Брошенная целина

– Здорово Гусёнок, – протянул руку Слава.

– Вятк, гы-гы.

– Гусик, а это, что у тебя? Парламент? – Костя углядел пачку сигарет в кармане Сашки Гусева. – Откуда деньги?

Гусь- младший показал кивком на участкового, дескать, не при нём же, но шепотом все-таки произнес многозначительно:

– Металл, – сказал и полным достоинства взглядом уставился мимо домов, сквозь людей в дальние дали.

– Смотри, поедешь к брату.

– Данунах (вряд ли)

– Как он там?

– Сиитхулемусделтсца (отбывает наказание, что ему сделается)

– Отец чё?

– Бухат, чё. Трень-день ссемом (третий день распивает с соседом спиртные напитки)

– Третий день! Третий месяц, скажи.

– Нуде татак (Может быть)

– Ладно, пойдем, Славян.

– Э-на, наливай, на, – Гусь – младший сверлил взглядом пакеты с алкоголем.

– Обойдешься.

– Коззёв!

– Ща всеку, – пообещал Костыль и Гусь – младший удалился в сторону центра, а они двинулись к реке, – Вот кусок дегенерата. Подрежет чего-нибудь, продаст, потом покупает сигареты дорогие, водяру. Я понимаю, живут нище, а кто виноват? Самому зимой ботинок нет, а всё заливает.

***

Вышли на берег. Речка, усохшая от старости. Была она когда-то и шире, и глубже; сомы глотали гусей. Потом зачем-то выше по течению соорудили плотину – искусственный тромб в природной артерии. Река обмелела. На это вторжение природа дала соразмерный ответ – еще выше по течению от плотины человеческой бобры построили свою. Речка поменяла русло, старое русло заболотилось, рыбы не стало. Сотни тысяч лет жили реки по своему, надо же людям всегда лезть туда, где они мало понимают!

– Ё-о! – резко остановился Костыль. – Стаканчики- то забыли.

– Ваньке позвони, пусть возьмет.

– Хрен ли звонить, вон его тачка под клёном.

Действительно, Немец их уже ждал на берегу, он расслаблено сидел в тени одетый в шорты и желтую футболку с принтом «Барнаул – столица мира».

– Ванёк, у тебя машина оборудована? – спросил Костя.

– Опять стаканчики забыли?

– Как обычно.

– В бардачке.

Костыль достал из бардачка стаканчики и нож, с сиденья – пакет с овощами, из багажника – брезент, расстелил, выставлял на него бутылки, открывал консервы, резал сыр и колбасу, ломал помидоры и огурцы. Иван с Немцем беседовали.

– Ваньк, а Ваньк. Вот меня сегодня никто не спросил, где работаю, сколько получаю, какая квартира, машина.

– Ну, допустим, спрашиваю: где работаешь?

– А тебе интересно?

– Не-а, – Немец щелкнул зажигалкой, прикуривая. – Но это не потому, что ты – не интересен. Понимаешь, деревня. Настоящая, а не та, которую в кино рисуют, где «Клавдя! Дай стакан и гармошку, мне пора на комбайн». Нормальная деревня. Обычные люди. Но только здесь не интересно, сколько у тебя денег, кем работаешь. Вот есть ты – Вячеслав Ткачев, Славка, свой человек. Тебя здесь любят, всегда примут. Если ты в девушку влюблен, ты считаешь, сколько у нее платьев? Грубое сравнение, но как – то так.

– Может это правильно?

– Но не вежливо.

Выпивали. За встречу, потом сразу за дружбу (между первой и второй пуля не должна пролететь), потом отдельно за Славку (хоть эта жаба парагвайская этого и не заслуживает), потом выпили без тоста (к чему церемонии? Мы – люди взрослые уже, к сожалению), потом Костя предложил купаться (вона там яма нормальная, глубина с ручками, я те говорю). В итоге побрел к этой яме один, парни в благостном настроении развалились на берегу.

– Вань, а ты почему не уедешь?

– Зачем? Я – сибиряк в седьмом поколении. Мне и тут не плохо.

– Тут же ничего не добьешься. Будто себя хоронишь. Жизнь – в городах!

– Я так думаю, Интернет уравнял город и деревню. Столицу и глубинку. Зачем уезжать? Мне размеренный ход жизни нравится, а суету не люблю. Ну, уедут все, а что останется? И так всё полынью заросло.

– Но тут ведь тупеешь!

– А в Москве прям умнеешь!

– Не понимаю, что за радость от глуши.

Шумно, с брызгами вылез на берег Костыль, поправляя прилипшие к паху семейные трусы, и сразу вклинился в разговор:

– Да, тут ловить нечего! Движухи нет! Ничего не сделаешь, провинция.

Иван разозлился:

– Провинция! Утешительные выдумки! Очень удобно! А зачем что-то делать, если тут провинция? А в Америке, что тоже сидят в Лос-Анджелесе три сестры и мечтают: «В Нью-Йорк, в Нью-Йорк, в Нью-Йорк»? Поди, нет. Скажешь, у них там свой Голливуд. Но когда-то пришли переселенцы, сами себе сотворили Голливуд, не ныли. Скажешь, там золото. Так Сибирь побогаче будет. Если твоя родина – провинция и глушь, ну разозлись ты по-хорошему! Ну, подними ее, приукрась. Если в доме твоем грязища, ты же не убегаешь, порядок наводишь. А вы убегаете! Провинция! Да вы эту провинцию с собой под ногтями носите. Бесит меня: уехал – достижение. Разносит пиццу, зато в столице! Бесит даже не то, что такой уехавший собой гордится, а что здесь его вдруг зауважали. За что? Долбанный Ломоносов в Москву за знаниями пешком шел, а вы за каким? Говоришь, себя реализовать. Может и так. А тебя не злит, что в такой огромной стране себя реализовать можно только в одной точке. Например, музыкант в Новосибирске, его слушает полгорода, он – певец местного разлива. Полмиллиона слушают, но местный. А певец в Москве, которого слушает пятьдесят человек родственников – звезда! С какого перепугу?! Это ж несправедливо! Почему все это терпят? Ну, вы соберитесь, сибиряки! Ну, сделайте так, чтобы можно было отсюда вас услышать. Организуйте, – я не знаю, – фестиваль всемирный в Тюмени. Деньги? А где им быть-то, как не в Тюмени! Или пригласите профессоров из Оксфорда в Томском университете поработать. Хоть месяц в году. Поднимите престиж ВУЗа! Чтоб москвичам было за счастье иметь томский диплом. Костян, убей комара себе на ляжке.

– Зачем? Он уже присосался. Здоровый какой, аж лохматый! А еслиф поставить ведро крови рядом, будут комары кусать? Рядом же еда.

– Будут. Принципиально. Люди, кстати, такие же…

***