Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

Горькое отчаяние сочилось сквозь навязываемое наслаждение от фрикций. Истерика переполняла меня, глодала изнутри, ведь я не мог высвободить ее. Мне начали видится галлюцинации, будто мы все втроем качаемся над Верой, а она, изойдя в похоти, поочередно целует наши потные тела. Мне было душно и тошно, и несмотря на все это, назревал оргазм.

И я услышал Ника. Он взывал ко мне дельно – но мне казалось, что он мерзким голосом сипит на ухо, обезумев от удовольствия:

– Держись! Борись! Завладей его телом! Как тогда!

И я владел. Оказывался в Никите и владел ее телом. Видел и ощущал Веру так близко и по-настоящему, будто был на месте Никиты. Это уже я с каждым толчком входил глубже, а она прижимала меня к себе, в страсти царапая бедра. Но стоило мне выйти из нее – как меня выбрасывало обратно во Внутреннюю Ригу. И так снова и снова. Вход и выход. Швыряло туда и сюда, до полной потери ориентации – существуй у меня на тот момент хоть какое-то подобие тела – меня бы рвало. Но только вибрации омерзения заполняли душу.

И наступил оргазм. Никита кончил под ее стоны. А после, тяжело дыша, наполнил бокал и жадно выпил. Казалось, он был изнеможден, будто занимался не любовью, а борьбой.

Его хватка моего сознания ослабла, и у меня наступило похмелье. Мою душу только что изнасиловали, и я ничего не мог с этим поделать…

Отчаяние накрывало волнами. Пульсом било понимание, что все произошло по-настоящему, я отказывался в это верить, но тут же приходил новый, более сильный импульс осознания. Я бился в безмолвном припадке. Меня выкинуло в Храм Утех и я не знаю, сколько я в нем пролежал, жалея себя.

А потом вернулся Никита:

– Ну как, вам понравилось? Лично мне, очень! Я же обещал, что будет захватывающе. Савел, бедненький! Что же ты молчишь? Я что, заставил тебя страдать? Ой, ну это не нарочно. Да и поди не так сильно, как ты заставишь страдать меня?

Я слышал звуки, различал в них слова, но не мог реагировать. Мне хотелось найти панцирь, чтобы от всего закрыться. Разумеется, такого панциря не существовало…

– Но вечер не подошел к концу! Еще рано. Вы получили награду, а как же с наказанием? В конце концов, вы пытались от меня сбежать. Впрочем, против тебя я ничего не имею – ты хороший специалист, не вызывающий у меня нареканий. Это Савел втянул тебя в свою игру. Поэтому предлагаю вот что… Да поднимись ты! Ну, так-то лучше? Чувствуешь, как силы вливаются в тебя? Можешь не благодарить… Так вот: предлагаю тебе свое прощение в обмен на небольшую услугу – мне надо как-то проучить этого художника, но никаких идей в голову не приходит. Есть у меня специалисты по мучениям, но они начали повторяться. А вы вроде сблизились с Савелом – наверняка ты знаешь его слабые места. Сочини чего-нибудь свеженькое незамыленным глазом, да затем и реализуй… Не морщись – ненадолго – денька на три ему будет достаточно… а затем сможешь вернуться к работе, будто ничего и не было. А иначе мне придется искать нового аналитика – благо, время на передышку от Хюлта у меня есть, но очень не хотелось бы тебя менять, как-то мы уже притерлись…

– Какая же ты мразь! Да лучше мне сдохнуть, чем пойти у тебя на поводу!

– Как грубо… сдохнуть… Ну, ладно, допущу, что это в тебе говорят эмоции. А знаешь, что я думаю по поводу жизни и смерти? Черной и липкой смерти, которая облепляет глаза, и уже навсегда… Жизнь – это все, что у тебя есть. Вот именно все! Больше уже не будет. А смерть – это когда это все у тебя отнимают… Так вот – ни один порядочный Бог не лишит своего подопечного жизни. И я тоже не такой – я не отниму у тебя все ни за что. Чтобы ты сейчас не наговорил – ты продолжишь жить. И будешь жить долго. Вопрос только как – в каком состоянии? И ответ на этот вопрос зависит от тебя. Поэтому, предлагаю обдумать мое предложение еще раз. Только сейчас без эмоций.

– А что тут думать? Я все сказал! Хотя, погоди-ка, дай подойду поближе…

Торопливые шаги и звук плевка. И тут же спокойный голос Никиты:

– Ну, и на что ты надеялся? Почему новое поколение считает, что может меня как-то задеть в моем же мире? Виктор, вы же не были такими? Неужели это время диктует, будто мир вертится вокруг личности? Или это я таких бунтарей стал выбирать? Возможно… Надо задуматься над своим поведением. Но что теперь делать с тобой? Ладно, понятно… Я скажу, что тебя ждет – та комната, из которой тебя пытался вызволить Савел. То солнце, которое пробуждало тебя по утрам. И ультрафиолет. Он будет жарить твою кожу так, как ты и представить себе не можешь. Адские сковороды покажутся тебе детскими забавами. И так снова и снова, изо дня в день. Потому что пытавшийся оскорбить своего Бога заслуживает вечный ад. Но не переживай, раз в неделю, по воскресеньям, я буду навещать тебя, чтобы ты не терял счета времени и задумался о символизме седьмого дня. И в свой визит я буду выслушивать тебя и твои мольбы. Запомни, когда-нибудь я возможно помилую и прощу – с сего дня держи эту мысль в голове, как спасительную. Но это произойдет не сразу, тебе понадобится много времени, чтобы полностью осознать свою вину. И тебе потребуется фантазия – ты должен будешь сказать что-то, что по-настоящему тронет мое сердце.

Звук очередного плевка.

Все еще храбришься? Ну-ну, поглядим на тебя через неделю. И помни, мне очень жаль, что приходится тебя наказывать. Я скоро приду, дитя мое…

Шум возни, будто скованное тело пытается освободится.

Я словно проснулся от полудремы и понял, что происходило вокруг. Ника, единственного моего союзника и друга обрекают на безумные мучение. И он не потерял храбрости в этот момент – просто поставил точку раз и навсегда. Что же делаю я? Униженный лежу на полу перед своим мучителем. Не в силах встать на ноги, чтобы сразится. Никита в который раз отнял все у меня. Сколько я еще буду терпеть? Когда окрепну для удара?

– Все, хватит, исчезни!

Щелчок пальцами и отчаянный прощальный крик Ника…

– А теперь ты? Встать можешь?

И я понял, что теперь уже, по его хотению, могу. На дрожащих ногах поднявшись, я осмотрелся – в помещении Храма Утех Никита и Виктор, Ника больше не было.

Человек, которого я всей душой ненавидел, который причинил мне столько боли, смотрел на меня задумчиво и снисходительно:

– Даже не знаю, что теперь с тобой делать… – Никита в задумчивости почесал подбородок, – сложно придумать. Ты хоть понимаешь, как высоко задрал планку твой товарищ? Как мне наказать тебя, чтобы твои муки превысили его?

– Пошел ты на…й!

Я хотел набросится на Никиту, но ноги подкосились. Теперь я стоял перед ним на одном колене.

– Ну, это уже не интересно… – Отмахнулся Никита, – это я уже от тебя слышал. Но как же мне с тобой быть? Даже не хочется отдавать Андрюше, хочется чего-нибудь эдакого…

– Запомни, – процедил я сквозь зубы, – придет время, и ты за все заплатишь: за Веру, за Ника, за меня… Ты будешь страдать, хотя сейчас и не можешь в это поверить!

Не успел Никита в очередной раз рассмеяться, как вмешался обеспокоенный Виктор:

– Да ты посмотри на него – он обезумел! Всмотрись в его глаза – он действительно ничего не осознает. Послушай, Никита, я не шучу – Савел на грани срыва!

– Думаешь? – Никита глянул на Виктора в задумчивости, а потом долго изучал задыхающегося меня.

– Мне кажется, – торопливо продолжал Виктор, рукой показывая на меня, – он очень близок к помешательству. Вот-вот, и ты перегнешь – наказывать будет некого – Савел ничего и не поймет. Вспомни других. Вспомни, что случилось с Томом… Придержи вожжи, дай Савелу немного передохнуть, пускай придет в себя. А уже потом верши суд… Тебе же самому так будет интереснее…

Никита продолжал смотреть на меня с любопытством и злорадной ухмылкой. Я мельком глянул на стоящего за его спиной Виктора, и мне показалось, что тот мне подмигнул.

А затем я почувствовал новый прилив сил. Тут же вскочив на ноги, я бросился на Никиту, даже не рассчитывая навредить, хотелось хотя бы задеть его вскользь – будучи уже близко к цели, я сделал прыжок, но упал у себя в мастерской…

Ни Никиты, ни Виктора не было. Только неспящий Том подвывал в углу. Значит Никита опять победил. И даже не заметил, что борется. Не может быть, что его невозможно одолеть. Должен – просто обязан быть способ!

Я подбежал к кровати, достал лежащее под подушкой шило, и начал себя колоть. Боль была, но она меркла на фоне того, что творилось в душе. Я колол себя в надежде не избежать физическую боль, а заглушить душевную.

Вера. Слишком поздно. Я не успел ее спасти.

А Ник. Получается, я его предал – должно быть солнце уже расплавило его татуировки.

Татуировки. Чтобы я наколол, выбравшись отсюда? Ничего! Мне не надо вспоминать – мне надо забыть! И боль, которую ощущает тело, должна в этом помочь!

Из исколотой ладони, заливая простынь, сочилась кровь. Но мне не делалось легче – мне было мало. Во Внутренней Риге нельзя умереть. А причинить самому себе можешь такую боль, которую можешь представить.

И я не мог представить чего-то сильнее того, что творилось у меня внутри. Я рычал, кричал, высвобождая гнев, но только пугал Тома.

Тогда я выхватил нож из кухонного ящика, и начал срезать с себя кожу, будто это она не давала мне освободиться.

Во чтобы то ни стало я заглушу внутреннее страдание, которое причинил Никита. Я найду способ забыться, не думать о Вере… О Нике…

Схватившись за ухо, я отсек его. Затем второе. С воем я срезал с себя нос. Горизонтальный надрез вдоль лба, рывок, и скальп содран. Лишив весь череп кожи, я забился в припадке.

Вот моя татуировка. Мне теперь почти легко. Я почти ни о чем, кроме причиненной себе боли, не помню. Я почти что вижу, чувствую ту белую пену, которая осталась после снесшей все волны. И эта пена тихим шипением успокаивает, убаюкивает, прощает.

А Том все завывал мне в унисон…

IV. Штормовое предупреждение

12. Первые ласточки