Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

Этой ночью обитатели Внутренней Риги увидели один и тот же сон. Странно не только то, что обычно во Внутренней Риге никаких сновидений не бывает, а тут одно на всех; но и само содержание увиденного взывало к размышлениям…

Спящие жители одновременно увидели его – молодого успешного менеджера высшего звена, ход жизни которого можно сравнить с ходом часов надежного швейцарского механизма:

Каждое утро он просыпается чуть раньше будильника, тихонько встает и тут же выскальзывает из постели, чтобы не разбудить еще спящую рядом красавицу. Затем он делает зарядку, принимает душ, бреется, завтракает на кухне, выпивает кофе, сверяя расписание по ежедневнику, оставляет милое послание на доске, закрепленной магнитами к холодильнику, отправляется на работу.

Вечером, перед сном, когда он уже вернулся из зала и выполнил другие пункты еженедельника, прежде чем лечь рядом с красавицей, он составляет расписание на следующий день.

Конечно, у него есть свои секреты, и некоторые чернее черного, но ночное видение горожан было связано не с этими тайнами. Спящие увидели всего лишь один, естественно, расписанный по ежедневнику день, но все-таки немного выбивающийся из общей канвы уютной рутины.

Началось с того, что утром герою не хотелось просыпаться. А дело было в том, что вчера его нашла родная мать, с которой он давно оборвал все контакты, и по телефону сообщила о смерти также очень давно невиданного им отца.

Поэтому сейчас он не поедет на работу, а пойдет к матери, которую так давно не видел, и которая вчера очень просила о встрече.

Родители никуда не переехали – они жили все в той же квартирке, в которой он провел свое короткое детство, оборвавшееся на смерти брата. В квартире был все тот же ремонт, и слушая маму, он неловко смотрел на засаленные, местами отклеивающиеся обои. С ним редко такое бывало, но в этот раз он не знал, что говорить. Да и его мать не знала, она больше плакала и робела прикоснуться к своему «мальчику».

А потом она торопливо вышла с кухоньки, на которой они пили чай, а вернувшись, протянула ему конверт с письмом и небольшую коробочку.

«Прочти, пожалуйста, это отец написал перед смертью, и очень хотел, чтобы ты прочел. Он очень хотел, но не успел с тобой помириться»

Мама продолжила плакать, а герой без особо сильных эмоций распечатал конверт. На белоснежной бумаге дрожащим почерком было послание, в котором отец раскаивался перед сыном:

«Вот, кажется, и все, не суждено моим планам сбыться. Врач прячет глаза и боится сказать прямо. Но по нему видно. Трус! Дрожит так, будто это ему, не мне умирать сегодня-завтра.

Никита, дорогой, сколько раз я хотел с тобой поговорить по душам, объясниться. И сколько раз откладывал, думал, всё неподходящее время…

И вот расплата – приходится писать в самый неудачный час. Но либо сейчас, либо уже никогда. До чего стыдно марать бумагу в признании. Радует, что ты это прочитаешь, когда меня уже не будет в живых. Иначе, не смог бы смотреть тебе в глаза после бабских излияний.

Ты уж прости дурака, сынок.

За то, что обделял любовью. За то, что так же, как сейчас, робел подобрать нужные слова. Всё это потому, что ты и без лишних слов был сильным – настоящий мужчина, не тряпка. Мне и научить-то тебя было нечему. По правде сказать, я тобой всегда гордился – ты мой первенец и наследник.

И брата своего ты любил так же сильно, как и я. Ни за что бы не дал в обиду. Поэтому ты должен понять, почему я уделял ему больше внимания. Слабых надо оберегать, не давать в обиду. Уж тем более, если они члены семьи.       Заклинаю! Нет, прошу тебя… береги мать. Она единственная у тебя осталась. Не будь дураком, не повторяй мои ошибки – представь себя на моём месте и почувствуй, каково мне. Ведь я потерял двух сыновей, одного забрала болезнь, второго я сам отдал на растерзание своей гордыни.

Сын, знай, я тебя ни в чем не виню, и за всё прощаю. И ты меня прости. Ведь я просто старый умирающий дурак…

Если мать права (слабо верится), и после смерти жизнь продолжается – знай, мы с Андрюшей будем наблюдать за тобой, и во всём помогать.

Правда, это был бы чудесный способ исправить совершённые при жизни ошибки…Но хватит. Теперь я быстро устаю, уже тяжело писать.

Никита, сынок, знай, что я тебя всегда любил, и буду любить.

Ты мой прямой наследник. Я тебя за все прощаю и благословляю.

Папа»

Герой коллективного сновидения читал письмо, но признание отца не трогало сердце – слишком много обид было перенесено, поэтому в мыслях отец был уже давно похоронен. Он думал только об одном – если отец его прощает (было бы за что), то не отменяется ли проклятье? Те, брошенные в необдуманном гневе слова, которые поменяли, поломали его жизнь. Проклятие, после которого он стал брошенным Богом и начал испытывать голод, который невозможно утолить… Но без которого он уже не представляет свою жизнь…

Еще, с прочтение письма в герое проснулся нелепый страх, а что если отец каким-нибудь образом сейчас окажется во Внутренней Риге? Что тогда? Как быть?

Этот нелепый, новый страх кольнул электрическим зарядом, внешне невидимым, но обладающим такой силой, что Внутренняя Рига дала трещину. И через эту трещину ее жители и смотрели свое первое за долгое время сновидение…

Когда мама увидела, что письмо дочитано, она попросила, чтобы сын открыл коробку. Он подчинился, уже понимая, что внутри те самые карманные часы, передающиеся от отца к старшему сыну, которые как-то однажды разбил Андрюша.

Злой символизм подарка заключался в том, что, приобретя вожделенные часы, пружина его собственного, внутреннего механизма, до сих пор работающего, словно швейцарские часы – дала необратимый сбой. Но это откроется немного позже…

***

Сегодня мне впервые за весь срок пребывания во Внутренней Риге приснился сон. Причем, странного содержания – я будто бы видел отрывок жизни Никиты: как он ходил к матери, читал письмо покойного отца…

Если это было по-настоящему, то есть, если его отец действительно умер, перед смертью написав письмо – зачем Никита рассказывает об этом мне? Какую очередную игру затеял? Провоцирует, чтобы я себя чем-то выдал? Не слишком сложную ли схему он выбрал? Впрочем, ему нравится закрутить, чтобы ударить, откуда не ждали…

Размышляя над всем этим, я принялся наматывать круги по мастерской, пока не разбудил Тома. Тот, как всегда, увидев меня, шарахнулся, закрыл лицо руками и завыл. Сколько времени прошло, а бедняга все не может привыкнуть к моей новой внешности…

Да, у меня теперь нет лица – то, что осталось, я сам определяю “грубым наброском художника”. То есть, перед тем, как нарисовать портрет, я обычно намечал форму черепа; насколько высоко или низко посажены глаза; выделял скулы; надбровные дуги; размечал будущее расположение носа, ушей, губ – делал грубый набросок. Вот нечто похожее, покрытое запекшейся коркой крови, теперь у меня вместо лица.

Зато Никита оставил меня в покое – увидев, что я с собой сделал, он посчитал, что я действительно сошел с ума – хотя это далеко не так. Я стал осторожнее. Я понял, что никому нельзя доверять. Но не свихнулся, нет. Я остался, и останусь при разуме как минимум до тех пор, пока не увижу момент его расплаты.

Если раньше я думал, как выбраться из Внутренней Риги, то теперь я ищу способ, как отомстить Никите изнутри. Большего мне не нужно. Мне незачем на свободу – вместе с лицом я отсек и свое желание жить. Вера предала, а значит – некуда возвращаться. Там меня ничего не ждет. Быть, чтобы рисовать – слишком пошло. Я скормил любовь и желание созидать своей ненависти – зверю было мало, он поглотил и меня. Зато теперь достаточно вырос, чтобы занять все имеющееся пространство души.

Если бы только я мог взорваться, ударной волной накрыв и Никиту…

Но, раз я у него внутри – существую во внутреннем мире: почему бы не стать его вирусом, раковой опухолью, убивающей организм.

Пока еще я не обнаружил способ, но он обязательно найдется. Вся энергия направлена на это. Наконец, мне стала ясна моя цель – я был рожден не любить, не писать, а чтобы уничтожить Никиту. Пазл сложился, и после этого стало невообразимо легко.

Допустим Никита показал свой сон, чтобы во что-то поиграть со мной, но чем больше он мне показывает, тем более раскрывается передо мной. И я обнаружу его слабое место. Я ударю – и уж тогда он не устоит на ногах…

Пора дать Тому отдохнуть без меня – а самому продолжить исследовать Внутреннюю Ригу. Накинув капюшон – я специально создал дождевик, чтобы скрывать увечье от сторонних глаз – не привлекать к себе лишний раз внимание, я выскользнул на улицу.

Именно выскользнул – я научился новому способу передвигаться по Внутренней Риге – это что-то между переносом себя в пространстве и обычным бегом – таким образом мне удается быть менее заметным, и успевать фиксировать обстановку. Не уверен, как это выглядит со стороны, но я себе представляю, будто скольжу по воздуху между капель дождя.

Что я ищу? Уязвимость. Подсказку. Нечто такое – что может помочь в борьбе. Что-то, за что можно зацепиться, чтобы надломить.

И думаю. Все время думаю о том, какие могут быть варианты – рассчитываю ходы: возможно ли завладеть телом Никиты? Ник был уверен, что – да. Ближе всего к этому я, пожалуй, был на презентации Хюлту, что-то похожее происходило, когда Никита был с Верой. Но я до сих пор не знаю, что тогда произошло – выпустил ли меня Никита нарочно? Даже если так, как оказаться в рубке вновь? Никита больше мне не доверится, а если поймет, что я что-то замышляю, то есть у меня еще сохранился ум – обязательно причинит ему вред…

Как оказаться в голове Никиты без его дозволения? Что может провести меня на тот свет? А что провожало до этого? Что было проводником в мир живых? Для нас всех.

Естественно – Храм Утех!

Делаю несколько кругов, огибая улочки и возвращаясь ко входу. Надо быть осторожным – никому нельзя доверять. Они все предатели, достойные мести. Даже Вера меня предала!

Кажется, никого… Проскальзываю под арку во двор, огибаю фонтан, и уже было решаюсь войти…

– А что ты там забыл?

Цепенею, услышав голос Никиты за спиной. Так, спокойно… Храм Утех место разрешенное, никаких правил я не нарушал – просто забрел сюда в безумии. Надо медленно, не выдавая себя, обернуться.

– И опять сделал мокро… Я же говорил, что не люблю дождь!