем, что он завел этот разговор в присутствии французов, я лишь молча кивала. Подобные вещи нам с Ди следовало обсуждать без посторонних ушей. Поистине, этот человек понятия не имел, что и когда уместно, а что нет.

– Давайте пока оставим дела земные и обратим свой взор к звездам, – предложила я. – Вы, кто странствует меж созвездий, откройте нам наше ближайшее грядущее.

Он прекрасно знал, что закон запрещает составлять гороскопы, которые предсказывали бы продолжительность моей жизни, а это было безопасно.

Ди, как и я, с облегчением ухватился за эту тему:

– Про ваше я могу рассказать хоть сейчас. Я составляю ваш гороскоп еженедельно. На этой неделе… – Он взял в руки свиток и аккуратно разложил растрескавшийся пергамент рядом со свечой. – Звезды говорят, что в ближайшие несколько месяцев в вашей душе будут бушевать противоборствующие привязанности, весьма сильные.

– Пфф… Это общее состояние дел. Хотелось бы услышать от вас что-нибудь новенькое. – Я кивнула на Месье и быстро добавила: – А теперь давайте займемся гороскопом моего гостя.

– Я родился восемнадцатого марта тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, – сказал Месье. – В Фонтенбло.

Ди расстелил на столе еще два свитка и некоторое время внимательно их изучал, после чего переключил внимание на небесную сферу.

– Я был восьмым из десяти детей, – подсказал Месье услужливо, а потом неожиданно выпалил: – Я принадлежу к королевскому роду Франции!

Ди устремил на него взгляд своих янтарных глаз.

– Дата вашего рождения безошибочно сказала мне, кто вы такой, – произнес он и вновь склонился над своими диаграммами. – Ваше рождение было благоприятным, и первые годы вашей жизни тоже. Затем я вижу неудачу… какое-то поражение.

Вид у астролога сделался встревоженный.

– Я… я вижу, что в скором времени вам будет предложено королевство. Могу сказать вам, сир, вы не должны упускать возможность, поскольку в конечном итоге никакой разницы не будет.

Ну все, довольно. Я жестом велела Ди умолкнуть.

– Сегодня не лучший ваш день, – сказала я. – Ничего существенного вам увидеть так и не удалось. Покажите нам лучше какие-нибудь другие ваши игрушки.

Зря я привезла сюда французов.

Выждав приличествующее количество времени, я поблагодарила Ди за гостеприимство, с которым он принял нас, несмотря на то что мы нагрянули без предупреждения. По пути обратно мы встретили его мать, и гости засыпали ее комплиментами, уверяя, что она куда больше похожа на младшую сестру Ди, нежели на его родительницу.

Пока они льстили и кланялись, Ди настойчиво прошептал мне на ухо:

– Я не сказал вам худшего. Я увидел в гороскопе герцога ужасный конец. Это биотанатос, ваше величество.

Это было так чудовищно, что он не осмелился произнести этого по-английски. Но я знала греческий, и это значило «насильственная смерть посредством самоубийства».

Ввиду всех вышеупомянутых обстоятельств я прекрасно понимала, что нашим матримониальным планам не суждено больше сбыться. Меня разрывало между облегчением и крушением надежд. Несколько дней спустя Франциск прибыл официально и был торжественно принят при дворе. Драгоценные воспоминания об этих ухаживаниях остались в наших сердцах, но продолжаться под безжалостным оком общественности они не могли. А мы не могли больше быть сами собой, ибо принадлежали другим.

И тем не менее я озадачила даже саму себя, объявив о своей помолвке при свидетелях с галереи Уайтхолла. Зачем я это сделала? Есть такие, кто считает меня мастерицей хитроумных игр и политических жестов, но тут даже я сама терялась в догадках относительно собственных мотивов. Быть может, мне хотелось испытать, пусть всего на день, те чувства, какие испытывает будущая невеста. Ибо наша помолвка продлилась всего день. В ту ночь я так и не сомкнула глаз от страхов и дурных предчувствий, одолевавших меня.

Когда рассвело, я поняла, что не могу идти дальше.

Я сказала Франциску, что еще одной такой ночи попросту не переживу. Я вернула ему кольцо и закрыла для себя вопрос замужества раз и навсегда.

Ди не ошибся, Франциску не выпало счастливой судьбы. Он бесславно умер от лихорадки (не был убит и не совершил самоубийство, если, конечно, не считать самоубийством готовность выйти на поле боя) всего через два года после того, как отплыл от наших берегов в новой попытке снискать славу на нидерландской земле. Я носила по нему траур. Я оплакивала смерть моей юности.

А что же Дадли? В конце концов мы возобновили отношения, но между нами всегда стояла она. Она вечно маячила где-то на заднем плане, плетя козни и интриги, точно паучиха. Их сын умер совсем маленьким; больше детей у них не было. Дадли был безутешен; помимо того, что он любил мальчика, ему отчаянно необходим был наследник. Что толку от пожалованного ему титула графа Лестера, огромного поместья и замка Кенилуэрт, если не будет сына, которому все это можно передать? Так оно и случилось.

Теперь Франциск и Дадли лежали в земле, не оставив потомства, а мы с Летицией остались жить.